Мэри Уэсли - Разумная жизнь
Набивая рот, он продолжал бессвязную болтовню, рассказывая ей, как они с Космо проводили время в Оксфорде, о путешествиях с Космо и друзьями по разным странам.
— Мы посылали тебе открытки. — Он говорил про лондонский театр, кино, концерты. Про комнату, которую делил с друзьями, пока не нашел отдельную и удобную, поскольку там он был независим. О том, что Космо избрал юриспруденцию, адвокатуру, что теперь он редко видит Мэбс и Таши, их нынешняя жизнь совсем не такая, как у него, что по работе ему пришлось встречаться с Нигелом и Генри. Может, она помнит, как Мэбс закатила сцену, разрывая помолвку? Сейчас она самая преданная жена. С тех пор как она заставила Нигела поменять портного, его ноги заметно удлинились. Все дело было в покрое брюк. Хьюберт признался, что очень благодарен судьбе, которая ему показала, что за будущее ждет его, если он останется работать в коммерческом банке. Может быть, это годится для Нигела или Генри, но только не для него. Он заметил, что Флора едва слушает его, она уже не так напряжена, но очень устала. Он не рассказал ей, что какой-то болван пытался завербовать его на секретную службу, чем сильно досадил ему. Он ушел с работы через четыре дня после того, как проводил ее в Тилбури, сел на поезд и поехал до Дувра.
— Я остановился на ночь в Париже, сыграл несколько робберов в бридж, заработал нам немного франков. (Вырвалось слово „нам“.) Ты, должно быть, помнишь, — продолжал он, — Алексиса Тарасова, ну, женатого на той армянской портнихе из России, злого демона триктрака? Летом он бросает свое такси и играет на турнирах бриджа в Ле-Туке и Биарице. Я играю из-за денег, когда не хватает, но не отношусь к этому так серьезно, как Алексис. Нет ничего скучнее, чем зависеть от бриджа, такими становятся моя мать, мой отчим и Джойс, ты ее видела с нами в тот день, она втянулась в это, выйдя замуж за своего магната Эрнеста, чтобы хоть чем-то заняться. („Кроме того, чтобы трахаться с Космо, со мной и со всеми подряд“). Веселая девочка Джойс, — сказал Хьюберт, — летает от цветка к цветку и скрашивает жизнь людей.
Флора допила кофе, доела рогалик и сидела, бездумно наблюдая за прохожими. „Она едва слушает мою болтовню, — подумал Хьюберт, — она еще не готова разговаривать“.
— Ну, — сказал он, — теперь все в порядке. Мы можем ехать. — Он позвал официанта и заплатил по счету. — Я оставил свой багаж на станции, мы его заберем и пересядем на автобус. Здесь недалеко, пройдем пешком. — Он подхватил сумку Флоры.
Она шла рядом с Хьюбертом, не задавая вопроса куда. На станции Хьюберт получил багаж и повел Флору к ожидавшим автобусам. Взглянув на вокзальные часы, она обратила внимание на время:
— Пароход отплывает, — сказала она. — Они уедут.
— Да, — сказал Хьюберт.
Уже в старости они станут вспоминать, на самом ли деле они слышали тогда гудок парохода сквозь шум Марселя и улыбнулись, садясь в автобус. Улыбка да, была. Но гудок?
Марсель с его грохотом оставался позади, Флора притихла, положив голову на плечо Хьюберта. Хьюберт, не спавший с тех пор, как выехал из Лондона, задремал и сквозь дремоту прислушивался к рассказу Флоры.
— Сперва я ни с кем не разговаривала. Меня ужасно тошнило, и я сидела в каюте. Потом стало полегче и я встретила их в столовой… они казались такими приличными… приглашали меня танцевать… поменялись местами и оказались за моим столом… Честно говоря, мне это нравилось, они обращали на меня больше внимания, чем на других… но немного досаждали тем, что пытались поцеловать… и не как в Коппермолте, они другие, может… это я другая? Не знаю. В Гибралтаре я сошла с ними на берег, мы купались и плавали в бухточке, так было здорово… А однажды двое из них ночью пытались ворваться ко мне в каюту… совершеннейшая глупость. Потом, когда мы пришли в Марсель, я подумала, что хорошо бы пойти с ними в ночной клуб. Я никогда не была в ночном клубе, мне так хотелось посмотреть, что это такое… я думала, французский ночной клуб было бы как раз… Но это было не то, чего я ожидала, не было оркестра, не было яркого света… я очень разочаровалась, на самом деле там были… сильно накрашенные девицы, которые уговаривали заказывать выпивку… никто из мужчин не говорил по-французски, и поэтому они выглядели по-дурацки, а девицы не говорили по-английски… поскучав, мы перешли в другую комнату… я думала, мы потанцуем, но там оркестра не было… а я так люблю танцевать… было что-то вроде кино, и когда фильм начался, там были люди совсем без ничего… это не было ни смешно, ни забавно, хотя, я думаю, это имелось в виду… я думаю, это скорее противно… а потом в середине фильма пошло что-то жуткое, и я вспомнила, что когда была маленькая — я уже почти и забыла, но вдруг ударило в голову, вернулось… — я вбежала в комнату родителей в Индии, где они что-то делали… и стоял такой запах, и они заорали на меня, испугали меня до чертиков… — они ненавидели меня, ненавидели… я потом много лет не могла понять, почему так не хочу ехать в Индию, море там чудесное, страна красивая, там замечательно пахнет и пылью, и пряностями, и навозом… но люди на экране… так смешно мне кажется, но никто… ну это ведь совсем не то, что лежать в мраморных объятиях… я вылетела оттуда, нашла такси, а он, этот таксист, конечно, подумал, что я знала, что это бордель, а не ночной клуб, и что я тоже проститутка. Честное слово, Бланко, никогда в жизни я еще не чувствовала себя такой дурой. Извини, Хьюберт.
