Мила Бояджиева - Бегущая в зеркалах
"Спектакль окончен, уважаемая публика", - Алиса с трудом зачесала назад выстриженные пряди и сколола на затылке пучок. Облачившись в привычный костюм-джерси цвета маренго и темное твидовое пальто - новая леопардовая шубка была слишком вызывающей-, выскочила на улицу. И тут же за ее спиной взвизнули тормоза. Она в испуге оглянулась - сквозь моросящий снежный дождик, подхватив дорожную сумку, к ней мчался Лукка.
У себя в гостиной, разжав, наконец объятия и включив полный свет, Алиса увидела, как он изменился: глаза ввалились, нос заострился, а на смешливлые морщинки лег пыльный налет усталости. Это был человек, прошедший через трудности и что-то переживший.
- Все, все, Лиса! Не надо так смотрет! Не пугайся, милая, самое страшное уже позади. Я хотел стать героем для тебя. Не вышло - получил по носу. Но никаких сожалений - открой сумку: с этой минуты у нас с тобой праздник и долгая-долгая весна!
В темном глубине сумки Алиса обнаружила залежи фиалок, смявшихся и поникших. Она расставила их во все имеющиеся в доме вазы, бокалы, салатницы, наполнила лиловыми нежными цветами ведерко для бумаг и даже хозяйственный таз. Цветы воспряли, подняв тяжелые головки и разлив по комнатам свое легкое, радостное дыхание.
"Весна" длилась целых пять дней и ровно столько дышали фиалки. А когда Лукка ушел, запретив Алисе проводить его, она собрала поблекшие, умирающие цветы в пластиковый пакет и вынесла его на лестницу, да так и осталась стоять, прижавшись спиной к захлопнувшейся, что-то оторвавшей, что-то отделившей двери. Опять надо было начинать жизнь заново.
Все это время с Лукой она была Лисой, игривой и манящей, перемерив новые одежды, изрисовав пол-альбома "портретами" Луки и фиалок. Им было хорошо в этом логове, где в смятых простынях валялись обломки темперы и шуршали обрывки ватмана, а на ковре среди стильных шмуток - блайзеров и мини, - сохли остатки бутербродов и апельсиновая кожура. Им было весело, когда ветер с Сены завывал л окнах, затянутых серой сеткой дождя, а в камине потрескивали поленья, в которых грелся медный кувшин с винным коктейлем - потому что именно так, по уверению Луки, готовится настоящий грог.
Она хотела показать ему свой Париж, но лишь раз "молодожены" вышли из дома с удивлением обнаружив фигурки рыбаков, скорчившиеся у холодной воды, и группу веселых туристов, фотографирующих собор на противоположном берегу. Город жил, а им неудержимо хотелось вернуться в теплое логово. Переглянувшись, заговорщики опрометью кинулись к себе, переведя дух только после того, как оказались дома и накрепко заперли за собой дверь.
- Для рыбаков и туристов мы слишком страстны, а для любовников слишком много путешествуем - уже двадцать минут потеряли, - проворчал Лукка, стягивая с Алисы мокрые туфли.
Он ничего не рассказал о том, что же произошло с ним в эти дни.
- Италия - особая страна, mia d'oro bambino. Дело мужчины и дело женщины там четко разделено. И мужчина всегда молчит о своем деле, не потому что считает женщину ниже себя. Он боится за нее, особенно, если любит... - Лукка был необычно серьезен, вороша в камине покрывающиеся серым пеплом угли. Тающие огоньки вспыхивали, с треском разгорались, отбрасывая на его лицо отсвет далекого пожара. - А фиалки - наше семейное хобби. Их выращивают в специальных теплицах уже более века круглый год, а это очень непросто. Мой отец, гордившийся своим утонченным пристрастием, расширил и усовершенствовал оранжереи и даже начал "фиалковый бизнес", поставляя цветы в лучшие магазины Европы. После его смерти, вот уже семь лет я поддерживаю жизнь этого хозяйства, но не знаю, что будет дальше. Моих мальчиков больше интересует спорт. Когда-нибудь, наверное, Винченце или его дети, сделают на месте фиалковых лужаек футбольное поле или что-нибудь еще, более материальное и полезное.
Лукка грустил и Алиса, сидя на ковре с поджатыми по-турецки ногами, быстро чиркала углем по листу, пытаясь поймать это необычное для него настроение.
