Уильям Локк - Друг человечества
— Если вы в долгу у нее, то почему же расплачиваетесь со мной?
Сайфер встал, смеясь, заглянул в расстроенное лицо своего гостя и ласково положил обе руки на плечи Септимуса:
— Нет, нет, не возражайте. Я знаю. Я знаю о вас больше, чем вы думаете, и вижу вас насквозь, мой дорогой. Но, поймите же, что я не могу принять в дар ваши патенты — неужели вы не понимаете?
— Я все равно ничего не смогу с ними сделать.
— А вы пробовали?
— Нет.
— Ну так я попробую. Давайте объединимся: я вношу свою энергию и деловой опыт, а вы — свои мозги. Это будет справедливо и почетно для нас обоих.
Септимус, наконец, сдался.
— Если и вы и Зора находите, что так лучше, пусть будет по-вашему, — решил он, хотя в глубине души остался не вполне удовлетворен.
Несколько дней спустя в контору Сайфера явился Шеттлворс с более веселым, чем обычно, лицом и попросил разрешения переговорить с патроном.
Сайфер пригласил его сесть. Дав согласие работать на конкурента, Шеттлворс старался по возможности избегать своего хозяина и не смел смотреть ему в глаза. Но сегодня он был явно собой доволен.
— Я пришел с деловым предложением, сэр, которое, надеюсь, будет вам приятно, — начал он.
— Рад это слышать.
— С гордостью могу сказать, что это была моя идея и я очень старался ее осуществить. Мне хотелось доказать вам, что я не неблагодарный человек, что я помню вашу доброту и мой уход от вас — не такой уж нечестный поступок, как вы, может быть, думали.
— Я никогда не обвинял вас в нечестности. У вас жена и дети. Вы сделали единственное, что могли сделать.
— Вы снимаете с моей души большую тяжесть, сэр.
Шеттлворс тяжело перевел дух, словно и в самом деле сбросил со своих плеч тяжкое бремя.
— Что же вы хотите мне предложить? — спросил Сайфер.
— Компания Джебузы Джонса поручила мне сделать вам предложение, чрезвычайно выгодное для обеих сторон. Ведь вы намереваетесь закрыть завод и прекратить работы, словом, ликвидировать дело?
— Да, таково мое намерение.
— Вы выйдете из него не банкротом, но не более чем с тысячей фунтов, или около того, в кармане. А крем вообще прекратит свое существование.
— Совершенно верно, — подтвердил Сайфер. Он сидел, откинувшись на спинку кресла и держа в обеих руках разрезной ножик из слоновой кости.
— Но ведь это же страшно обидно — крем пользуется такой популярностью! Если ваше дело немного субсидировать и более или менее освободить от конкуренции, оно станет еще очень выгодным. Вот мне и пришло в голову: почему бы компании Джебузы Джонса не взяться за продажу крема Сайфера наряду со своей мазью от порезов. Они согласились со мной и хотели бы договориться с вами относительно условий, на которых вы могли бы передать им дело в том виде, как оно есть, — разумеется, с вашим именем, рекламой и фабричным клеймом, — с тем, чтобы компания Джонса выплачивала вам определенный процент прибыли.
Сайфер молчал. Разрезной ножик из слоновой кости сломался пополам в его руках и он небрежно бросил обе половинки на письменный стол.
— Вы, конечно, понимаете, насколько выгодна для вас такая комбинация, — продолжал Шеттлворс, которого начинало тревожить загадочное молчание его патрона.
— Ясное дело, — сказал Сайфер. И, помолчав, добавил:
— Они что же намереваются просить меня продолжать заведовать отделом продажи крема Сайфера?
Шеттлворс не почувствовал иронии в этом вопросе.
— Нет, то есть не совсем так, — пробормотал он.
Сайфер угрюмо усмехнулся.
— Я пошутил, Шеттлворс. Разве вы не замечали раньше, что я люблю иной раз пошутить? Нет, конечно, заведовать продажей крема будете вы.
— Мне на этот счет ничего не известно, сэр, — поспешил его заверить Шеттлворс.
Сайфер встал и молча заходил по комнате; управляющий тревожно следил за ним взглядом. Сайфер остановился перед большим рекламным плакатом.
— И это они тоже хотят взять вместе с остальным?
— Полагаю, да. Это ведь ценная вещь — часть инвентаря.
— И модель Эдинбургского дворца, и автографы благодарных клиентов, и моя марка «Клем Сайфер, Друг человечества»?
— В модели мало проку. Разумеется, вы можете оставить ее себе на память, если захотите.
— Чтобы держать ее в качестве забавного сувенира на столе в гостиной?
На этот раз Шеттлворс улыбнулся, догадавшись, что бывший его хозяин шутит.
— Это как вам будет угодно. Но ваше имя тут, разумеется, главное.
— Понимаю, «Клем Сайфер, Друг человечества» — в этом вся суть?
