Филип Рот - Снег на вершинах любви
А насчет того, что он ее ударил, — это он говорил, уже вернувшись из кухни с куском льда для ее глаза, — так разве он когда-нибудь хотел сделать ей больно? «Никогда! — кричал он, снова одеваясь. — Никогда в жизни!»
Уиллард влетел в прихожую, когда оскорбленный Уайти во второй раз спускался по лестнице. «Теперь вы тут хоть все стойте день и ночь, — говорил Уайти, застегивая пальто, — и смейтесь надо мной, и судачьте о том, какой я распоследний неудачник, — мне на это наплевать, потому что я ухожу!» По его лицу текли слезы, и вид у него был такой несчастный и удрученный, что Уиллард на миг совершенно растерялся, но тут же его осенило: он понял одну истину, которая ускользала от него все эти пятнадцать лет: «Уайти ни в чем не виноват. Он сам свой злейший враг. Как Джинни».
Но когда Уайти прошел мимо него еще раз — он вернулся на кухню выпить последний глоток их драгоценной воды, если никто не возражает, — Уиллард пропустил беднягу к двери, закрыл за ним задвижку и крикнул вслед: «Ну и уходи, держать не стану. В моем доме я никому не позволю бить мою дочь! И вообще нигде не позволю».
Когда Уайти снова постучал в дверь, было около двух часов ночи. Уиллард вышел в прихожую в пижаме и шлепанцах и на верхней площадке лестницы увидел Майру в ночной рубашке. «По-моему, дождь», — сказала она.
— Шестнадцать лет, — сказал Уиллард. — Шестнадцать лет одно и то же. И он все валяет дурака…
Через минут пять Уайти успокоился.
— Вот и ладно, — сказал Уиллард. — Так-то лучше. Я не смирюсь с этим, Майра, ни сейчас, ни потом. Теперь он утихомирился, и я открою. И лучше всего нам пойти в гостиную. Пусть мы просидим там до утра, зато окончательно договоримся. Он больше не ударит никого!
И он открыл дверь, но Уайти уже не было.
Это случилось в ночь на четверг. В воскресенье в город приехала Люси. Она была в платье для беременных, из темно-коричневой толстой материи, ее лицо светилось над ним, как матовая лампочка. Она казалась такой маленькой — да, впрочем, она и была маленькой, вся, кроме живота.
— Ну, — бодро начал Уиллард, — что у нашей Люси на уме?
— Рою рассказала обо всем его мать, — сообщила она, остановившись посредине гостиной.
Снова заговорил Уиллард:
— О чем, милая?
— Папа Уилл, если ты думаешь, что мне лучше, когда от меня все скрывают, ты ошибаешься.
Никто не нашелся что сказать.
Наконец Майра собралась с духом:
— А как у Роя с учебой?
— Мама, погляди на свой глаз.
— Люси, — сказал Уиллард и взял ее за руку, — может быть, твоя мать не хочет говорить об этом. — Он усадил ее рядом с собой на диван. — Почему ты не расскажешь о себе, о вас? Ведь вся твоя жизнь теперь переменилась. Как Рой? Он приедет?
— Папа Уилл, — сказала она, вставая, — он подбил ей глаз!
— Люси, нам это так же неприятно, как и тебе. Смотреть на это тяжело. Стоит мне взглянуть на этот синяк, и у меня просто сердце кровью обливается. Но, к счастью, глаз не поврежден.
— Восхитительно!
— Люси, я по-настоящему зол на него, поверь мне. И он это знает. Что-что, а уж это до него дошло, будь покойна. Он не показывается целых три дня. Четыре, считая сегодняшний. И насколько я понимаю, он сидит поджав хвост и чувствует себя очень паршиво…
— Но что, — сказала Люси, — что будет в итоге, папа Уилл? Что мы будем делать теперь?
— В итоге? — повторил Уиллард.
Собираясь с мыслями, он отвел взгляд от вопрошающих глаз Люси и посмотрел в окно. И догадайтесь, кто в этот момент подходил к дому? С мокрыми прилизанными волосами, в сияющих ботинках и с большими мужественными усами!
— Ну вот, мистер Итог собственной персоной, — сказала Берта.
В дверь позвонили.
Уиллард повернулся к Майре.
— Это ты сказала, чтобы он пришел? Майра, ты знала, что он придет?
— Нет, нет. Клянусь тебе.
Уайти опять позвонил.
— Сегодня воскресенье, — объяснила Майра, когда никто не двинулся к двери.
— Ну и что? — спросил Уиллард.
— Может быть, он хочет что-нибудь сказать нам. Что-нибудь объяснить. Сегодня воскресенье. А он совсем один.
— Мама! — крикнула Люси. — Он ударил тебя. Пряжкой!
Теперь Уайти стал легонько постукивать по стеклу входной двери.
Волнуясь, Майра сказала дочери:
— Так вот что Элис Бассарт разносит по всему городу?
— А что, разве это не так?
