Елена Катасонова - Переступая грань
- Да кому они теперь нужны? - сказал добрейший Иван Федорович, начальник АХО. - Все сидят за компьютерами. Только вот как дотащите?
- А я с Пал Палычем договорился, - ответил Женя. - У него "Жигули".
- Ну-ну...
Так у Жени появилась уже электрическая машинка - последнее слово доперестроечной техники, - служившая теперь верой и правдой. Первая, купленная к кандидатской, покорно стояла в углу.
Спать Женя завалился в десять, уснул мгновенно, и всю ночь ему снилась Таня. Проснулся в шесть от ослепительного, бьющего в глаза солнца. "Еще целый день... Нет, больше!" Ведь он увидит Таню лишь вечером... Хорошо, что у него есть работа. Хорошо, что она есть всегда, а теперь, когда открылись архивы - не все, но многие, - ее более чем достаточно.
Его всегда поражали не старые еще мужчины, игравшие во дворе в домино, пожилые, но не старушки, женщины, сидевшие рядком на лавочке у подъезда и провожавшие каждого входившего-выходившего внимательным взглядом. Неужели и он когда-нибудь таким станет? Нет, никогда, ни за что! Даже если доживет до ста лет. В истории неизменно остаются неизведанные глубины, до которых хочется докопаться, и когда-нибудь появится в его доме компьютер с выходом в Интернет, и все самое свежее, интересное будет у него под рукой. Петька вон готовит абитуриентов к экзаменам и купил компьютер. Обещал найти кого-нибудь для него.
- Занимайся своей наукой, - решительно сказала Лера. - Уроки давать буду я.
Мысль о Лере смутила. Во вторник она вернется, и что тогда? Хорошо хоть не в понедельник! Никогда Женя не жил двойной жизнью - так, мелкие интрижки на море, гаснувшие в Москве после двух-трех звонков. Да ему никто всерьез и не нравился. С Лерой спали все реже и равнодушнее; он уж думал, что как мужчина идет к финалу, и вдруг... "Какая женщина мне досталась!" задыхаясь от изумления, благодарности судьбе, подумал Женя. Нет, Таню он не отдаст. "Ведь это любовь? - спросил он себя, заранее зная ответ. - Да, любовь. Только бы она мне поверила и меня не бросила! Придется сказать про Леру - нельзя не сказать. Придется объяснить: это совсем другое..."
Так думал Женя, пока одевался, завтракал и садился перечитывать им написанное. И весь день ему работалось азартно и споро, как во времена юности, потому что он ждал Таню, ее возвращения с дачи. "Мама и дочка..." Мужа, теперь уже ясно, нет. "Какая женщина мне досталась! - снова подумал Женя. - Да еще свободная. Ужасно, если б ее кто касался!" Невыносимая ревность полоснула по сердцу, и это тоже было впервые: Женя искренне считал себя неревнивым, да он и был таким! Но сейчас при одной только мысли, что мог быть муж, кровь бросилась в голову, мучительно заболел затылок. "Но ведь его нет, - сказал себе Женя. - Чего же ты сходишь с ума?.. Это потому, что люблю, - понял он, и ему стало страшно и радостно. - Скорей бы она приехала. Скорей бы ей все сказать!"
6
Метель улеглась так же внезапно, как и возникла. Когда Таня вышла на улицу, снег уже был вязким и мокрым, под ногами хлюпало какое-то месиво, и в который раз Таня порадовалась, что купила себе ботинки на толстой резной подошве, да еще так дешево, можно сказать, задаром, хоть и новые, но в "секонд-хэнде".
- Что за зима такая? Две недели до Нового года, а опять слякоть...
У мамы, как всегда, было тепло, вкусно и радостно.
- Ты - как?
- А ты?
- А Сашка?
- По английскому пять. Остальные похуже.
Сашка - худенькая, нескладная, стремительно из всего выраставшая, вихрем налетела на мать, обняла, закружила по комнате.
- А у нас будет бал. Бал, бал, бал!
- Да знаю я, знаю, - смеясь, отбивалась Таня. - Ты бы лучше подумала о контрольных.
- Нет, - отчаянно замотала головой Сашка. Темные, как у матери, волосы разлетелись в стороны, словно сдутые ветром. - Лучше - о бале! - Она так заразительно расхохоталась, что, не выдержав, засмеялись и мама, и бабушка. - Внимание! - торжественно объявила Сашка. - Через пять минут выйдет королева бала!
Она скрылась в своей - крохотной, но своей! - комнатке ("Только не заходите!") и возникла снова - в белом, на чехле, платье с широким атласным поясом, завязанным пышным бантом на талии, сзади. Встала перед мамой и бабушкой, не зная, куда девать руки, угловатая и смущенная, с чуть наметившейся грудью, длинноногая, как жеребенок. Зеленовато-синие Танины глаза вопросительно смотрели на мать. Марина Петровна с тем же выражением ведь она покупала материю, шила! - переводила взгляд с дочери на внучку.
- Ну как? - вместе спросили они.
