Валентин Маслюков - Тайна переписки
Она как будто не видела ничего необычайного в том, что запросто разговаривает с Сашей.
— Тут что-то не так, — извиняющимся тоном заметил Саша.
— Что-то да… не то, — глубокомысленно подтвердила она.
— Я могу пока погулять… чтобы не докучать вам, — сказал Саша.
Мгновенно она вспыхнула, и добродушие слетело:
— Мне все равно.
Кажется, Саша дернулся в побуждении уйти тотчас же. А она вдруг переменила тон и миролюбиво заметила:
— И потом, следователь может вызвать вас первым.
— Я вам уступаю.
— Мне все равно, — повторила она и отвернулась.
Саша осмотрелся: скамейка была тут только одна. В других проходах, которые квадратным поясом замыкали в себе открытый колодец широкой лестницы, тоже были скамейки, но здесь — одна. Короткая и разделенная подлокотниками на три сиденья. Люда занимала крайнее с того конца. Саша опустился на крайнее с этого.
Некоторое время он ничего не видел, потому что покоситься на Люду не смел, а то, что попадалось ему на глаза, совершенно его не занимало. Потребовалось особое усилие, чтобы повернуть голову в сторону Люды.
Слегка ссутулившись, она смотрела в пустоту — туда же, куда только что глядел Саша. Пальцы сплела, запястья расслабленно покоились на бедрах; руки ее были обнажены до плеч. Саша узнал темно-зеленую маечку, которая запомнилась ему по прежней встрече. Какое-то время он разглядывал исподтишка юбку: свободный крой из черной с золотыми горохами ткани. Тончайший, почти кисейный шелк раскинулся по сиденью и облегал колени; когда Люда шевельнулась, ткань заскользила… Стриженные волосы обнажали шею. Тонкая, трогательная шея, чистая плавная линия от спины к затылку волновали его. Чувство это, почти не связанное с общим Сашиным состоянием, существовало само по себе, не исчезая. Он был зажат, скован и должен был сдерживать возбуждение — все вместе, и в этой сумятице ощущений странную, захватывающую испытывал он к девушке жалость… Была это, скорее всего, нежность. Как далекий, безумно далекий, чуть слышно нарастающий звук, пробуждалась в нем нежность.
— Я хочу извиниться, — коснеющим языком произнес Саша.
Она откликнулась сразу, столь живо, что против воли выдала напряжение, которое скрывали покойно сложенные руки.
— За что извиниться?
В лице ее изобразилось преувеличенное внимание, брови сошлись, готовые окончательно нахмуриться. Он храбро продолжал:
— Втянул я вас в эту кутерьму.
— У вас мания величия.
— Почему? — глупо спросил Саша. Он понял почему, но удержаться от ненужного вопроса не сумел.
Она пожала плечами и… разговор продолжать не решилась. Возможно, ей показалось, что разговор заведет ее слишком далеко. Он увидел, как недовольно дрогнули уголки губ, и принял это к сведению.
Они молчали. Молчание наступило тягостное, и чем дольше они молчали, тем труднее становилось заговорить. Печально искривив губы, Люда глядела с выражением горькой задумчивости — словно сама же и обиделась на собственную резкость. Саша поерзывал, играя переменчивой гримасой, и, кажется, пытался убедить себя, что нисколько ничем не задет и не взволнован; ключи — в руках обнаружилась связка ключей — он продел на палец и принялся в утешение самому себе вертеть. Искоса поглядывая на девушку, он подмечал порою скованные ухватки Люды, которые выдавали трудные ее побуждения.
В нечаянный миг — встретились вдруг взглядом — Саша ловко ее подцепил:
— Вы что-то хотели сказать?
— Да-а… — протянула она, озабоченно наморщившись. — Да. Не могли бы вы… вот, не греметь ключами? — Убедительным быстрым жестом показала, как он это делает, и отвернулась, не дожидаясь ответа.
Саша извинился. Убрал ключи и принялся постукивать по краю скамьи, а когда спохватился, тотчас сел иначе. Малое время спустя послышалась тихая, но не музыкальная дробь — ногой по полу.
Без звука открылась черная в мягкой обивке дверь, и оба, он и она, с поразительной поспешностью обернулись — следователь позвал Люду Арабей.
Она вошла, не оглянувшись напоследок.
Саша опустился на скамью и снова достал ключи, чтобы вознаградить себя за вынужденное бездействие. Но ключи, коротко звякнув, отяготили ладонь, и рука опустилась. Пришло ему тут в голову, что, когда Люда выйдет, ждать его, понятно, не станет, и, значит, он видит девушку последний раз. Это безрадостное, в общем, соображение погрузило Сашу в задумчивость. Размышления не привели, по видимости, его ни к чему, когда опять появился следователь и, словно мгновение назад, тем же безличным тоном повторил:
— Заходите.