— Нет, — сказала Майра, прикрывая подбитый глаз, — все вышло случайно. У него и в мыслях ничего такого не было. Не знаю, как так получилось, но это было и прошло, и кончен разговор.
— Мама, один раз, хоть один раз в жизни будь мужественной!
— Послушай, Уиллард, — вступила Берта. — Мне ясно одно: судя по всему, он пока что собирается разбить пятнадцатидолларовое стекло.
Уиллард сказал:
— Прежде всего я хочу, чтобы все успокоились. Человек не был дома целых три дня, чего с ним раньше никогда не случалось…
— О, держу пари, папа Уилл, он отыскал себе какое-нибудь теплое местечко с пивной стойкой в придачу.
— Это неправда, я знаю, — возразила Майра.
— Тогда где же он был, мама? В «Армии спасения»?
— Ну-ка, Люси, ну-ка, подожди минутку, — сказал Уиллард. — Кричать тут нечего. Насколько мы знаем, он все это время ходил на работу. А ночью спал у Билла Брайанта. На диване…
— Ну что вы за люди! — крикнула Люси и выскочила в прихожую.
Стук в стекло прекратился. Какой-то момент стояла тишина, потом звякнула задвижка, и раздался крик Люси: «Уходи! Ясно тебе? Уходи!»
— Нет, — простонала Майра. — Не надо.
Люси ворвалась в комнату.
— …Что, что ты наделала? — сказала Майра.
— Мама, это конченый человек! На нем надо поставить крест!
— Нет, нет! — крикнула Майра и кинулась мимо них в прихожую. — Дуайн!
Но он уже бежал по улице. Когда Майра открыла дверь и выскочила на крыльцо, он уже повернул за угол и скрылся из виду. Исчез.
И с той поры не показывался. Люси прогоняла его, а Уайти только смотрел на нее и молчал. Через стеклянную дверь он видел, как его восемнадцатилетняя беременная дочь закрывает задвижку перед его носом. И не смел возвратиться. А ведь с тех пор прошло целых пять лет, и Люси умерла… Должно быть, он ждет на станции уже минут двадцать. Если не потерял терпения и не решил уехать назад. Если не решил, что ему, может быть, лучше всего исчезнуть.
Только свернув с дороги, ведущей к Кларкс-Хиллу, под уличными фонарями Саус-Уолтер-стрит, Уиллард почувствовал, что сердце стало биться более или менее нормально. Да, вновь началась зима, но это вовсе не значит, что ему уже никогда не увидеть весны. Он еще поживет. Он и сейчас жив! Так же, как все, кто расхаживал по магазинам и ехал навстречу ему в машинах — гнетет их что-нибудь или нет, они живут! Живут! Мы все живем! Так что же он делал там, на кладбище? В такой час, по такой погоде! Прочь, долой эти болезненные, мрачные, лишние мысли. Ему есть о чем подумать, и не всегда о плохом, между прочим. Хотя бы о том, как развеселится Уайти, когда услышит, что дом, в котором помещался «Погребок Эрла», развалился посреди ночи. Развалился, словно сам накликал на себя такую кару, и его тут же снесли. И что с того, что в «Таверне Стенли» теперь новые хозяева? Уайти презирал грязные притоны, как и всякий другой человек, когда владел собой, а это бывало гораздо чаще, чем может показаться на первый взгляд. И вряд ли так уж хорошо — выкапывать из прошлого только самые неприглядные случаи. Этак любого человека можно возненавидеть, если выискивать в нем лишь дурное… И потом Уайти еще не видел нового торгового центра, пусть-ка прогуляется по Бродвею — они пойдут вместе, конечно, и Уиллард покажет ему, как перестроили «Клуб Лосей»…
«О, черт! Парню уже под пятьдесят, ну, что я еще могу для него сделать? — Въезжая в город, он уже говорил вслух. — В Уиннисоу его ждет работа. Такая, о какой он говорил, какую хотел, о какой просил. Ну, а то, что он снова будет жить у нас, — так это ведь временно. Поверь, я слишком стар, чтобы начинать все сначала. Значит, мы решили — до первого января… Ну, послушай, — обращался он к мертвой, — я ведь не бог! Я не могу предсказать будущее! К черту все это — он ее муж, она его любит, нравится это нам или не нравится». Вместо того чтобы поставить машину за магазином Ван-Харна, он подъехал к главному входу — отсюда дольше идти до зала ожидания, так что у него будут лишние полминуты для размышлений. Похлопывая о колено мокрой кепкой, он вошел в магазин. «А скорее всего, — подумал он, — скорее всего его тут и нет. — Не заходя в зал, он попытался заглянуть внутрь. — Скорее всего я просто зря проторчал там, на кладбище. В конце концов, видно, у него не хватило духу приехать».
И тут он увидел Уайти. Он сидел на скамье, уставясь на свои ботинки. Его волосы поседели. И усы тоже. Он то и дело перекладывал ногу на ногу, и Уиллард видел подметки его ботинок — гладкие, не успевшие потемнеть. Маленький чемоданчик, тоже новый, стоял рядом с ним на полу.
