Джоан Айкен - Возвращение в Мэнсфилд-Парк
Острый живой ум и детство, проведенное в окружении непоседливых, шаловливых братьев, сделали Сьюзен опасной соперницей в спорах; что же до Тома, тот, обладая умом самым обыкновенным, никогда не блистал в словесных состязаниях, а в учении уступал младшему брату Эдмунду. Когда Сьюзен впервые прибыла в Мэнсфилд, Том, которому исполнилось в ту пору двадцать шесть лет, медленно поправлялся после жестокой лихорадки; ослабленный и изможденный, он поначалу был рад обществу простой, милой, услужливой четырнадцатилетней девочки, всегда готовой сыграть с ним шахматы, развлечь его чтением или исполнить любое другое его пожелание. Однако по мере того как силы к нему возвращались, росло и желание верховенствовать. Том сызмальства привык командовать младшими сестрами, а позднее и робкой, застенчивой кузиной Фанни; обладая добрым и щедрым нравом, он нередко дарил девицам подарки, но держал себя важно и заносчиво; от Сьюзен он ожидал куда большей почтительности и любезности в обращении, нежели та готова была выказать. Сьюзен вовсе не желала покоряться воле кузена Тома, пребывая в убеждении, что тот во всех отношениях, кроме разве что наружности, значительно уступает младшему брату. Оправившись от тяжелой болезни, Том превратился в обворожительного молодого джентльмена с приятной внешностью и открытым лицом, хорошо сложенного, приветливого и обходительного, если только ни в чем ему не противоречить, и готового со всей сердечностью блюсти интересы других, если это не нанесет урона ему самому. Однако в вопросах более значительных и серьезных Сьюзен ставила младшего из братьев Бертрам много выше, почитая Эдмунда за человека необычайного ума и начитанности, справедливого и мудрого, приверженного строгим принципам, тогда как Том представлялся ей натурой неглубокой или, во всяком случае, не склонной предаваться размышлениям. Даже жестокий недуг не смог заставить его перемениться.
День ото дня Сьюзен исподволь, отчасти невольно, выказывала нелестное мнение о старшем кузене, а тот в отместку ясно давал понять, что видит в ней непрошеную гостью, назойливую приживалку происхождения самого незавидного, обойденную воспитанием и взятую из милости в Мэнсфилд-Парк. Это убеждение внушила ему сестрица Джулия, которая хотя и испытывала эгоистическую радость оттого, что ей нисколько не приходится заботиться о леди Бертрам, все же немало досадовала на кузину, пользовавшуюся всеми благами жизни в Мэнсфилде без каких-либо на то прав.
Когда Сьюзен была младше, Том посмеивался над ее простоватой наружностью, адресуясь к ней не иначе, как «мисс Кожа да Кости» или «мисс Мышиные Хвостики», хотя подобные шутки он позволял себе тайком от отца. Последние шесть или семь месяцев Том пребывал в отъезде, а когда вернулся домой, разительная перемена во внешности кузины явилась для него полнейшей неожиданностью. Отныне лицо или фигура Сьюзен уже не могли послужить ему мишенью для насмешек, но, не находя изъянов в наружности кузины, Том негодовал еще сильнее на непомерную самонадеянность, которую усматривал в каждом ее слове и жесте.
— Так это Фанни передала тебе новость о моей сестре Марии? — потребовал он ответа.
— Если ты помнишь, братец, — поспешил вмешаться Эдмунд, — Фанни была с нами, когда Фрэнк Уодем рассказал нам о Марии. Фанни хорошо известна печальная история нашей сестрицы.
— Верно. Фанни была там. Я позабыл.
Вышеупомянутая новость заключалась в том, что злополучная сестра Мария недавно решилась покинуть свое уединенное обиталище и переехать в Лондон. Причиной тому послужила кончина тетушки Норрис, овдовевшей сестры леди Бертрам, с которой Мария несколько лет делила кров. Это горестное событие обеспечило блудную дочь семейства Бертрам свободой действий и необходимыми для переезда средствами. Болезнь, подтачивавшая силы миссис Норрис, за полгода свела ее в могилу; умирая, тетушка завещала любимой племяннице все свое состояние. Поскольку почтенная вдова вела жизнь скромную, отличаясь завидной экономией и бережливостью, означенное наследство оказалось немалым, составив около восьми с половиной тысяч фунтов. Располагая теперь собственными средствами и вместе с тем избавившись от строгой дуэньи, сторожевого пса в образе тетушки, Мария, незамедлительно оставив маленький сельский домик, уехала в Лондон, где сняла квартиру на Аппер-Сеймур-стрит, неподалеку от жилища близких приятелей, Эйлмеров, беспутных любителей удовольствий, знакомых ей по прежним временам. Поскольку в Лондоне бывшую миссис Рашуот, как и следовало ожидать, в приличных домах принимать отказывались, а проводить дни в одиночестве она не желала, ей не оставалось ничего иного, кроме как вращаться в кругах крайне сомнительных, став источником огорчений и тревог для отвергнувших ее родственников, резонно терзающихся вопросом, какой фортель выкинет злосчастная Мария на сей раз. Если бы ей посчастливилось заполучить в мужья какого-нибудь пожилого джентльмена, не взыскательного и не слишком разборчивого в выборе супруги, но достаточно тщеславного, чтобы связать свою жизнь с признанной красавицей, пусть испорченной и с дурной репутацией, подобный брак стал бы, по общему мнению, наилучшим исходом.
