Мэри Уэсли - Разумная жизнь
Флора взбиралась по камням, лезла вверх по скале, помогая себе руками и ногами, дрожавшими от напряжения, потом плюхнулась на землю, отдохнуть, едва переводя дыхание. „Я ослабла от этих бесконечных сидений в кафе, — подумала она, — от занятий любовью. А интересно, заниматься любовью с Феликсом и Космо — так же или лучше?“
Способная думать здесь совершенно раскованно — сюда они еще не заходили с Хьюбертом, — она завернулась в пальто, легла на траву и закрыла глаза, слушая бессвязное бормотание моря, воображая себя в объятиях Феликса или Космо, и не в постели, как с Хьюбертом, а здесь, на открытом воздухе, когда переплетены только ноги (они иногда так делали на простынях).
Когда она проснулась, подул ветерок, и Флора оказалась отрезанной приливом. Ей пришлось долго взбираться на скалу, чтобы вернуться домой через поля и леса вокруг Пенгапаха. Голодная, Флора вошла в дом через кухню. Покупки Хьюберта лежали на столе. Она нашла хлеб, сыр, соленья, масло, налила стакан молока.
Отражаясь в стекле гравюры, изображающей Наполеона на палубе „Беллерофона“, — она висела на стене в кухне, — Флора увидела за стеклянной дверью гостиной Хьюберта и Космо, развалившихся в креслах возле камина, и бутылку виски на полу между ними.
Жуя хлеб с сыром, Флора прислонилась к стене и прислушалась.
— Когда я позвонил, клерк сказал, что он мертв. Что он покончил жизнь самоубийством. Вот судьба, — говорил Хьюберт.
— Да, ты рассказывал, — зевнул Космо.
— Видишь, когда он угрожал, что так кончит, я его не слушал. Никто не ожидал, что поверенный способен совершить самоубийство.
— Почему бы и нет?
— Ну, ты не способен. Все, что я тогда хотел, это скорее вернуться к Флоре и привезти ее сюда.
— На моей машине.
— На твоей машине. Сейчас я чувствую себя ужасно. Может, он любил жену, а она его бросила. Понимаешь?
— Да, ты уже несколько раз говорил.
— А я убью себя, если Флора меня оставит?
— Может, и нет. Другое дело, если она меня оставит.
— Ты ее еще не получил. Я получил.
— Ты постоянно это твердишь.
— Клерк сказал, что кто-нибудь займется моими бумагами. Я решил оставить Флору здесь. Проследить, чтобы ей хватило денег и так далее. Чтобы все у нее было в порядке.
— Она знает?
— Я ей скажу. Она делает то, что я ей говорю.
Флора перестала жевать, проглотила, запила молоком.
— Там есть еще виски? — спросил Хьюберт. — Хорошо, что я тоже купил бутылку. Ты молодец, что привез свою, кстати. Я тебя уже благодарил? Эта бутылка почти пустая.
Отражение Хьюберта в гравюре наливало виски.
— По крайней мере, ты получил от привидения кузена Типа приветствие. Похоже, он наслаждался твоими посланиями, собирал их. Особенно ему понравилось то, что написала Флора. Ты никогда не догадывался, что она тебя обманула? Нет? Или ты думаешь, Тип оставил ее открытку специально для тебя?
— Выражайся яснее, чем в баре, — пробурчал Хьюберт. — Не так по-дурацки.
— А, мы уже иронизируем? Интересно, где же она?
— Ушла гулять. Еще налить?
— Когда я первый ее нашел, она выходила прямо из моря… Очень было мило.
— О, рождение Венеры?
— А я тебе рассказывал, как страдал по Венере?
— Боттичелли?
— Я жаждал ее и жаждал. Эти красивые, похожие на водоросли волосы, она стоит и стыдливо прикрывает рукой низ живота.
— Флора была такая юная, худенькая, очень живая, как сейчас помню, но еще слишком маленькая, чтобы иметь такой кустик. Но сейчас он у нее есть, темно-коричневый, почти черный, замечательный.
— Свинья, — бросил презрительно Космо. — Она так же хороша, как Джойс, так же энергична? У Джойс это было ярко-рыжего цвета… А она…
Флора не знала, проглотить ей хлеб или выплюнуть. Щеки горели. Феликс никогда бы не обсуждал ее, как эти.
Отражение Хьюберта осторожно, чтобы не разлить, наполнило бокал виски, добавив воды, и сказало:
— Знаешь, полегче. Ты говоришь о моей будущей жене.
— Моей, скорее всего, — рассмеялся Космо. — Не будь таким самоуверенным.
— Я не самоуверенный! — воскликнул Хьюберт. — Я заставляю себя быть уверенным. Каждый день, каждый раз я пытаюсь становиться все более и более уверенным, — голос его звучал жалобно.
— Когда мы были невинными мальчиками, помнишь, мы размышляли, что же такое — девочки. Ну и как теперь ты считаешь, кто-то из них удивил тебя?
— Твоя сестра Мэбс.
— Мэбс?
