Наталья Калинина - Театр любви
— Если бы я это сделал, меня бы можно было назвать гением. На самом же деле я обычный тупоголовый мент.
До меня стало что-то доходить.
Апухтин встал. Снова сел. Достал из кармана пиджака пачку с сигаретами, которую почему-то швырнул в камин.
— Эти пули предназначались мне, Таня. Прости, что так вышло.
Я ужаснулась своей догадке.
Апухтин достал из кармана еще одну пачку с сигаретами и закурил, с трудом справившись с зажигалкой.
— Он сел за руль. Он сам так захотел. Сказал: давно я не водил машину. Мы остановились по пути заправиться. Я должен был сделать это еще в Москве, но забыл в спешке. Пока я расплачивался, его расстреляли в упор. Из окна джипа «гранд чероки». Машина даже не сбавила скорости. Я успел разглядеть лишь две последние цифры номера. Но это не имеет значения — машину бросили в трех километрах от заправки.
— Ты хочешь сказать, Алеши больше нет? — медленно проговорила я. — Не верю. Ты и про маму то же самое говорил.
— Прости. Я хотел оградить тебя от всех бед, но потерпел полное поражение. Я оказался беспомощным, тупым, бездарным. Ты не представляешь, как я себя ненавижу. Я готов провалиться сквозь землю от стыда.
— Не надо. — Я протянула руку и коснулась его колена. — Мама жива. Это ты ее спас. Пускай она… такая, как есть, но она жива. Спасибо тебе за это.
Я окончательно переселилась в тот дом, где жила мама.
Его хозяин, друг Апухтина, работал в частном охранном агентстве. В свободное время он изобретал всякие механические и электронные устройства для охраны домов и квартир. Это было его хобби, на котором он, полагаю, зарабатывал неплохие деньги. Его дом был настоящей крепостью, проникнуть в которую могли лишь посвященные. Отныне я принадлежала к их числу.
— Лехе я обязан жизнью, — сказал Виктор при нашем знакомстве. — Леха замечательный парень, хоть и с явным отклонением. Сейчас это называется «сдвиг, по фазе». Сдвинешься, после того что с ним случилось.
Мы с Виктором общались довольно редко, хотя у нас, можно сказать, сложилось некое подобие семьи: он привозил продукты, мыл в доме полы, я, в свою очередь, готовила еду, стирала, занималась мелкой уборкой.
Но большую часть времени я проводила возле мамы.
Я знала, что она слышит и даже понимает кое-что из того, что ей говорят. Сама она пока не сказала ни слова. Но ее взгляд не был ни бессмысленным, ни пустым. Когда я входила к ней в комнату, она поднимала голову. Мама всегда смотрела на меня в упор и почти не мигая. И начинала проявлять признаки беспокойства, стоило мне выйти из поля ее зрения.
Врач, навещавший маму регулярно, предупредил:
— Не надо говорить с ней ни о чем таком, что бы напомнило ей о пережитом. Уверен: время работает на ее выздоровление. У нее слабое сердце. Любовь, забота — и никаких вздохов и слез.
Я старалась по возможности следовать этому предписанию.
Сидеть молча под ее пристальным взглядом было для меня настоящей пыткой. Поэтому однажды я взяла с полки книгу — это был мамин любимый роман «Унесенные ветром» — и стала читать вслух. Мне казалось, это занятие умиротворяло нас обеих. Мама часто засыпала под мой монотонный голос, но стоило мне замолчать, и она открывала глаза. Мы с Рыцарем спали в ее комнате. Я выходила оттуда только для того, чтоб управиться по хозяйству. Рыцарь никогда не покидал комнату, если не считать коротких отлучек по нужде.
Как-то я возилась на кухне, когда услышала, что возле дома остановилась машина. Виктор только что уехал на рынок, гостей я не ждала. Моя рука невольно потянулась к газовому пистолету, который отныне всегда был при мне. Как и телефонная трубка сотовой связи. Я знала на память три номера, по которым в непредвиденном случае можно было вызвать подмогу. Эти люди жили в том же поселке.
Я отогнула краешек занавески и выглянула в окно.
Апухтин уже был на крыльце. Я нажала на кнопку под столом прежде, чем он успел дотянуться до звонка.
— Нужно поговорить, — сказал он, усевшись в плетеное кресло в углу.
— Поешь? — спросила я, не оборачиваясь от плиты.
— Можно. Здесь так аппетитно пахнет.
Я налила ему куриной лапши и села напротив. Он набросился на еду, даже не помыв руки.
Внезапно Апухтин поднял голову от тарелки и виновато улыбнулся. Я заметила, как постарело его лицо.
— Много дел? — поинтересовалась я.
Он кивнул, хотел было что-то сказать, но вместо этого снова заработал ложкой.
— Поможешь мне продать мамину дачу?
— Зачем вдруг?
— Я не привыкла жить на чужие деньги.
— Глупости.
