Кристин Сэлингер - Семейные тайны
— Я как раз направлялся в душ. А сюда заскочил, чтобы взять банку пива. И жену поцеловать. — Высокий, худощавый, темноволосый, Кэм всем своим видом излучал угрозу. Он отошел к холодильнику и, бросив на Филиппа самодовольный взгляд, добавил: — Собственную женщину надо иметь.
— Когда мне ее искать? — буркнул тот.
После ужина Филипп целый час штудировал вместе с Сетом учебный материал шестого класса: длинные примеры на деление, битвы Американской революции и словарный состав родного языка, а потом, прихватив переносной компьютер и бумаги, над которыми собирался поработать, удалился в свою комнату.
Это была та же комната, которую Рей и Стелла Куинны предоставили ему, когда привезли домой из больницы. Стены тогда здесь были светло-зеленые, но в шестнадцать лет ему вздумалось перекрасить их в пурпурный цвет. Зачем? Одному Богу известно. Помнится, мать — ибо к тому времени он уже называл Стеллу мамой — окинула взглядом его художество и сразу предупредила, что он умрет от несварения желудка.
А он балдел от пурпурных стен. Три месяца. Потом изменил их цвет в кипенно-белый и украсил меланхоличными черно-белыми фотографиями в черных рамках.
Перед отъездом в Балтимор он вернул комнате первоначальный вид.
Его родители оказались правы. Они редко ошибались в своих оценках и суждениях.
Они дали ему эту комнату, в этом доме, в этом месте. Он доставлял им много хлопот. Первые три месяца шла борьба характеров. Он приобретал наркотики, затевал драки, крал спиртное и являлся домой пьяным на рассвете.
Теперь-то ему ясно, что тогда он испытывал их, провоцировал на крайний шаг. Ну давайте, выгоните меня. Отправьте назад. Не тяните. Все равно вам меня не обуздать.
Но они не отступились. И не просто обуздали. Они создали его.
— Удивляюсь я тебе, Филипп, — сказал ему однажды отец. — Зачем растрачивать впустую здоровье и хорошие мозги? Почему ты позволяешь каким-то негодяям брать над тобой верх?
В тот момент Филиппу все было безразлично. Он отравился алкоголем и наркотиками и места себе не находил от резей в желудке и тяжести в голове.
Рей вывез его на яхте в море, сказав, что прогулка под парусом ему не повредит. Мучимый тошнотой, Филипп навалился на ограждение, срыгивая в воду остатки яда, которым накачал свой организм накануне вечером.
Ему как раз исполнилось четырнадцать лет.
Рей бросил якорь в узком проливе, отер Филиппу лицо и сунул в руки холодную банку пепси.
— Сядь.
Филипп без сил опустился на сиденье и дрожащими руками поднес банку ко рту. При первом же глотке желудок словно в бараний рог скрутило. Рей сел напротив. Его крупные ладони лежали на коленях, седые волосы чуть развевались на ветру, а глаза, удивительно ясные синие глаза, смотрели с участием и уважением.
— Ты здесь уже два месяца. Полагаю, успел освоиться за это время. Стелла говорит, сейчас ты вполне здоров. Окреп, набрал хорошую физическую форму, от которой, правда, скоро ничего не останется, если будешь продолжать в том же духе. — Он сжал губы и надолго замолчал.
Стояла поздняя осень. Солнце светило, но не грело. Над голыми деревьями простиралось холодное голубое небо. В высоких прибрежных зарослях застыла цапля. Морской бриз трепал пожухлую траву и пенил воду.
Мужчина наслаждался тишиной и пейзажем. Бледный подросток горбился, не замечая окружающей красоты.
— Эту ситуацию можно разыграть по-всякому, Фил, — наконец заговорил Рей. — Мы можем прибегнуть к жестким мерам. Посадим тебя на короткий поводок, будем следить за каждым твоим шагом и наказывать за каждый срыв. А пока у тебя сплошные срывы.
Рей, думая о чем-то своем, взял удочку и с рассеянным видом стал цеплять на крючок листик алтея.
— Или просто умоем руки. Скажем, что эксперимент не удался, и ты можешь возвращаться в колонию.
Филипп почувствовал, как в животе что-то опустилось, и сдавленно сглотнул, не вполне сознавая, что пытается побороть страх.
— Ну и обойдусь без вас. Мне никто не нужен.
— Ты заблуждаешься, — мягко возразил Рей, закидывая удочку в воду. Вокруг поплавка образовалась рябь. — Вернешься в колонию, назад дороги не будет. Еще пару лет по наклонной, и тебя отправят уже не в учреждение для несовершеннолетних, а в камеру к громилам, которые не останутся равнодушны к твоей смазливой мордочке. Какой-нибудь двухметровый кретин с грязными лапами в один прекрасный день зажмет тебя в душе и сделает своей невестой.