— Ну и в фирменном рецепте, само собой, тоже.
— Само собой, — рассеянно повторил Сайфер, еще раз прошелся по комнате, остановился перед Шеттлворсом, секунды две пристально смотрел ему в глаза своими ясными глазами и снова зашагал по кабинету. Шеттлворс в смущении недоуменно протирал очки.
— Вы не думаете, что пора бы нам приступить к детальному обсуждению условий?
— Нет. Не думаю. — Сайфер круто остановился посреди комнаты. — Сначала надо, чтобы я дал принципиальное согласие.
Шеттлворс от изумления даже привстал: — Но неужели вы можете колебаться? Не вижу причины…
— Я не сомневаюсь, что вы не видите. Когда вам нужен ответ?
— Чем скорее, тем лучше.
— Приходите ко мне через час — я дам ответ.
Шеттлворс удалился. Сайфер сидел за письменным столом, облокотившись подбородком на руки; ему приходилось вести борьбу со своей собственной душой, а это, как всем известно, весьма неудобная штука, которую человеку приходится носить у себя в груди. Через несколько минут он позвонил по телефону в Шефтсбери-клуб, где рассчитывал найти Септимуса. Тот собирался приехать в город, чтобы повидаться с Эмми, которая накануне вечером должна была вернуться из Парижа.
— Да, мистер Дикс здесь. Он только что позавтракал и сейчас подойдет. — Сайфер ждал, не отнимая от уха трубку.
— Это вы, Септимус? Говорит Клем Сайфер. Приезжайте сейчас же на Маргет-стрит. Очень нужно — неотложное дело. Берите кэб и велите гнать вовсю. Спасибо.
Он снова сел к столу и сидел неподвижно. Полчаса спустя явился Септимус, очень встревоженный.
— Я был уверен, что найду вас в клубе. И не сомневался, что вы приедете. Во всем этом я вижу перст судьбы. Да будет вам известно, что я собираюсь совершить такую глупость, каких еще свет не видывал.
Септимус пробормотал несколько слов, из которых явствовало, что ему очень грустно это слышать.
— Я думал, вы обрадуетесь.
— Все зависит от того, в чем будет заключаться ваша глупость, — воскликнул Септимус, озабоченный внезапно появившейся пророческой догадкой. — У Теннисона есть об этом. Я, видите ли, редко читаю стихи, — пояснил он, как бы извиняясь, — разве что иногда по-персидски. Я ведь больше интересуюсь машинами. Отец, бывало, если застанет меня с книжкой стихов, сейчас же швырнет ее в огонь, но мама иногда читала мне вслух и стихи. Ах, да, о чем это я? — О Теннисоне. Как там у него?
На площадях мне кричали: «Глупец!»
На голове-то — терновый венец…
— Неплохо быть таким глупцом. — Он беспокойно оглянулся. — Ах ты, господи! Ведь я зонтик оставил в кэбе. Вот таким глупцом, как я, нехорошо быть.
Он бледно улыбнулся, уронил шляпу на пол и, наконец, уселся.
— Мне надо сообщить вам кое-что, — начал Сайфер, стоя на коврике у камина и положив руки на бедра. — Я только что получил от Джебузы Джонса выгодное предложение.
Септимус слушал внимательно, удивляясь, почему его друг решил посоветоваться именно с ним, таким неделовым и непрактичным, да еще и вызвал его сюда так спешно. Если бы он только знал, что Сайфер его считает своей воплощенной совестью, то провалился бы сквозь землю от страха и смущения.
А Сайфер продолжал:
— Приняв это предложение, я буду до конца своих дней обеспечен, и очень неплохо. Я смогу жить, где хочу, и делать, что хочу. Абсолютно ничего нечестного тут нет. Ни один человек не скажет обо мне, что как коммерсант я поступил нечестно. Ни один деловой человек в здравом уме не отказался бы от такого предложения. Если я его отвергну, мне придется начинать жизнь сначала без гроша в кармане. Как же мне поступить? Скажите мне.
— Я? Почему же я? — испуганно отмахнулся от него Септимус. — Я такой осел в подобных вещах.
— Это ничего не значит. Я сделаю именно так, как вы скажете.
Септимус подумал и нерешительно проговорил:
— На вашем месте я бы поступил так, чтобы Зора была довольна. Она не испугается пустых карманов.
Сайфер хлопнул себя рукой по лбу и закричал:
— Я знал, что вы это скажете! Я для того и вызвал вас, чтобы вы это сказали. Слава Богу! Я люблю ее, Септимус. Люблю всем своим существом. Если бы я продал этим людям свое имя, я продал бы им свою честь, свое право первородства за чечевичную похлебку. И никогда бы уже не посмел взглянуть ей в глаза. Выйдет она за меня или нет, не имеет значения. Вы бы на моем месте не стали ведь с этим считаться? Вы бы поступили так, как должны поступать честные глупцы, и точно так же поступлю я.
