Мэри Джойс - Страсть за кадром
Начинать издательскую деятельность в Нью-Йорке было достаточно сложно, даже при полном портфеле заказов, полученных Натали от французских издателей.
Опыт показал, что лицо журнала определяет художественный вкус редактора, поэтому она хотела побыстрей выйти из стандартных рамок с чем-то особенным, никому не известным. Для внесения свежей струи она не могла положиться только на моду из-за того, что она безнадежно повторяется.
Натали и Бретт наметили потратить три дня на просмотр моделей и очень переживали, что остался один день. Они рассчитывали за это время просмотреть около шестисот девушек.
- Что ты думаешь о Тоне? - спросила Бретт.
- Это которая?
Натали даже и не пыталась запоминать имена, а просто откладывала карточки тех, кто ей понравился.
- Темная девушка из агентства "Ай Моделз". Вот, - сказала Бретт, вынимая карточку из пачки, отложенной Натали.
- А, да, она действительно необычная, словно из сказки. Мы могли бы предложить ей пробу для обложки.
- Мне она тоже кажется довольно необыкновенной.
Этот разговор прервала Тереза, позвавшая Бретт к телефону по срочному делу. Подходя к аппарату, Бретт попыталась успокоиться.
- Говорит Бретт Ларсен. Чем могу быть вам полезной?
- Ты теперь тетушка Бретт, - радостно сообщил Джо. - Родились мальчик и девочка. Представляешь, как здорово!
Глава 28
Наконец-то Бретт погрузилась в такой же водоворот деятельности, каким она была охвачена в Париже. Студия Ларсен вновь кипела бурной деятельностью, привлекая талантливых, творческих новаторов моды. Над первым выпуском "Вуаля!" Бретт работала с еще большим упорством, чем над всеми предыдущими.
Натали Корбет ощущала огромное давление издателя, пытающегося затормозить выход первого номера нового журнала, настаивая на доведении его до совершенства, так как рынок уже заполнен изданиями на любой вкус. Она позвонила Бретт, возбужденная нравоучениями издателя.
Бретт и Натали выбрали модели разных возрастов и национальностей и даже обратили внимание на размеры, не ограничиваясь только восьмым. Их основным критерием была женщина с беспредельными возможностями, которая, как считала Натали, олицетворяла бы американскую женщину. Часы летели, возбуждение нарастало, но Бретт не чувствовала усталости, она была в своей стихии и испытывала огромное удовлетворение.
Она заметила, что и Дэвид был изумлен темпом ее работы и стремлением к успеху.
- У меня нет слов, твоя жизнь стала настолько напряженной и насыщенной, говорил он. - Это похоже на игру в классики, и каждый день ты начинаешь с первой клетки и не можешь предугадать, что будет потом.
Однажды поздно ночью, когда Бретт задержалась, раскладывая пленки, приехал Дэвид с малиновым мороженым домашнего приготовления и кипой коробок, за которыми ему пришлось дважды спуститься. Он поставил на стол десерт и занялся установкой нового компьютера для Бретт.
- Я знаю, что ты не будешь им пользоваться, - сказал он, - но Тереза, как только научилась двигать курсором, в него влюбилась.
Все свое свободное время Бретт проводила с Лизи, Джо и малышами. С тех пор как привезли Эмму, Бретт и Камерона, создалось впечатление, что они всегда были неотъемлемой частью дома Тайтов.
Ремонт квартиры, которую им подарила Бретт, был еще не завершен, поэтому Эмма и Камерон находились в одной комнате со своими родителями. Бретт с трепетом разглядывала их, лежащих в белых плетеных колыбельках.
- Отойди, ты можешь их разбудить, - уговаривала Лизи.
Долгое время Бретт сдерживалась. Они казались такими маленькими и хрупкими, что она боялась сделать им больно и тем самым навредить кому-нибудь из них. Но после того как Эмма схватилась за ее палец с удивительной для такой малышки силой, она поняла, что дети достаточно крепкие и совсем не такие хрупкие.
С этих пор Бретт ловила всякую возможность подержать их на руках. Она садилась в деревянное кресло-качалку в спальне Лизи и Джо, брала их на руки и покачивалась.
А Дэвид выполнял роль незаменимого дядюшки. Он постоянно приезжал с игрушками и дразнил Джо и свою сестру тем, что дети, когда подрастут, будут получать большее удовольствие от своего дяди Дэвида, чем от родителей.
***
- Бретт, это к тебе. Тодд Бэнкс, - сказала Тереза по интеркому.
- Что делается, Тодд?
Обычно Бретт не отвечала на его звонки: этот тип был прекрасным источником грязи в их индустрии и достаточно занимательным своей напыщенностью.