Хьюберт, все это выслушав не дыша, наконец набрал воздуха.
— Скажи, сколько я должна тебе за такси? — спросила Флора.
— А что это — мраморные объятия?
— Так, кое-что.
ГЛАВА 37
— Вот это приглашение! Может, никогда в жизни не выпадет такого шанса. Мы должны ехать, дорогой. Это ведь не просто какой-то магараджа приглашает. — Вита с удовольствием щупала плотную бумагу. — Все позеленеют от зависти.
Денис подумал, как и раньше, что когда она вот такая оживленная, она просто сверкает.
— Тебе это очень полезно, — сказал он, — немножко развлечься и поднять настроение после всего пережитого.
— Но какая жалость… — вырвалось у Виты.
— Какая жалость?
— Да те новые платья, которые она везет. Как было бы хорошо взять их с собой в эту поездку. И новые туфли, и свежую туалетную воду.
— Ты всегда прекрасно выглядишь. У тебя полно нарядов.
— Но, увы, не новые. Так мы едем?
— Конечно.
— А что?..
— Не беспокойся, она и сама устроится. Она не ребенок. Ее встретят, привезут сюда. Ей и со слугами будет хорошо. Это же недолго. Я попрошу одного-другого проследить за ней, и я слышал, что к кому-то приезжает племянница, я узнаю. Она может покататься верхом. Я скажу конюху.
— Не на Робине?
— Нет-нет, на каком-нибудь из старых пони. Я не могу рисковать моим лучшим…
— Конечно, нет. Ну тогда, — улыбнулась Вита, — когда мы вернемся обратно, я уже не буду такой скучной и однообразной. У меня будут новые наряды, так или нет?
— Как скучный муж, я тебе снова скажу, что ты мне нравишься без них, — заявил Денис. Приятно видеть ее в таком приподнятом настроении. А то бесконечные уколы замучили ее. Но она держалась довольно храбро.
— Я принес несколько журналов, Вита, они пришли с сегодняшней почтой, — на веранде возник Алек. „Приятно, — подумал он, — что тебя не встречает рычание собаки“. Он наклонился и поцеловал Виту в щеку.
— О, Алек, спасибо. Как мило с вашей стороны, какая забота.
— Привет, Алек, садитесь, выпейте, — предложил Денис и крикнул посыльного. Волосы Алека, заметил он, на висках поседели, что придало ему оригинальности.
— Когда вы посмотрите „Джеографикэл“, вы сможете его вернуть мне? — Алек устраивался в кресле. — Обычно я отдаю его миссионерам. А другие оставьте.
— Ах, эти утомительные миссионеры, — вздохнула Вита, — и как вы только можете иметь с ними дело. Я немножко полистаю его, пока вы побеседуете с Денисом. Расскажи о приглашении, дорогой. Это восхитительно.
— Нас пригласили в гости… А, вот оно, — Денис протянул Алеку письмо магараджи. Вита, озабоченная тем, что ей надеть, переворачивала страницы журнала. География — не ее стезя.
— О, должен признаться, это здорово. Надо же, он получает бумагу от Картье, как и моя бабушка. Да, вам и впрямь повезло. Вряд ли еще кого пригласили. Должно быть, он наслышан о красоте Виты. — Алек взял стакан, принесенный посыльным, и усмехнулся про себя — этот поднос Денис выиграл в поло в Нью-Дели. — Ей-богу, я вам завидую.
Денис, не имевший титулованной бабушки, которая покупала бы бумагу у Картье, вежливо сказал:
— Поскольку вы там бывали, расскажите нам.
— Да, по долгу службы, а не как гость. Я был у своего хозяина. — Алек упорно называл губернатора своим хозяином. Он пил понемногу, сидя в кресле, откуда прекрасно была видна Вита. „Хорошенькая, — думал Алек, — хорошенькая и недосягаемая. И это меня вполне устраивает“.
