Марсель Ферри - Любовница авантюриста. Дневная Красавица. Сказочные облака
Вот скоро рассветет, наступит тот роковой день, когда ему все станет известно, и она уже не сможет удержать его… Разве что она сама… В какой-то миг она почти решилась. Не лучше ли будет, если он узнает от нее? Но она быстро поняла, что это ей не под силу. Значит, он уйдет в город, где тот, другой, конечно же, будет его искать. Они встретятся… И тогда… Голова ее запрокинулась назад, и Северина застыла в неподвижности.
Ее забытье длилось недолго, очнуться ей помог все тот же непреодолимый ужас, который только что стал причиной обморока. Поскольку у нее есть еще несколько часов, нужно использовать их, сейчас она поразмыслит и будет бороться. Она встретится с Юссоном, она станет умолять его… Нет… Напротив… Это была бы ее самая глупая ошибка… Он только насладится ее страхом, как там, у госпожи Анаис, когда, валяясь в постели проститутки, она слезно умоляла не выдавать ее… Нет… Напротив… Нужно, чтобы он понял, что она ничего не боится. Тогда может быть… И Северина — настолько непереносимо было ее безвыходное отчаяние — уцепилась за эту надежду.
Юссон позвонил им в то же утро. Он знал, что Пьер ушел в больницу. Значит, к телефону подойдет Северина. Им руководило исключительно любопытство. Неужели Северина все еще считает его способным на ту гнусность, в которой она заподозрила его в момент замешательства?
«Если она поверит, что я умею хранить тайны, я постараюсь укрепить ее в этой вере. А если нет, я ее успокою».
Однако поведение Северины не дало ему возможности сделать ни того, ни другого. Уверенная, что Юссон хотел поговорить с Пьером, и настроенная на тот единственный метод борьбы, мысль о котором ей только что пришла в голову, она сухо ответила:
— Мужа нет дома.
И повесила трубку.
Это проявление отчаяния Юссон принял за высокомерие, для укрощения которого одного лишь унижения ей оказалось мало.
«Что ж, она еще попросит у меня пощады», — подумал он.
Час спустя после телефонного звонка Юссона горничная сообщила Северине, что ее хочет видеть какой-то молодой человек.
— Он не назвал своего имени, — добавила она, — и у него какой-то странный вид… полон рот золотых зубов…
— Пусть войдет, — сказала Северина.
В любой другой ситуации появление Марселя в ее доме просто уничтожило бы Северину. Но в том состоянии, в котором она находилась теперь, оно лишь слегка удивило ее. Мысли Северины были заняты исключительно Юссоном, и эта навязчивая идея сделала ее безразличной ко всем остальным событиям. Марсель… Ипполит… У них были естественные реакции, легко предсказуемые, легко предотвратимые, легко поддающиеся удовлетворению, если уж на то пошло. А вот тот, другой, изможденный, зябкий, утоляющий свое сладострастие не от власти над плотью, а от унижения душ…
— Здравствуй, Марсель, — со странной ласковостью в голосе сказала Северина.
От такого приема все резкие слова, которые он готов был произнести, застряли у него в горле. Непринужденность Северины, ее печальный вид усилили до крайности смущение, которое он почувствовал сразу же, как только вошел в гостиную. Он смотрел на Северину нерешительно, одновременно испытывая и почти уже улетучившийся гнев, и все возрастающее восхищение. Теперь он наконец смог определить, к какому кругу принадлежит эта женщина, чьи привычки, манеры и речь всегда рождали в нем смутное и сладостное ощущение своей зависимости от нее.
— Ну так что, Марсель? — с той же странной ласковостью спросила Северина.
— Ты не удивляешься тому, что я здесь, не спрашиваешь меня, как я тебя нашел?
Она сделала такой усталый жест, что ему стало нехорошо. Он любил ее еще больше, чем предполагал, потому что уже не думал о себе.
— Что ж все-таки случилось, Дневная Красавица? — спросил он, в то время как еле заметное движение его тонкого и опасного тела несло его ей навстречу.
Северина опасливо посмотрела на дверь и сказала:
— Не называй меня так. Не надо.
— Я буду делать все, как ты захочешь. Я пришел не затем, чтобы вредить тебе (он искренне забыл про шантаж, на который уже было решился). Я хотел только узнать, почему ты ушла и как я смогу снова тебя увидеть. Потому что (тут на его лице появилось неукротимо-волевое выражение), я говорю тебе это, я должен тебя видеть.
Северина покачала головой с нежным удивлением. Она не очень хорошо понимала, как можно еще думать о будущем:
— Но все ведь кончено, все, — ответила она.
— Что… все?