- Что бы ни делалось, все к лучшему, но я слышал, ты проделала такую огромную работу для "Вуаля!". Не могу дождаться, чтобы увидеть все это.
Какое-то время разговор шел ни о чем. Тодд рассказывал сплетни и слухи из мира бизнеса, но Бретт знала, что пришел он не за этим, и заметила:
- Ну, так ты прощупал обстановку, а теперь давай, Тодд, вперед. Но учти, работа сама плывет мне в руки, и я все еще не собираюсь воспользоваться твоей помощью.
Тодд понял, что разговор идет к концу и сказал:
- Это уже серьезно. Похоже, мы теряем еще одну звезду в этом бизнесе. Я слышал, что часы Малколма Кента сочтены. Они не ожидали...
- Тодд, нет! - в ужасе воскликнула Бретт. - Да, он долго держал это в тайне. Я слышал, перепробовал все. Он даже ездил в Мехико испытать на себе новое средство медицины. Позавчера он потерял сознание у себя в студии.
До Бретт доходили слухи, что Малколм подцепил СПИД, но время от времени она слышала подобные сплетни почти обо всех сколько-нибудь известных мужчинах, работающих в этой области. Неожиданно ей стало холодно, словно отключился кондиционер. Она открыла дверь в сад и села на складной стул, стоящий между орешником и кленом. Воздух был настолько плотным и влажным, что ее кожа сразу же покрылась влажной пленкой. Белка спрыгнула с ограды на нижнюю ветку клена, нарушив гармонию колокольчиков, свисавших с дерева. Их перезвон напугал и прогнал ее.
Малколм вызывал у Бретт различные чувства: и благодарности, и боли. Когда она на него работала, он мог сделать день таким адским, что она во сне слышала его крики, безжалостные, уничтожающие речи. А потом он приглашал ее в кабинет, закрывал дверь и часами делал разбор ее пленок, давая советы. Это Малколм направил ее в Европу и убедил стать фотографом и поверить в себя.
И поэтому ей было, особенно больно, когда она вернулась в Нью-Йорк, а он отверг ее. При их случайных встречах он также ядовито издевался и метал едкие стрелы. Но сейчас она не могла поверить, что он умирает.
Бретт стояла у палаты Малколма и готовила себя к тому, что сейчас увидит. На двери появился предупреждающий сигнал, написанный красными буквами: инструкция, которая предписывала надевать резиновые перчатки при телесном контакте, применять кислород, запрещала все горючие материалы, обязывала персонал больницы аккуратно пользоваться шприцами и другими медицинскими отходами.
Бретт открыла дверь. Она услышала тяжелое дыхание, переходящее в хрип, а затем почувствовала крепкий и сладкий запах гардений. Малколм никогда не был крупным мужчиной, но сейчас он выглядел крошечным и хрупким подростком. Он спал, и она тихо встала у его постели. Сетка была поднята с обеих сторон, как у детской кровати. Одна рука лежала поверх одеяла, а трубка, приклеенная к середине его предплечья, вела к склянкам с глюкозой и физиологическим раствором, висевшим на металлической подставке. Кто-то привязал пушистую розовую ленту в центре его изголовья, и ее концы спадали на пол.
На его прикроватном столике в хрустальной чаше плавали три гардении.
Разглядывая его, такого тихого и спокойного, Бретт стало не по себе. В воспоминаниях ее Малколм всегда был в движении. Словно прочитав ее мысли, он открыл глаза, долго приходил в себя, затем у него начался дикий приступ кашля. Бретт чувствовала, как ее собственная грудь разрывается от его спазм. Наконец он откинулся на подушки.
- Сластена? - спросил он хриплым голосом.
- Да, Малколм, это я, - сказала Бретт.
- У меня во рту пустыня. Не подашь мне чашку с водой? Только сначала надень перчатки, они в ящике, - поспешно сказал он и закрыл глаза.
Сдерживая слезы, Бретт в перчатках налила в чашку воду и развернула одну из соломинок, стоящих веером в пластмассовой чашке. Бретт поддерживала чашку, пока он не закончил потягивать из нее.
- Иногда я бывал дерьмом.
- Ерунда, Малколм.
- Нет, Бретт.., я был злым. - Приступ кашля остановил его, потом он продолжил:
- Злым на весь мир, злым на себя, злым на тебя, за то, что ты такая хорошенькая, талантливая и молодая.
Бретт сняла перчатки и погладила его по волосам.
- Фозби считает тебя талантливой. Сходи к ней. Она даст тебе работу, сказал он, слабо улыбнувшись.
- Конечно, я скажу ей, что это ты меня послал, - сказала Бретт легкомысленным тоном, на какой только была способна в эту минуту.
- Хорошо. - Он отдохнул немного:
- Бретт.., мне же еще не время умирать.
