Ирина Тарасова - Не бойся, малышка
— Последний раз спрашиваю: пойдешь на Кошелева?
— Отдай старшей дочке. Мне некогда, — сказала я и почувствовала, как холод разливается в моей груди. — И не звони мне, — как можно тверже произнесла я. — Все равно не отвечу… Не отвечу, — повторила я, обращаясь к погасшему экрану сотового телефона.
Я уже не испытывала того отчаянного одиночества, придавившего меня сегодня ранним утром. Но безотчетное сожаление клещами впилось в мое горло, на глаза навернулись слезы. Мне нестерпимо захотелось очутиться среди шумной, многолюдной компании незнакомых, но очень интересных людей, ходить по гулкому залу, приближаться, отдаляться и вновь пристально разглядывать работы модных дизайнеров. И восхищаться, и пить вино, и знакомиться, знакомиться, знакомиться… А потом пойти в еще более красивое, но не такое людное место с каким-нибудь начинающим, но очень талантливым неженатым мужчиной. И опять пить вино из тонконогих бокалов, есть вкусности из красивых тарелок, смеяться и слушать, слушать комплименты, изредка загадочно улыбаясь… Я смахнула слезу.
— Не плачь, я куплю тебе калач.
Погруженная в свои переживания, я не сразу поняла, что это говорит девочка. Тряхнув головой, словно избавляясь от остатков сна, я наконец посмотрела на Тиму. Она стояла, прислонясь к косяку, и машинально трепала и без того растрепанные волосы куклы. Я взглянула на свое отражение в прислоненном к противоположной стене зеркале. Выглядела я ничуть не лучше Тиминой видавшей виды куклы.
— Ты не как взрослая, — констатировала Тима. — А папа когда придет? — снова спросила она.
Я пожала плечами. Мне действительно было грустно. Тяжелый вздох вырвался из моей груди.
— Я должна плакать, а не ты, — сказала Тима. — Или тебя папа тоже бросил?
— Нет, мой папа купил мне эту квартиру, — ответила я.
— Твой папа хороший, — довольно кивнула Тима. — Мой тоже хороший. И он учит меня рисовать.
— И как? Получается? — машинально спросила я.
— Мне нравится. А папа говорит — больше работать надо. Давай порисуем?
Я взглянула на циферблат, потом на трубку сотового. Часы показывали семнадцать двадцать восемь. Если я сейчас наберу номер моего любовника, можно еще успеть на открытие выставки. Я представила, как мы с моим лысеющим любовником ходим от одного экспоната к другому, как я беру с подноса бокал, наполненный шампанским, а он украдкой смотрит на часы. Мои плечи невольно дрогнули. Нет уж, как говорится: «Умерла так умерла».
— Кто умер? — шепотом спросила Тима.
Я с недоумением воззрилась на нее.
— Умер кто-то? — переспросила она еще тише.
Я рассмеялась. Вероятно, сама не заметив, я произнесла фразу вслух.
— Никто, это анекдот такой.
— Плохой анекдот. Давай лучше рисовать.
— Давай, — согласилась я и вытащила из темного угла комнаты мольберт.
— Чур, я буду сидеть, — сказала Тима и, взяв из моих рук папку для эскизов, уселась на матрас. Я встала за мольберт.
Низко опустив голову и высунув от усердия язык, Тима принялась за работу. Она ни разу не взглянула на меня. А я вдруг залюбовалась этой девочкой. Ее мягкими, спутанными волосами, нежной кожей, густыми ресницами, а особенно тем восторженным выражением, которое не сходило с ее лица.
Первой закончила Тима.
— Еще чуть-чуть, — попросила я. — Поиграй с мишкой.
— Ладно, — согласилась Тима и взяла растрепанную куклу.
Когда зазвонил телефон, я сделала уже пять эскизов. На этот раз звучала мелодия, обозначенная в моей галерее как Pastoral. Это означало, что мне звонит некто посторонний.
— Дарья? — услышала я робкий баритон, как только поднесла трубку к уху. — Тима у тебя?
— Конечно, — недовольно проворчала я и протянула трубку Тиме: — Папа.
— Да, — сказала Тима. — Нет… Да? Да.
Тима опять передала мне трубку.
— Извини, что так получилось… — услышала я. — Клиент на объект потащил. Увлекся… Я не привык. С Тимой всегда няня. Ты здорово меня выручила… Я заплачу…
— Кровью, — выдохнула я.
— Что? Не понял…
— Шучу, успокоила я разволновавшегося папашу. — Все нормально. Потоп нам не грозит — кран починен. А то, что на открытие выставки я не попала, с супердизайнером не познакомилась, как и то, что мой любовник нянчит теперь новорожденного младенца, — так это сущие пустяки.
— Конец света…
— Будем считать, утрата иллюзий. Когда вас ждать?
— У меня тут еще мероприятие… Если я утром приду — ничего?
Я взглянула на Тиму. Она усиленно кивала, Я тоже кивнула трубке.
— До завтра, — сказала я и отключила связь.