— Она играла с моей ширинкой, когда танцевала.
— А вот наша Флора не такая, — сказал Космо.
— Моя Флора.
— Наша. Я думаю, Флора еще свободна, как и Венера, свободна выбирать. Как ты думаешь, она увлечена Феликсом?
— Вздор, старик, напрасная трата любовной энергии для нее. Я узнал от Джойс, что Феликс развлекался с ее братишкой.
— С тем странным, похожим на лысуху хорошеньким мальчиком из нашей школы?
— Именно.
— Но Феликс женат и у него ребенок. Если ты прав, то слава Богу, что Мэбс на него не нарвалась. Но нет, Флора бы не… Идиотская мысль! И если ты прав, что Феликс бисексуал, всякое может случиться. А что-то было между моим отцом и Флорой. Знаешь, матушка просто рехнулась.
Флора перестала жевать, шагнула вперед и уставилась на них. Они ее не видели.
— Может, у меня мозги поехали, — продолжал Космо, — но я почти поверил.
— Ерунда, — сказал Хьюберт. Он лег на спину, вытянул ноги к огню. Оба молчали. Бокал Хьюберта стоял у него на груди, а бокал Космо упал на пол. Потом они снова заговорили.
— Это была вовсе никакая не посудина, в которой стояла Венера, а раковина, — вздохнул Космо.
— Конечно. Какой же я дурак! Раковина, — кивнул Хьюберт.
Флора доела хлеб с сыром, допила молоко, съела банан. И больше не дрожала. Она решилась.
Хьюберт и Космо спали, когда она прошла мимо них к лестнице, не проснулись и когда спустилась с чемоданом вниз.
Воображая себя в объятиях мраморных рук, она не предполагала, какими они будут ожившие. Человеческие и пьяные. Хьюберт волновал ее, будил страсть. Нежность, которую она испытывала, мечтая о всей троице, еще жила в ней, но Хьюберт больше не вписывался в ее мечту. Могла ли она сейчас что-то почувствовать к Космо? Они казались юными и невинными во сне, и ни один не проснулся, когда она стояла над ними и глядела. Они, наверное, потом подумают, если заметят, что пятна на полу — от виски, а не от ее слез.
Они не слышали, как Флора закрыла дверь за собой.
ГЛАВА 45
— Тебе письмо, — сообщил Денис, разбирая почту, и протянул Вите конверт.
— О, спасибо, — кивнула Вита. — По-моему, от жены Лея.
Денис наблюдал за ней, как она надрывает конверт.
— Ну? — спросил он. — Что пишет?
Вита посмотрела на мужа.
— Я чувствую себя такой дурой, что написала ей, мы ведь ее толком и не знаем. Я просто подумала, что надо что-то делать.
— Не надо быть такой деятельной. Вспомни поговорку про спящих собак. Ну, читай.
Вита прочитала:
— „Дорогая миссис Тревельян. Спасибо за ваше письмо, написанное в декабре, как долго идут письма из Индии“. О, конечно, они идут долго! Она совсем что ли не соображает? „Мне очень жаль, но у нас нет никаких сведений о вашей девочке. Она больше не была у нас“. Я и не думала, что они снова ее пригласят. Наверное, с ней можно умереть со скуки. „Но мой муж вспоминает, что в Лондоне, перед Рождеством, он случайно столкнулся с ней на улице. Он говорит, что Флора выглядела хорошо, была в хорошем настроении“. О, значит, она вернулась в Лондон. „Она не захотела давать адрес, а мы тогда понятия не имели, что она убежала с парохода по пути в Бомбей или что вы не знаете, где она. Встреча была совершенно случайной. У моего мужа создалось впечатление, что она где-то работает. Простите, это все, что я могу вам сообщить. Я уверена, что сейчас она уже связалась с вами и объяснила, почему не приехала в Индию. Жаль, что я оказалась не слишком вам полезной. Молодежь так легкомысленна, правда? Искренне ваша Милли Лей“. Да, лучше бы я ей не писала, — сердито сказала Вита. — Я выгляжу идиоткой.
— Ну насчет того, как ты выглядишь, я бы сказал, что ты сияешь, — заявил Денис. — Ослепительно. Одно из тех новых платьев?
— Да. — Вита засмеялась. — Я от них в восторге.
— А почему нам не оставить все, как есть? — он подался вперед и погладил ее по щеке.
— Если бы мы только могли. — И посмотрела на него.
— Но у нас нет выбора. Ты никому другому, конечно, не писала, ну разве что в школу?
— Но кому еще я могу написать? — Вита была рада, что не собралась расспрашивать русскую портниху, люди такого сорта обожают посплетничать. Она снова поглядела на письмо на коленях, на крупный почерк уверенной в себе женщины, на чернила на голубой линованной бумаге, довольно скромной, но с надписью наверху листа: „Коппермолт-Хаус, близ Хексхема, телефон Коппермолт-Холт 25“. О чем думала миссис Лей, когда писала его? — А что скажешь насчет пропавших людей и полиции, — пробормотала Вита, — или Армии Спасения?