- Здорово! - похвалила Таня. - Ох, мамочка, что бы я без тебя делала?
- Да уж, да уж, - посмеивалась Марина Петровна, радуясь дочке и внучке и что так угодила с платьем.
Таня принялась разгружать две огромные сумки. Чего там только не было!
- О Господи, - всплеснула руками Марина Петровна. - И куда это ты всего навезла? Как в старые времена...
- Да, времена другие, - согласилась с матерью Таня. - Все есть! Но зато вот-вот взлетят к Новому году цены. Они и так растут каждый день, а уж к празднику-то... Как у вас, кстати, с деньгами?
- Нормально! - дружно ответили Саша с бабушкой и засмеялись, переглянувшись.
"Значит, уже купили подарки", - поняла Таня.
- Тут я привезла немного, - сказала она. - Выдали за консультации.
- Мне - тоже, - сдержанно сообщила Марина Петровна.
Она гордилась тем, что, несмотря на инфляцию и вообще трудности, у нее не переводилась частная практика, и дело было не только в деньгах, больше в признании: диагностом Марина Петровна была превосходным, в Кунцеве ее знали давно, и цепочка - от отца к сыну, от матери к дочке и даже внукам не прерывалась. Ну разве можно при таком раскладе переезжать? Да ни за какие коврижки!..
- Кончится тем, что перееду я, - после очередных уговоров и споров говорила Таня.
- Ага, ты моложе, - смеялась мама. - А больницу и поликлинику мы тебе подберем.
- А мои больные? - самолюбиво напоминала Таня.
- Ничего, и здесь породнишься, - уверенно обещала мама.
"Откуда в ней столько радости? - удивлялась Таня. - Ведь их поколению еще как досталось! Может, как раз поэтому? Что все ужасное - в прошлом?" Таня вдруг засмеялась.
- Ты чего? - удивилась Марина Петровна.
- Помнишь, что в прошлом году выдала Сашка? - продолжая смеяться, спросила Таня.
- Да она много чего выдавала...
- Шла на экзамен, отчаянно трусила, ты ее, как могла, успокаивала, а она - в ответ: "Да-а-а, бабушка, тебе-то хорошо: у тебя все в прошлом..."
- Так и сказала? - улыбнулась Марина Петровна. - Что ж, как ни странно, в чем-то она права: много проблем решено, отпало - учеба, поиски места в жизни, всякие там страсти...
Таня покосилась на дочь. Саша, не замечая вокруг ничего, кроме своего отражения, не отрывала восхищенного взгляда от зеркала.
- Ты имеешь в виду любовь? - осторожно спросила Таня.
- Плотскую, - уточнила мама.
- Но это же высшее счастье, - неуверенно возразила Таня.
- Высшее счастье - любовь вообще. - Марина Петровна смотрела на дочь серьезно и даже строго; обе знали, о чем идет речь. - Вот вспомнишь мои слова, когда появится у тебя внук или внучка. Такую любовь пока ты не знаешь.
- Почему? - обиделась Таня и взглянула на Сашу.
- Да, конечно, - поняла этот ее взгляд Марина Петровна. - Но у тебя пока еще много другого, а с годами... Впрочем, увидишь...
Она осеклась: Саша уже не смотрела в зеркало, а переводила взгляд с матери на бабушку - с любопытством, недоумением.
- Эй ты, ушки на макушке, - весело затормошила дочь Таня. - Хватит красоваться! Снимай-ка платье, буду гладить.
Саша не очень охотно скрылась в своей комнате, оставив на всякий случай дверь приоткрытой - как что интересное, так ее изгоняют! - но мама с бабушкой уже замолчали. "Эх, жизнь!" - вздохнула Саша и вышла в джинсах и свитере; бальное платье было перекинуто через руку.
Таня любовно и тщательно гладила платье, думая о Саше и маме и о себе - их неразрывной близости и огромном, в полтора часа, расстоянии, их разделявшем, - потом повесила платье на плечики на дверцу шкафа, и все сели обедать. И так уютно, тепло и покойно было втроем, что Таня, вспомнив разговор с Женей, почувствовала нечто вроде угрызения совести: наговорила черт знает что - и печально-то ей, одиноко, - а стоило перешагнуть порог отчего дома, как все ее терзания рассыпались в прах. Мама, такая родная каждая морщинка, каждый волосок серебряных, забранных старинным гребнем волос, и прожитые годы - в глазах; тонконогий жеребенок Сашка, вся любопытство, порыв и радость; и тихонько постукивают на стене бабушкины часы, а рядом висит та самая фотография, которую хорошо, что не сняли.
Напившись чаю и прибрав со стола, Таня сидела, обняв Сашеньку, на диване и смотрела на фотографию, вполуха слушая маму.
- В школе делают прививки от гриппа, - говорила Марина Петровна. - Но я решила, не надо. Покапаем деринат, будем мазать нос оксолином.
- Деринат - слишком серьезно, - возразила, встрепенувшись, Таня. - Ты же знаешь: он действует на клеточном уровне. Может, не стоит?