— Я у тебя остаюсь, — констатировала Тима и засунула куклу в рюкзак. — Ребенка пора купать, — решительно сказала она и встала.
Я набрала воду в ванну, из мыльницы сделала кораблик, из деревянной ложки — торпеду Морской бой утомил бойца. Наскоро поужинав гречневой кашей (за время боя каша успела хорошо развариться), Тима без сил упала на свежую простыню, и я накрыла ее одеялом.
— Расскажи сказку, — попросила Тима.
Я села на матрас рядом с ней.
— В некотором царстве, — начала я, — в некотором государстве жил-был король. И была у него дочка — царевна Несмеяна.
— Я знаю такую сказку, — села на постели Тима. — Царевна была одна у папы. Он ее забаловал. Она была капризная и все время ревела. Ее папе, королю, надоело, и он позвал женихов. Царевна стала капризничать — не хочу принца, не хочу принца. — Тима закрыла глаза и замотала головой, всплескивая руками.
— Тогда король решил отдать ее замуж за первого встречного, — вставила я.
— Ага, — кивнула головой Тима. — А он оказался бедняк.
— Нет, — не согласилась я. — Это был принц, переодетый бедняком.
— Пусть, — согласилась Тима. — Он все умел делать и научил принцессу. Она стала хорошей и вовсе не капризной.
— Трудотерапия, — подвела я итог. — Давай-ка спать.
Тима опять легла на бок, положила ладошку под щеку.
— Другую теперь расскажи, — сказала Тима, когда я наклонилась над ней, чтобы подоткнуть одеяло. — Я же хорошая девочка? Вовсе не капризка. И кашу почти всю скушала.
— Молодец, — похвалила я Тиму. — Жили-были, — снова начала я и сделала паузу, чтобы вспомнить или придумать что-нибудь экзотически-неизвестное.
— Папа, мама и дочка, — продолжила Тима, воспользовавшись моей заминкой. — И были они всегда вместе. Мама варила борщ, кормила дочку гречневой кашей, а папа любил их и…
— Ходил на охоту, — перебила я, увидев, что ее синие глаза предательски заблестели. — Папа охотился на мамонтов. Он был большой и сильный…
Чтобы не дать девочке разреветься, я, не особо задумываясь, принялась плести все, что приходило на ум. Сказка вышла престранной. Сказочный папа получился у меня очень похожим на слесаря Диму: высокий, почти два метра, с сильными, теплыми и умелыми руками, с яркой улыбкой и светлыми, немного курчавыми волосами. Его жена — сказочная королевна — была одинокой и беззащитной. Богатырь спас ее от змея-динозавра, который хотел сначала съесть королевну, но, очарованный ее красотой, светло-карими глазами и задорными веснушками на курносом носу, решил жениться. Но королевна не захотела за динозавра замуж. А он проголодался. Но тут подоспел двухметровый великан, в жарком бою победил змея и женился на королевне. И у них родилась дочь — писаная красавица с голубыми глазами.
— А папа любил дочку, да? — сонно заметила Тима.
— И папа, и мама, и все вокруг. Дочка была послушной и спала крепко-крепко.
Я поправила упавшую на ее лоб светлую прядь волос и поцеловала Тиму в лоб. От нее пахло теплом, покоем и медом (я люблю гели для душа с медовой добавкой).
Когда Тима заснула, я еще долго сидела рядом. «Ничего нет прекраснее, чем спящий ребенок», — думала я и чувствовала, как буквально всю меня обволакивает, опутывает и убаюкивает спокойное состояние счастья. И пусть мой бывший любовник милуется со своей женой и сюсюкает над новорожденным наследником, пусть новомодный дизайнер хвастает своими достижениями, пусть все вокруг суетятся и выпендриваются, мне хорошо и спокойно с Тимой.
И тут меня словно током ударило: чего же я жду?! До сих пор я летаю в поисках призрачного счастья, когда счастье — вовсе не призрак. Вот же оно, здесь, рядом, ровно дышит во сне. Весь день, пока Тима была со мной, у меня ни разу не возникло повода для тоски, и я напрочь забыла, что мне двадцать восемь, а совсем скоро двадцать девять — и… прямая дорога к тридцатилетию.
Я еще раз взглянула на розовые щечки Тимы и осторожно пересела на диван. «Тима, несомненно, прекрасный ребенок. Только она дочь своего папы и своей мамы. А мне надо родить моего ребенка, — приняла решение я. — Умного, красивого, пусть даже непохожего на меня, но самого родного. И тогда я уже никогда не буду одинока. Интересно, а что бы мои родители сказали по поводу моего решения? Как они бы отреагировали, если б узнали, что вскоре станут бабушкой и дедушкой?» — подумала я, включила торшер, подошла к стенному шкафу и из груды картонных коробок вытащила одну. Это была черная коробка из-под обуви с надписью «Lourve» белыми буквами. Когда-то в ней были мои ботинки, а сейчас — фотографии, открытки, визитные карточки и прочая мелкая бумажная дребедень.