Люда встретила его мимолетным взглядом. Она сидела у стола следователя боком. Стол располагался слева от входа, в ближнем углу продолговатой комнаты, Саше знакомой, — блеклые желтоватые стены и скудная того же оттенка мебель. В дальнем конце кабинета имелся второй стол и сейф, но другого следователя не было, место его сейчас пустовало. Единственное окно комнаты прорезало продольную стену за спиной у Люды так, что свет падал ей в затылок. Саше ничего не оставалось, как устроиться напротив Люды справа от входа. Здесь у голой, лишенной всяких примет стены стояло в ряд несколько стульев.
Люда опиралась локтем на стол, гибкие пальцы ее легли смиренно, и только указательный временами подрагивал; опустив голову, она за ним наблюдала.
Следователь почему-то вздохнул и сказал куда-то мимо Люды и уж тем более мимо Саши:
— Закон, — он тронул себя за ухо, словно бы озадаченный неудобными свойствами закона, — закон, если есть существенные противоречия в показаниях, предусматривает проведение очной ставки.
— Я не понимаю, — заволновалась Люда, — о каких противоречиях вы вообще говорите? Что тут говорить? Я вообще ничего не сказала. И какое может иметь значение, что вот… — Она глянула на Сашу, и хотя против света трудно было разобрать выражение лица, о затруднениях девушки он догадался — не знала, как его называть: Саша? Красильников? Обвиняемый? Подельник? Этот самый, как его бишь? Затруднение оказалось непреодолимым, Люда не решилась назвать Сашу как-нибудь вообще. — Короче, я ничего не слышала и не видела такого, чтобы это имело значение.
— Закон, — следователь со вздохом посмотрел вверх, устанавливая, очевидно, интимную связь с законом, — как раз и предусматривает подобный случай: один говорил, а другой не слышал, Вот это и есть как раз основание для очной ставки.
Он подвинул к себе стандартный бланк и стал заполнять заголовочную часть.
— Свидетель, — глянул он затем исподлобья, продолжая писать, — предупреждаетесь об ответственности за дачу заведомо ложных показаний, а равно за отказ или уклонение от дачи показаний по статьям сто семьдесят седьмой части первой и сто семьдесят восьмой Уголовного кодекса. Понятно?
— Да, — серьезно кивнула Люда.
— Заношу в протокол, — скучно сказал следователь. Снова он писал, и стояла тишина, Люда неслышно шевелила пальцами и за ними следила. — Свидетель, — следователь оторвался от бумаги. — Статья сто семьдесят седьмая часть первая предусматривает лишение свободы на срок до одного года или исправительные работы на тот же срок. Статья сто семьдесят восьмая — исправительные работы или общественное порицание.
— Это мне? — недоверчиво спросила Люда.
— Вам, — подтвердил следователь. — Знаете ли вы этого человека? ~ показал кончиком ручки на Сашу, но сам при этом на него не глянул. Люда, как примерная ученица, поспешно кивнула. — Посмотрите внимательно и скажите, я занесу в протокол.
Люда посмотрела, как было велено, смотрела она долго, и Саша начал под этим взглядом проваливаться…
— Да, — непроизвольно проговорил вместо Люды Саша.
— Да, — вздрогнула она. — Да, это Александр Красильников. Я видела его… ну, тогда… И еще раньше, в букинистическом магазине. Случайно. Он читал словарь.
— Какой словарь? — поморщился следователь.
— Этимологический. Но я не знала тогда еще, что это он… то есть Красильников.
— Словарь опустим, — подумав, решил следователь. — В каких отношениях вы находитесь с обвиняемым?
— Я? — несказанно изумилась Люда, на Сашу глянула, словно он должен был разделить с ней недоумение. — Ни в каких. В каких таких отношениях? Ни в каких!
Следователь, испытывая, вероятно, потребность посоветоваться с законом, завел глаза к потолку.
— Я обязан выяснить отношения между вами и занести в протокол. Закон обязывает.
— Не знаю, что сказать, — беспомощно проговорила Люда.
— Хорошо, я подскажу, — ровным тоном продолжал следователь. — Вы находитесь с Красильниковым в неприязненных отношениях?
— Почему? Нет! — быстро отозвалась Люда.
— Тогда в приязненных?
— С чего вы взяли?
— Или в нормальных, в безразличных отношениях?
— Ну… нет… я бы не назвала эти отношения нормальными, — резонно заметила Люда.