— Не глупости. Я бы с удовольствием продала свою тоже, но для этого, как тебе известно, нужно согласие Бориса.
Апухтин медленно положил ложку.
— Ладно, мы еще вернемся к этому разговору, — сказал он, вытирая губы салфеткой. — Мне очень нужна твоя помощь, Таня. Это займет часа два, не больше.
— Я не могу оставить маму одну.
— Я вызову Никитина. Он очень надежный человек.
Апухтин набрал один из тех трех номеров, которые я знала на память.
— Все равно я боюсь. Мне кажется, в мое отсутствие с мамой обязательно что-то случится.
— Исключено. К тому же через полчаса, максимум сорок минут, вернется Виктор.
— Да, но…
— Таня, это чрезвычайно важно.
— Я должна опознать чей-то труп? — вдруг осенило меня.
— К сожалению, да. Мы предполагаем, что это Сеулицкий. Хотя решающее слово за тобой.
— Господи! — вырвалось у меня.
— Лицо практически отсутствует. Но особые приметы, которые нам известны, говорят о том, что это он. Сама понимаешь, мы не можем знать всех родинок, шрамов и так далее, которые наверняка знаешь ты и которые могут послужить неоспоримыми доказательствами.
— Как это случилось? — спросила я, когда мы шли к машине.
— Пока сплошные догадки. Труп обнаружили в канализационном люке. В Москве, как тебе известно, обитают полчища крыс. Уж они потрудились, хотя, судя по всему, труп пролежал там всего дня два-три. Да, еще одна новость. — Апухтин не отрываясь смотрел на дорогу. — Гоша, то есть Игорь Бархатов, в квартире которого пыталась спрятать тебя Неведомская, из круиза не вернулся. Сошел на берег в Генуе — и с концами. Приятель, с которым Бархатов делил каюту, утверждает, что прождал Гошу два с лишним часа в кафе, где они условились встретиться. И еще: Путятин-два, помнишь, тот, что стрелял в двойника Кириллина и добровольно сдался нам, в конце концов дал довольно-таки любопытные показания. На следующий день после этого он удушил себя неизвестно откуда взявшимся куском веревки. Я склонен верить в то, что он был настоящим братом-близнецом Саши Кириллина. Но, мне кажется, теперь это практически недоказуемо.
— Что он вам сообщил? Или это государственная тайна? — спросила я, не удержавшись от сарказма.
— Ты, можно сказать, угадала. Если, разумеется, это не бред сумасшедшего. Путятин утверждает, будто подслушал один разговор. Суть его сводилась к следующему: некая организация поставила своей целью заменить депутатов Думы и членов правительства на двойников, то есть своих людей, которые будут исполнять приказы так называемого центра.
— Бредятина собачья.
— На первый взгляд — да. Но только на первый взгляд.
— Если этому поверить, то выходит, что история с двойниками Кириллина была чем-то вроде научного эксперимента, верно?
— Я этого не исключаю.
— И за всем этим стоит Стас?
— Трудно сказать наверняка. Я склонен думать, что это была его идея, которую подхватил кто-то очень богатый и влиятельный. Плюс ко всему прочему обладающий непомерной жаждой власти. Стасу всячески содействовали в проведении эксперимента.
— Значит, его тоже уберут. Еще до того, как он придет в сознание.
Апухтин ничего не ответил, и остаток пути мы молчали.
Я опознала Бориса по небольшой родинке на левом бедре и шраму на левом запястье — когда-то в юности он пытался перерезать себе вены. Его лица, или того, что от него осталось, мне не показали.
— Это он, — сказала я Апухтину, не отходившему от меня ни на шаг. И добавила: — Он превратился в скелет. Он что, болел?
— Он сидел на игле. По крайней мере последние полгода.
Мне было очень грустно. Не могу сказать, чтобы меня мучила совесть, но что-то похожее на раскаяние шевельнулось в душе.
— Я так и не поняла, что он был за человек. Как все странно и… необратимо в этом мире.
— Это письмо пришло по моему домашнему адресу вчера. — Апухтин протянул мне конверт. — Извини, но в связи со всеми этими событиями нам пришлось его вскрыть.
Буквы расплывались перед моими глазами и куда-то убегали.
«Я предвидел подобный расклад. О прощении не может быть и речи. Знай одно: я изо всех сил пытался верить в нашу любовь. Иногда мне это удавалось, правда?.. Никто не сумеет отнять у тебя то, что принадлежит тебе по праву. Копия завещания находится в нотариальной конторе номер 5 по улице Чехова. Оригинал я отправил заказным письмом на Петровку. Пожалуйста, не тужи по мне. Я всегда жил так, как хотел. Правда, не всегда получалось. Но это уже тема для разговора в пользу вечности. Я не смею сказать тебе, что я тебя люблю.
![Надежда Кожушаная - Нога [киносценарий]](/uploads/posts/books/276827/276827.jpg)