Известие о Марии принес в Мэнсфилд преподобный Френсис Уодем, добрый знакомый Эдмунда, согласившийся взять на себя обязанности приходского священника на время пребывания мистера Бертрама в Вест-Индии.
Мистер Уодем не был лично знаком с упомянутой выше мисс Бертрам, но его овдовевшая сестра миссис Осборн жила по соседству с уединенным жилищем Марии и ее тетушки в Камберленде; эта отзывчивая, участливая леди как могла поддерживала и утешала миссис Норрис, делая все возможное, чтобы скрасить последние дни бедняжки. После смерти почтенной дамы миссис Осборн попыталась было перенести дружескую заботу на осиротевшую племянницу, настойчиво остерегая ее от переезда в Лондон, но Мария, давно дожидавшаяся возможности покинуть Камберленд, оказалась глуха к ее увещеваниям. Не прошло и месяца, как все ее вещи перекочевали из Кезика на Аппер-Сеймур-стрит. Обо всем этом мистер Уодем уведомил Эдмунда и Фанни Бертрам, как только прибыл в Мэнсфилдский пасторат.
Теперь же Сьюзен и обоим ее кузенам предстояло обсудить другой важный вопрос: кто должен сообщить леди Бертрам о поступке ее дочери?
— Сестра Уодема, та самая миссис Осборн, вскоре приедет сюда, чтобы вести хозяйство брата во время его пребывания в пасторате, — заметил Эдмунд. — Она чудесная женщина, разумная, кроткого нрава, лишенная притворства и жеманности. Вдова адмирала Джайлса Осборна. Думаю, в отсутствие Фанни эта почтенная дама станет для Сьюзен добрым другом и бесценной наставницей. Наверное, будет лучше всего, если именно она сообщит матушке тревожные новости, ведь миссис Осборн была соседкой несчастной Марии и видела ее совсем недавно.
Однако Том решительно отверг это предложение:
— Что? Совершенно посторонняя особа передаст матушке огорчительные новости?! Доверить столь деликатное и тонкое поручение женщине, которую никто из нас в глаза не видел, о которой никто до сего дня даже не слышал! Боже милостивый, Эдмунд, о чем ты только думаешь? Не сомневаюсь, эта миссис Осборн весьма достойная особа, но чтобы чужой человек вмешивался в подобное дело… Нет, это просто немыслимо!
— Тогда тебе лучше сделать это самому, Том, — невозмутимо произнес Эдмунд.
Том нерешительно замялся, прежде чем ответить отказом — он не столь близок с матушкой, чтобы взять на себя подобную щекотливую миссию. Вдобавок, так или иначе, открыть матушке правду надлежит женщине: женщине лучше знать, как со всей деликатностью уведомить леди Бертрам о неприятностях. Принимая во внимание обстоятельства, надобно признать: Фанни как нельзя лучше справилась бы с подобной задачей. Да, несомненно, дело следует поручить ей, Фанни превосходно все устроит. Это наилучший выбор, никто другой здесь не годится.
В плане Тома имелся единственный изъян: Фанни с Эдмундом предстояло покинуть Мэнсфилд в восемь часов на следующее утро, задолго до того, как леди Бертрам обыкновенно пробуждалась.
— Что ж, ничего не поделаешь, — заключил Том, вынужденный наконец признать досадный факт. — Выбора нет. С матушкой надлежит объясниться Джулии. Да, так будет лучше всего. В конце концов, Джулия приходится Марии сестрой, надо полагать, ее это тоже касается. Я немедля пошлю записку в Шоукросс и попрошу Джулию прийти сюда завтра. Думаю, как бы то ни было, матушку обрадует этот визит, ведь ей будет недоставать Фанни.
Вполне довольный собой, Том отправился сочинять записку. Его брат и кузина вовсе не были убеждены, что Джулия — наилучший выбор, однако, не желая вызвать неудовольствие Тома, который непременно хотел оставить решение за собой, предпочли не прекословить; вдобавок у обоих без того хватало собственных дел: Эдмунду предстояло окончить дорожные сборы, а Сьюзен — завершить приготовления к появлению в доме маленькой племянницы. Сердечно попрощавшись, зять и свояченица поспешно расстались.
