Мэри Кэттон - Роза в снегу
— Эй! — послышался возмущенный возглас служанки. — Туда нельзя!
Эмма старалась не думать о том, что лицо ее пылает. Хотелось бы снять с себя шерстяной плащ, но, с другой стороны, она не собирается оставаться здесь долго, особенно учитывая то, как пугающе пристально разглядывает ее Шеридан.
— Хлеб впитает в себя виски, оставшееся у вас в желудке, — объяснила она и налила в чашку горячей воды. — А вода поможет разбавить спиртное и согреет вас. — Встретившись с его напряженным взглядом, она протянула ему чашку и блюдце, радуясь, что ее рука не дрожит.
Он проигнорировал и то, и другое.
Эмма осторожно вернула чашку с блюдцем на поднос и спрятала руки в складках плаща. Возникло такое ощущение, будто у нее вместо позвоночника молния. Каждый нерв в теле, казалось, был наэлектризован.
Наконец Алан заговорил:
— Кто вы, черт возьми? — спросил он хриплым, невнятным голосом.
Она ожидала чего угодно, только не этого.
— Прошу прощения… — неуверенно отозвалась Эмма.
— Я говорю, кто вы такая, черт возьми? И что делаете в моем доме?
— Я Эмма Кортни. Мы встречались сегодня.
— Вы не Эмма Кортни, — прервал он. — Я видел ее и… — Нахмурившись, Алан побледнел, нервно взглянул на вазу и сделал медленный, осторожный вдох. Прошла минута, и он, казалось, расслабился. Лишь тогда его темные глаза вернулись к ней. Усталость тенью легла на лицо. — Днем вы выглядели куда симпатичнее, — равнодушно заметил он.
Девушка слегка вздернула подбородок и постаралась взять себя в руки.
— А вы — трезвее, — сухо ответила она.
Промолчав, он откинулся на спинку кресла, вытянув вперед длинные ноги. С сапог потекла грязь на когда-то великолепный ковер с замысловатыми турецкими узорами. Но, несмотря на все это, было в его облике что-то царственное, заставляющее ее чувствовать себя рядом с ним невзрачной серой мышкой.
— Дело в очках, — наконец сказал он. — Они вам совсем не идут, мисс Кортни.
Ее первым побуждением было сдернуть очки с носа. Но она сдержала этот порыв.
Лицо Шеридана, повернутое в профиль к пылающему в камине огню, оставалось неподвижным в своей задумчивой сосредоточенности. Похоже, что он намеренно распаляет ее гнев, как сегодня днем.
— Если вы приехали сюда по поводу моей женитьбы на вас… — начал он.
У Эммы отнялся язык.
— Не хотел бы показаться бессердечным, но я не женюсь. Так что можете возвращаться к вашему отцу и передать ему это.
— Вы так подумали, сэр? Что я приехала сюда умолять вас жениться на мне? О, разумеется, зная ваше высокомерие, я не удивлена. — Она рассмеялась настолько непринужденно, насколько позволил ее скрытый гнев. — Я приехала только для того, чтобы извиниться за поведение отца. Знай я, что он вынашивает мысль о нашем браке, я немедленно заставила бы его выбросить этот бред из головы. Это же просто смешно. Просить вас жениться на мне, сэр, когда я живу в теплом и сухом доме? Когда мой дом изобилует всяческой снедью? Не говоря уже о слугах, которые опрятны, уважительны и расторопны. Скажите, зачем мне отказываться от всего этого? Чтобы выйти замуж за нищего пьяницу, которого вся Англия называет аморальным типом, развратником и беспринципным негодяем?
Алан пожал плечами:
— Чтобы спасти свое лицо, полагаю. Почему вообще женщины делают то, что они делают?
Взгляд его скользнул к огню, и Эмма залюбовалась пляской отраженного в его глазах пламени. Она чувствовала себя зачарованной и опустошенной. В его словах была доля правды. Причины, по которым она решилась на эту поездку, могли быть замаскированы под извинения за отца или даже под гнев на Шеридана… На самом деле она втайне надеялась, что он передумает. Даже если потом она сама отвергнет его.
— Что ж, — заявила она решительным тоном, — я сказала то, что собиралась сказать. Оставляю вас наедине с самим собой. Полагаю, это излюбленная ваша компания.
— Но почему, мисс Кортни? Вы же только приехали. — Улыбка на его красивых губах не затронула глаз. — Подозреваю, что последнее, чего вам хотелось бы, это снова пускаться в путь в такую погоду. Может, выпьете со мной?
Он поднялся с кресла. В его изящных, быстрых движениях не было и намека на недавнюю слабость. Перед ней снова был беззаботный весельчак.
Выплеснув воду из чашки в огонь, Алан наполнил ее виски и подал девушке.
Решится ли она?