— Он ему расскажет.
Она с таким растерянным видом опустила плечи, что Марсель испугался. С самого начала их разговора у него возникло ощущение, что она не вполне в своем уме.
Он резко сжал пальцы Северины, чтобы извлечь ее из зловещей задумчивости, в которую та погрузилась.
— Выражайся яснее, — сказал он.
— Случилось большое несчастье, Марсель, мой муж все узнает.
— Да, в самом деле, ты же замужем, — медленно произнес молодой человек, причем невозможно было понять, чего больше было в его голосе — ревности или почтительности. — Это он?
Марсель кивнул на фотографию. Этот портрет Пьера Северина любила больше всех остальных. Момент был схвачен очень удачно, особенно хорошо получились глаза — живые, полные искренности и молодого задора. Северина уже давно не смотрела на него с таким вниманием, снимающим равнодушие привычки. Вопрос Марселя опять превратил этот образ в живой и осязаемый. Она вздрогнула и застонала.
— Это невозможно, скажи мне, что это невозможно… чтобы нас разъединили.
Потом, нервничая, добавила:
— Уходи, уходи, он сейчас вернется. Он и так скоро все узнает.
— Но послушай, я могу помочь тебе.
— Нет, нет, никто мне уже не поможет.
Она подталкивала его к двери с таким исступлением, что он даже не пытался сопротивляться и только произнес:
— Я буду ждать от тебя новостей. Гостиница «Фромантен» на улице Фромантена. Спросишь Марселя, этого достаточно. Если не придешь, можешь быть уверена — через два дня я приду сам.
Прежде чем выйти за порог, он заставил ее повторить адрес.
Еще один день, еще одна ночь.
Северина ела, слушала, отвечала на вопросы лишь благодаря какому-то выработавшемуся автоматизму, не отдавая себе отчета в том, как это происходит. Захвативший ее водоворот, как выяснилось, носил ее поначалу только по самой поверхности. Теперь же она чувствовала, как ее затягивает в воронку, туда, где спирали, едва зародившись, тут же смыкаются. А рядом с ней плавали, словно картонные маски, лица Юссона и Пьера.
После третьей бессонной ночи Северина дошла до такого нервного истощения, что иногда ей даже хотелось, чтобы все как можно скорее закончилось. Однако когда Пьер, еще сидя в постели, просмотрел почту и прошептал: «Странно, после шести месяцев молчания!» — Северина мысленно произнесла мобилизовавшую все ее существо молитву, в которой просила, чтобы письмо было не от Юссона.
Между тем оно было именно от него, и Пьер вполголоса прочитал:
«Дорогой друг,
Мне нужно с Вами поговорить. Я знаю, что Вы очень заняты. Поэтому чтобы Вам не отклоняться от Вашего обычного маршрута и поскольку я сам окажусь как раз в тех же местах, то буду ждать Вас завтра в сквере около Нотр-Дама в половине первого. Вы ведь в это время выходите из больницы, если я не ошибаюсь. Мое нижайшее почтение госпоже Серизи…»
— Письмо датировано вчерашним днем, значит, это на сегодня, — сказал Пьер.
— Ты не пойдешь, ты не пойдешь, — почти закричала Северина, прижимаясь к Пьеру, словно ей хотелось связать его своим телом.
— Милая, я не могу так поступить. Я знаю, что ты не любишь его, но это не основание.
Северине было хорошо известно, что в таких ситуациях Пьер оставался непреклонен и никогда не уступал ее желаниям: он поддерживал свободные и корректные отношения со всеми уважаемыми им людьми. И Северина безвольно отдалась потоку ужасных мыслей.
Это смирение длилось все то время, пока Пьер находился в квартире. Когда же она почувствовала, что вокруг нее воцарилась могильная тишина, когда она увидела и услышала — а она и в самом деле видела и слышала, — как Юссон начинает свой рассказ, она забегала по комнате, размахивая руками и выкрикивая, как настоящая сумасшедшая:
— Я не хочу… Я пойду… На колени… Он скажет… Пьер… На помощь… Он скажет: Анаис… Шарлотта… Марсель…
При упоминании последнего имени возвратившийся рассудок немного смягчил блеск ее глаз:
— Марсель… Марсель… Улица… улица Фромантена.
Когда она вошла в его маленькую, не внушавшую доверия комнату на Монмартре, он был еще в кровати. Первой реакцией Марселя было затянуть Северину в постель. Но она даже не заметила этого, а приказала властно, как сама судьба:
— Одевайся.
Он хотел, чтобы она объяснила, в чем дело, но Северина остановила его:
— Я все тебе расскажу, но только скорее одевайся.
