Олег Руднев - Долгая дорога в дюнах
Рихард посмотрел на почтительно склоненную голову Спруджа, раздраженно отвернулся.
— Я убежден, господин майор, что Германия оказывает нам слишком много доверия. — Спрудж, не мигая, смотрел прямо перед собой. — Доверия, которого мы, к сожалению, пока не заслуживаем. В бою лучшим аргументом взаимопонимания является плечо соседа, а не его пышные речи. Лично я вижу свой долг в том, чтобы втолковать каждому латышу, какой безмерной должна быть его благодарность фюреру за то, что он хочет сделать из него человека.
— Что ж, очень приятно убедиться, что мы не ошиблись в своем выборе, — удовлетворенно, усмехнулся Зингрубер. — Но позвольте несколько практических советов, коллега. Прежде всего ваша работа должна быть профессионально безупречной и чистой. Подготовить одного союзника и десяток восстановить против себя… Это, знаете ли, было бы очень неразумно. Вы хорошо сказали насчет плеча соседа в бою. Я дополню вашу мысль: надо, чтобы ваши подопечные постоянно ощущали себя не просто свидетелями, а непосредственными участниками происходящего. Для этого лучший цемент — кровь. У нас уже есть опыт. Во Франции ликвидацию нежелательных элементов мы доверяли в отдельных случаях самим французам. Вы меня понимаете?
— Разумеется.
— Во-вторых, не спешите колоть овцу, не сияв с нее шерсть. И последнее. Я не думаю, чтобы Советы успели оставить здесь солидное, разветвленное подполье — слишком стремительным был наш прорыв. Но и надеяться, будто здесь чисто, как в аптеке, тоже наивно. Займитесь этим всерьез. Здесь кого-то задержали…
— Я знаю, господин майор.
— Займитесь лично. Я распоряжусь.
— У меня по этому поводу есть некоторые соображения, господин майор.
— Слушаю.
— Я думаю, одного из задержанных надо выпустить.
Манфред задумчиво посмотрел на Спруджа, вынул серебряный портсигар, закурил сам, предложил Рихарду и следователю.
— Подсадная утка? — кольцами выпуская дым, задумчиво спросил он. — Рискованно…
— Не больше, чем ловить на голый крючок неизвестно кого, неизвестно где…
— А если он сбежит? — спросил Рихард.
— Такая возможность, конечно, не исключена. Всего не предусмотришь, — невозмутимо парировал Спрудж. — ну, что ж, сбежит — одним больше, одним меньше, но зато появится шанс, что на него рано или поздно выйдут. Или он на кого-то клюнет.
Манфред помолчал, глубоко затянулся, небрежно отбросил окурок:
— Что ж, дерзайте! Как относятся к неудачливым рыбакам, надеюсь, знаете?
— Я занимаюсь этим спортом около тридцати лет, господин майор.
Манфред посмотрел на него долгим, изучающим взглядом, расплылся в широкой улыбке:
— Вы мне очень симпатичны, господин Спрудж. Будет жаль, если вам не повезет. — Он взглянул на часы, заторопился: — Поехали, господа, поехали!
Озолс играл с внуком. Большими огрубевшими ладонями подбрасывал мальчишку высоко вверх, ловил, прижимал к груди, снова подбрасывал, снова прижимал… Малыш забавно сучил в воздухе ножками, радостно повизгивал.
— Внучек!.. Наследник мой!.. Где же ты так долго от деда прятался? А? Все по Германиям, по заграницам…
Марта с улыбкой смотрела на них — рядом, на стуле, был брошен ее плащ, стояли нераспакованные чемоданы.
— Надолго к нам? — обернулся к ней отец. — Может, оставишь внука подышать морским воздухом?
Дочь наклонилась над чемоданом, делая вид, что возится с непослушным замком. Тихо ответила:
— Я вообще хочу остаться дома.
— А Рихард? — Озолс усадил Эдгара на колени.
— Что Рихард? — Дочь явно хитрила.
— Он тоже останется здесь?
— Не знаю.
Якоб насторожился:
— Вы, что, поссорились?
— С чего ты взял?
— Ну как же?.. Если ты здесь, а он… У вас в Риге что, нет квартиры?
— Почему же? Есть. Но…
— А чем твой муж намерен заняться? Что это за предприятие они задумали? Кстати, тот немец, который с ним, в прошлый раз, коммерсантом представлялся…
— Они все там представляются, — не сдержалась Марта.
Старик посмотрел на нее удивленно, испуганно спросил:
— Что-то все-таки неладно? Да?
— Ой, отец, не хочу я об этом… Дай отойти.
Озолс опустил Эдгара на пол, поднялся, прошелся взглядом по раскрытому чемодану, хотел еще что-то спросить, но в это время отворилась дверь и в комнату вошли Рихард с Манфредом.