— Почему бы и нет? — сказал он, словно читая ее мысли. — Едва ли ваша репутация пострадает от этого еще больше.
Она нехотя протянула руку за чашкой. Он тут же игриво убрал ее.
— Одно условие, — сказал он. — Снимите плащ.
Она покачала головой:
— Я не могу здесь больше оставаться.
— Ненадолго. Можете выпить и ехать.
— Хорошо.
Эмма сняла плащ. Он взял его и швырнул на спинку дивана. Внезапно она почувствовала себя слабой, незащищенной и уязвимой. Она неосознанно пробежала руками по своим темным, тщательно уложенным волосам, гадая, сравнивает ли он ее с Ритой, чьи волосы белокуры и полны солнечного света. Ну разумеется. Они все так делают. Мужчины, подобные Алану Шеридану, всегда предпочитают женщин изящных, светловолосых и белокожих. Таких, как Рита. Таких, как ее мать.
Он молчал, стоя перед ней с чашкой в руке. Однако его глаза были красноречивее слов, лениво скользя от ее макушки до подола платья. Молчание затянулось, постепенно наполняясь незначительными звуками — потрескиванием огня в камине, тиканьем часов и едва слышным шуршанием снежной крупы о стекло.
Наконец он протянул ей чашку. Она приняла ее, пожалуй, с чрезмерной готовностью.
— Предлагаю тост, — произнес Алан, поднимая бутылку. — За двух неудачников, застигнутых бурей.
— Какой бурей? — поинтересовалась Эмма. — Той, что там? — Она махнула в сторону окна. — Или той, что внутри?
Он удивленно поднял брови. В его глазах что-то промелькнуло. Насмешка? Что бы это ни было, ее слова вызвали у него улыбку. Пальцы Эммы сжимали чашку с виски, как спасательный круг.
— Садитесь, — сказал Алан, указав на небольшое кресло у камина. — О, бога ради, извините, — поспешил добавить он с ноткой сарказма. — Не изволите ли присесть, сударыня? Молю, простите меня за нарушение этикета: у меня нечасто бывают гости. Мало-помалу привыкаешь иметь дело с несговорчивыми слугами.
— По-моему, несговорчивость со стороны слуги требует немедленного увольнения, — отозвалась она, многозначительно взглянув в сторону двери, где за порогом топталась горничная. — Вы ведь хозяин Шеридан-холла.
Он ничего не ответил, а просто откинул голову на спинку обитого парчой кресла и уставился в пространство.
— Хозяин этого дома? Позвольте с вами не согласиться, мисс Кортни. Как можно быть хозяином пустоты?
— Вы хотели сказать — одиночества, мистер Шеридан.
— Разве я похож на одинокого человека, мисс Кортни?
— Думаю, если б я жила здесь одна, то стала бы опасаться за свой рассудок.
Он лениво усмехнулся, а затем позволил мыслям раствориться в языках пламени, где они и пребывали некоторое время, между тем как Эмма делала глоток за глотком и любовалась бликами огня, играющими на словно высеченных из гранита чертах лица Алана. Внезапно он поднял глаза и поймал ее взгляд.
— Что такого привлекательного вы находите во мне? — спросил Шеридан. — Только не говорите, что никогда раньше не имели дела с аморальным типом.
— Нет, — ответила она, — полагаю, не имела.
— А, стало быть, только с цыганами и татуировщиками?
Он отхлебнул виски, потом махнул на кресло у камина:
— Пожалуйста, садитесь.
Помедлив, она все же села и почувствовала облегчение. Сколько она простояла, неподвижная как статуя, сказать трудно.
— Итак, скажите мне, мисс Кортни, это ваш первый визит в Шеридан-холл?
— Да.
— Он таков, как вы ожидали?
— Да.
Мужчина поднял голову и удивленно поглядел на нее:
— Как так?
— Он такой величественный.
— Это и дураку понятно. Лучше скажите, что вы думаете об этом? — Он обвел рукой комнату. — Как вы находите моих собеседников?
— Они мертвы, — ответила она, переводя взгляд с одного чучела животного на другое.
— А остальной дом?
— Холодный и темный.
— Что ж, вы попали в точку. Холодный, темный и полный мертвецов. Какое из живых существ обрекло бы себя на жизнь в подобном окружении, спрашиваю я вас?
Допив содержимое чашки, Эмма протянула ее Алану, чтобы наполнить вновь. Он сделал это и встретился с ней взглядом, возвращая чашку.
— Личинка, — ответила она, дерзко вздернув подбородок. — Летучая мышь. Вампир. Даже хуже того. Слизняк. Жук. Червяк.
Он вскинул руку, словно отклоняя ее слова.
— Довольно. Личинка и червяк? Бог мой, полагаю, мне следует сказать спасибо, что вы не назвали меня грибковой плесенью.