Филипп жалел, что у него нет сигареты. От картины, нарисованной Реем, на лбу выступил холодный пот.
— Я могу постоять за себя.
— Сынок, тебя пустят по кругу, как поднос с бутербродами, и ты это знаешь. Есть вещи, против которых ты бессилен, сколько ни сопротивляйся. До настоящего момента ты влачил жалкое существование. Не по своей вине. Но отныне ты сам отвечаешь за собственную судьбу.
Рей опять замолчал. Зажав между коленями удилище, он достал холодную банку пепси, открыл и с жадностью приник к ней.
— Нам со Стеллой показалось, что в тебе что-то есть, — продолжал он. — Мы по-прежнему так считаем. — Филипп опять поймал на себе его взгляд. — Но до тех пор, пока ты сам не поверишь в себя, мы не сдвинемся с места.
— Какое вам до меня дело? — вяло огрызнулся Филипп.
— Пока трудно сказать. Может быть, ты не стоишь нашего внимания. Может быть, вопреки всем нашим усилиям, ты в конечном итоге вернешься на улицу мошенничать и торговать наркотиками, как прежде.
Вот уже три месяца он имеет приличную постель, регулярное питание и интересные книги, а книги — одно из его тайных пристрастий. При мысли о том, что он может утратить все это, к горлу опять подступил комок, но он лишь пожал плечами.
— Как-нибудь не пропаду.
— Если «как-нибудь не пропаду» — это все, чего ты хочешь, значит, будь по-твоему. Здесь ты можешь иметь дом, семью, настоящую жизнь. Здесь у тебя есть шанс найти свое истинное призвание. Не устраивает такая перспектива, что ж, дело твое.
Рей вдруг стремительно подался вперед, и Филипп сжал кулаки, готовясь отразить удар. Но тот лишь задрал на нем рубашку, обнажив свежие шрамы на его груди, и сказал спокойно:
— Можешь возвращаться к этому.
Филипп посмотрел в глаза седому мужчине. Они полнились состраданием и надеждой. И тогда он вновь представил себя истекающим кровью в канаве на углу улицы, где человеческая жизнь ценилась дешевле дозы кокаина.
Филипп опустил голову в ладони.
— Ради чего вы стараетесь?
— Ради тебя, сынок. — Рей провел ладонью по его волосам. — Ради тебя.
Безусловно, он не исправился за одну ночь. Но он начал меняться. Родители заставили его поверить в себя. Для него стало делом чести хорошо учиться в школе, трудиться, доказывая себе и окружающим, что он достоин носить фамилию «Куинн».
И он доказал. Он отшлифовал и отполировал уличного мальчишку, вылепил из него интеллигентного молодого человека с удачно складывающейся карьерой.
Сейчас казалось, что время повернулось вспять. Он проводил выходные в своей комнате с зелеными стенами и добротной мебелью, из окон которой можно было любоваться лесом и болотами.
Только теперь он старался ради Сета.
ГЛАВА 2
Филипп стоял на носу яхты, которую решили назвать «Возлюбленная Нептуна». Он лично отпахал над ней почти две тысячи человеко-часов, претворяя чертежи в законченный шлюп.
Палуба из тиковой древесины и сверкающие снасти блестят в лучах сентябрьского солнца. Кабина — шедевр плотницкого мастерства. Гладкие шкафчики выструганы из натурального дерева, каюта по заказу клиента оборудована на четыре спальных места для близких друзей.
Прочное судно, красивое, восхищался Филипп. Обтекаемый корпус, глянцевая палуба, длинная ватерлиния. Настоящая жемчужина! Ортопеду из Вашингтона придется отвалить им кругленькую сумму за такое чудо.
— Ну и?.. — поинтересовался Этан, щурясь на солнце.
Филипп провел ладонью по гладкому планширю, над которым ему пришлось попотеть немало часов.
— Наша красавица заслуживает менее банального названия.
— У владельца денег больше, чем воображения. О ней уже молва идет. — Губы Этана медленно изогнулись в серьезной улыбке. — Боже всемогущий, Фил, у нее такой классный ход. Когда мы с Кэмом испытывали ее, я думал, он откажется от сделки. И знаешь, я бы не возражал.
Филипп потер большим пальцем подбородок.
— У меня в Балтиморе есть приятель, художник. В основном он занимается изготовлением рекламы — для отелей, ресторанов и так далее. Но иногда работает и по частным заказам, пишет картины. И каждый раз, как продает очередное творение, места себе не находит. Не любит расставаться со своими полотнами. Я только теперь начинаю его понимать.
— И ведь это наше первое судно.
— Но не последнее.