— Ну, как молодой Лосберг чувствует себя в родном доме? — весело спросил Зингрубер. — Осваивается? Кстати, вы обратили внимание, что он очень похож на вас? — Манфред выразительно посмотрел на старика. — Ну, конечно, вылитый дедушка.
Озолс, польщенный неожиданным комплиментом, расплылся в довольной улыбке:
— А как же? Одного корня… — Но тут же, засмущавшись, перевел разговор в другое русло: — Ну, как съездили? Впустую? Не подошло?
— Напротив, я вам должен сказать большое спасибо. Это именно то, что нам нужно.
— Очень рад.
— Во всяком случае, господин Лосберг отныне станет вашим частым гостем.
— Простите, если не секрет? А что вы там собираетесь делать?
Манфред бросил быстрый взгляд на Рихарда, уклончиво ответил:
— Да так… Кое-что для фронта. По мелочам. Дорогой хозяин, если бы вы предложили чашечку кофе…
— Господи, Эрна! — засуетился Озолс. — Накрывай на стол!
Бирута доставала воду из колодца, когда вдруг увидела Артура. Он шел по улице в сопровождении двух конвойных. На миг они встретились взглядами — девушка успела разглядеть его заросшее, измученное лицо, грязные, заскорузлые бинты — и губы ее дрогнули от жалости. Впрочем, и сама она выглядела не лучше — иссохшая, почерневшая… Они рванулись было друг к другу, но один конвойный направил ей в грудь автомат, а другой с такой силой толкнул Артура прикладом, что тот едва удержался на ногах. Забыв о ведре, девушка долго смотрела им вслед.
Бангу не удивило, что комендатура разместилась там же, где недавно была контора поселкового Совета — в бывшем трактире. Поверх одних плакатов наклеили другие — только и всего. Но когда стоявший у окна человек в штатском обернулся, Артур вздрогнул от неожиданности: перед ним был не кто иной, как сам следователь Спрудж.
— Удивлены? — довольный произведенным эффектом, усмехнулся тот. — Вы, наверное, уже похоронили меня? Но, как видите, бог милостив. Как вы себя чувствуете? Говорят, были ранены? Садитесь, пожалуйста!
Артур опустился на стул, напряженно вглядываясь в елейное лицо одной из хитрейших ищеек бывшей ульманисовской политохранки. А тот продолжал:
— Мне не нравится ваш вид. Вам надо серьезно лечиться… Ох, молодость, молодость! А ведь я предупреждал вас, Банга. Учитесь выбирать друзей. Они тогда привели вас за решетку, заставили дезертировать из армии, сделали русским лакеем… И что же? Теперь их добивают под Москвой, а вы гниете в подвале.
Артур, сжав зубы, молчал.
— Я понимаю, как неприятно все это слышать, но что поделаешь — сами виноваты. Если бы вы тогда послушались и не наделали глупостей… Ну да ладно, что теперь? Ваше счастье, что живете в гуманном обществе. При желании можно понять: вы поступали так не по идейным соображениям. Невежество всему виной да безмозглая молодость. Претензий к вам особых нет — вы не сделали нам ничего плохого ни в годы республики, ни в дни русской оккупации… Больше того, уберегли от расправы господина Озолса, нынешнего старосту. А это, знаете, весьма и весьма похвально. В общем, у нас нет оснований держать вас за решеткой. Идите домой.
Артур ожидал чего угодно, только не этого. От волнения у него перехватило дыхание.
— То есть как? — услышал он будто издалека собственный голос. — А Лаймон? Его тоже отпускают?
— При чем тут Лаймон? Калниньш наш идейный противник, коммунист… А вы? Мы не собираемся сводить счеты с людьми, которые нам не вредили. И тем более с тем, кто нам помогал.
До него постепенно доходил смысл услышанного. Чудовищный смысл. Значит, он не только не противник, но даже фашистский пособник. Одних его друзей перебили, другие за решеткой, а самого выпустили. Но это же страшнее смерти! Кому и что потом докажешь? Артур медленно поднялся, хрипло проговорил:
— Думаете спровоцировать на сотрудничество?
Спрудж остался спокоен:
— Зачем? Делайте что хотите. Работайте, не работайте… Может, при Советах вы так разбогатели, что теперь и знаться ни с кем не пожелаете.
Артур демонстративно опустился на табурет:
— Я никуда отсюда не пойду.
— Вас выведут.
— А если я вот этим табуретом да по башке? Кажется, вы уже имеете опыт?
В небольших глазах Спруджа промелькнула злая искра, но тут же уступила место деланному безразличию.
— Вот именно, имею. Поэтому вас вышвырнут отсюда еще до того, как вы надумаете схватить табурет. И последнее, Банга. Не вздумайте делать глупости! Предупреждаю, жизнь вашего дружка целиком зависит от вашего благоразумия. Один неосторожный шаг, и вам придется собственными руками закапывать Калниньша рядом с вашей возлюбленной мамашей. Все. Можете идти.
