Елизавета Луговская - Вы прекрасны, вы грустны
На нее нападали периоды депрессии, но упадок настроения, болезни никак не отражались на ее игре. Когда выходила на сцену, жила жизнью своей героини. А болезнь все чаще и чаще давала о себе знать.
"Не писала, потому что заболела - со мной стали делаться какие-то припадки в театре. Два раза еле кончила спектакль... Я не знаю, как я кончу поездку, и вообще не знаю, как буду жить дальше... Я не знаю, что мне делать: театр не устраивается. Эта мечта срослась со мной, и что делать без нее, не знаю... В провинцию не пойду... Опять поездка?! Это такой ужас, о котором думать страшно..." - пишет она Ходотову.
Но хандра ее продолжалась недолго. Стоило приехать на Кавказ, как буйная южная природа сделала свое дело. С Кавказа, куда ее труппа отправилась после Крыма, отчет о гастролях становится бодрым и деловитым:
"В Севастополе все 4 спектакля с аншлагами. Здесь тоже по 800 рублей на круг, в Харькове - по 1000 рублей. За две недели взяли 12 с половиной тысяч. Как смешно, когда пишу... эти цифры, правда? Но... главное - я здорова и играю хорошо... Как меня все любят, все рады мне, и я рада этой любви, потому что я знаю, как я приобретаю ее".
О сборе денег Комиссаржевская пишет, как будто стесняясь. Около года путешествовала она по России с труппой, которая менялась, набиралась вновь. Бессменным в ней был только один человек - директор и исполнитель главных ролей Вера Комиссаржевская. Почти все гастроли прошли при полных аншлагах, и сумма, необходимая для открытия своего театра, была набрана. Вера Федоровна решила набраться сил перед новым этапом в жизни и уехала отдыхать в любимую Италию, к отцу. Она радостно делилась с ним планами на ближайший сезон в своем театре. Труппа была набрана, для премьеры была выбрана трагедия К. Гуцкова "Уриэль Акоста". Театр Вера Федоровна назвала скромно "Драматический". Против добавления "Комиссаржевской", о котором ей советовали коллеги, она категорически возражала.
- Это не театр Комиссаржевской, это театр всей труппы, всех вас, говорила она.
Но администратор, не ставя ее в известность, все же написал на афише и при этом жирно выделил: "Дирекция В.Ф.Комиссаржевской". Вера Федоровна сделала ему резкий выговор, оставив его при своем мнении. Кто пойдет в никому не известный новый драматический театр? А Комиссаржевская - это имя, которое позволит собрать публику.
Он был прав. Зал хоть и не был заполнен до отказа, но публика на Комиссаржевскую пришла. Ее не было в Петербурге целый год, и зрители соскучились по своей любимице. Когда перед ибсеновской "Норой", на которой первый сезон держался спектакль, поднимался занавес и в роли главной героини на сцене появлялась Комиссаржевская, раздавались восторженные крики "Браво!" и на сцену летели букеты цветов.
Перед тем как открыть театр, Комиссаржевская писала Горькому и Чехову с просьбой поддержать ее. Чехов закончил "Вишневый сад", но опять отдал пьесу Станиславскому в Художественный театр. Комиссаржевской в письме он отвечал:
"Не написать ли мне для Вас пьесу? Не для театра того или другого, а для Вас? Это было моей давней мечтой... Если бы мне прежнее здоровье, то я и разговаривать не стал бы, а просто сел бы писать пьесу теперь же... Вы пишете: "иду с верой..." Совершенно справедливо. Вы правы, только, ради Создателя, не ставьте этого в зависимость от нового театра. Вы ведь артистка, а это то же самое, что хороший моряк: на каком бы пароходе, на казенном или частном, он ни плавал, он всюду - при всех обстоятельствах останется хорошим моряком..."
Но в глубине души Антон Павлович не верил, что театру Комиссаржевской предназначена долгая жизнь. Жене он писал о Комиссаржевской:
"Чудачка, ее ведь только на один месяц хватит, через месяц пропадет всякий интерес к ее театру; а написать ей об этом неловко, да и нельзя; она уже бесповоротно окунулась в свое новое предприятие".
Пьесу специально для Комиссаржевской Антон Павлович написать не успел, как не смог и присутствовать на открытии ее театра - он умер еще до первой премьеры в Драматическом.
А вот "Дачники" Горького" имели шумный успех. Сам автор приезжал на премьеру и пожинал лавры успеха, купаясь в восторженном приеме публики.
Вера Федоровна находилась в постоянном творческом поиске. Даже если спектакль имел успех, как "Дачники" или "Нора", она все равно испытывала чувство неудовлетворения. Она видела, как успех делает актеров ленивыми, они перестают работать над собой. Играют по накатанной колее и, встречая радостный прием публики, останавливаются в творческом росте.
Нужны новые формы работы, как и новые формы театра, думала она. Но сама могла работать только над своим образом. Она прежде всего была актрисой. Ей был необходим новый режиссер. В ее театре работали хорошие режиссеры, они выполняли свою работу профессионально, но они ничего не вносили нового. От добра добра не ищут - под этим девизом проходила их работа в театре. Комиссаржевская не конфликтовала с ними, напротив, у них были прекрасные отношения, но она искала режиссера, который сделает революцию в театре, и первым таким театром станет Драматический. И этот режиссер пришел. Им был Всеволод Эмильевич Мейерхольд.
Свежий ветер подул. Даже не ветер, а ураган. Мейерхольд ломал все общепризнанные каноны. Общий язык он нашел только с художниками, актеры же, воспитанные реалистической школой игры, принимали опыты режиссера-новатора в штыки. Он учил их играть не словами, а жестами. "Движение, движение, пластика, пластика, пластика", - твердил Мейерхольд.
В театре появились новые пьесы. "Слепые" Метерлинка", "Балаганчик" Блока, "Гедда Габлер" Ибсена. Планировались к постановкам пьесы Ф.Сологуба, Л.Андреева, В.Брюсова, С.Пшибышевского. В театре изменилась публика. На каждый спектакль Мейерхольда приходили петербургские поэты, художники, люди театра. Критика была самой различной - от восторженной до полностью уничтожающей. Биомеханика, как творческий метод Мейерхольда, шокировала консервативно настроенную часть публики и критики и интриговала и завораживала людей творческих.
Но, так или иначе, Мейерхольд создавал театр марионеток. Каждый актер должен был полностью выполнять схему, предложенную режиссером. Жесты должны быть отточены и не допускали импровизации. Это было неприемлемо для такой актрисы, как Вера Комиссаржевская, считавшая, что театр существует прежде всего для актера. И в "Гедде Габлер", поставленной Мейерхольдом в свойственной ему авангардной манере, она спорила с режиссером, показывая свою свободную трактовку образа на сцене. Разногласия в методике режиссуры постепенно переросли в противостояние, и Комиссаржевская была вынуждена расстаться с интереснейшим режиссером своего времени, хотя и сделала это с огромным сожалением.
Постепенно кризис был преодолен, а общение с Мейерхольдом не могло не пойти на пользу и актерам, и всему творческому коллективу театра. Опыт с Мейерхольдом показал, что в театре есть много путей и надо искать новые, не останавливаясь даже на успехах. Театр пригласили на гастроли в Америку.
Начинали гастроли "Норой" - это был беспроигрышный вариант. "Она самая большая актриса в настоящее время... Она одна из великих актрис мира", писал обозреватель "Evening Journal". "Удивительный голос Комиссаржевской звучал так, и лицо ее было так выразительно, что мы, не понимая языка, понимали ее", - отзывался авторитетный журнал "Mail". Так, с триумфальными гастролями Драматический театр завершил сезон.
А на собрании труппы перед следующим сезоном Коммиссаржевская представила творческому коллективу нового режиссера - Евреинова. Это означало только одно - с уходом Мейерхольда творческий поиск не окончен, он продолжается.
Петербургская публика и в новом сезоне продолжала с интересом посещать неожиданные, революционные в искусстве театральные постановки в Драматическом. Таким своеобразным репертуаром не мог похвастаться ни один театр. "Франческа да Римини" Д'Аннунцио, Гамсун, Ибсен, Уайльд. "Саломею" Уайльда, правда, запретила цензура не без помощи Синода.
И все же театр терял массового зрителя. Он был слишком элитарен. На публике, состоящей из одной творческой интеллигенции, он не мог существовать. И Комиссаржевская с ее другом и помощником актером Бравичем приняли тяжелое, но вынужденное решение - расстаться с Евреиновым, прекратить эксперименты и вернуться к старому репертуару.
- Мы возобновляем пьесы старого репертуара и на время вынуждены отказаться от поиска новых путей в искусстве, - с комком в горле сообщила она на собрании труппы.
Актеры встретили ее сообщение не трагически, а, напротив, очень радостно. Это означало для них полные залы, возвращение к привычной манере игры, благодарность широкого зрителя.
Снова, как в былые времена, на спектакли с участием Комиссаржевской стали выстраиваться очереди за билетами.
Но Комиссаржевская понимала, что именно во времена Евреинова и Мейерхольда, как ни печальны они были для материального положения театра, она участвовала в зарождении нового искусства, за которым будущее. Она продолжала играть Островского, но душой была с героинями пьес Ибсена. Начался глубокий творческий кризис. Он заключался в несоответствии ее творческих устремлений с тем, что она делала на сцене. Восторг публики не мог ее обмануть. Она хотела двигаться вперед, а не стоять на месте. Результатом кризиса стала болезнь, которая теперь сопровождала актрису везде, даже на сцене.