- Природа уступает место цивилзации - это, увы, не только итальянская история. У руссих символ гибели старого патриархального, очаровательного в своей бескорыстности и непрактичности мира - срубленный вишневый сад. Вишни в цвету - это волнует не только японцев, а пармские фиалки - не только иальянцев. - старательно наигрывала веселость Алиса. Но растормошить Лукку в последний вечер их "весны" никак не удавалось. Он отмалчивался, сидя на ковре у камина, а когда Алиса, обняв за шею, повалила его на пол с намерением "защекотать поцелуями", Лукка сумел выдавить лишь кривую улыбку. Его лучистые глаза смотрели серьезно:
- Прости. Я не умею весело расставаться с тем, что люблю.
6
Он звонил то по нескольку раз на день, то пропадал, не предупредив. В рождественскую неделю, после короткого обязательного домашнего торжества, Лукка обещал приехать в Париж. Алиса волновалась, планируя познакомить возлюбленного с родными. Вопрос их брака решало время, как скорбно сообщил Лукке врач Арманды. Его жена была обречена и дни ее сочтены - такие опухоли, как правило, не слишком церемонятся с жертвами. Влюбленные ждали естественного конца, никогда не касаясь этой темы и боясь проявить заинтересованное нетерпение.
Но двадцать пятого декабря - в Рождество - произошло то, о чем Алиса думала меньше всего, считая своего добродушного, подвижного отца, неуязвимым долгожителем. А этот хорохорящийся бодрячок был далеко не молод и к тому же, как оказалось, - нездоров.
Грави умер, не приходя в сознание, на третий день после того, как у себя в кабинете после вечернего чая, удивленно вскрикнул "Лиз!", схватился рукой за грудь и рухнул на стол. Крышка бронзовой чернильницы рассекла его лоб и тонкая ссадина, уже подживающая, на его мертвом лицле, поразила Алису: организм хлопотал, залечивая поверждение, стягивал кожу в то время как в груди затихало, устав сопротивляться ослабевшее сердце.
Елизавета Григорьевна слегла сразу же после похорон и две недели находилась между жизнью и смертью с двухсторонней пневмонией. Все это время Алиса не отходила от матери. В конце января больная начала подниматься, а в феврале Александру Сергеевну с дочерью проводили в швейцарскую лечебницу, успешно справлявшуюся с ослабевшими легкими.
Алиса осталась одна. Она заперла опустевшую квартиру на рю Коперник, отпустила прислугу и вернулась к себе, где каждая вещь теперь напоминала Лукку: забытый бритвенный прибор, починенные им часы, темперные наброски, прикнопленные к стенам, пуговица от рубашки и медный кувшин, так и погибший в огне в процессе приготовления грога. Лукка все время звонил, быстро и жарко твердя слова любви и сострадация и клятвенно обещал встречу - шестого марта в десять утра, в маленьком аэропорту Рима у трапа парижского самолета. Эта дата, просвечивая сквозь череду однообразных, ненужных дней, манила Алису весь сумрачный февраль.
Она работала над дизайном новых духов, основным компанентом которых был весенне-фиалковый аромат. Но привычный механизм настройки образного восприятия не срабатывал: Алиса видела Луку с его насмешливой мальчишеской улыбкой, а к нежному дыханию фиалок примешивался запах бензина и пота - тот запах любви и счастья, который она жадно впитывала, бросаясь в объятия своего возлюбленного. Это был образ ожидания и встречи- через расстояние, через долгую гонку автобанов, через тяжелое пустое одиночество.
Работая в паре с оранжировщиком ароматов, Алиса задумала создать мужской одеколон "Встреча", но тревога мешала сосредоточиться. Чем ближе подходил день назначенного свидания, тем ясней становилось Алисе, что оно не состоится. Горький опыт "обманок", предостерегающе помигивал красным глазом - "осторожно - опасность!"
Поэтому, когда поздно вечером пятого марта Лукка сказал: "До завтрашней встречи у трапа, mia cara!", Алиса еще долго держала в руке телефонную трубку, соображая, с какой стороны ждать беды.
Набрав номер швейцарских аппартаментов матери, она с колотящимся сердцем ждала, что чужой голос в трубке сообщит ей нечто ужасное. "Алиса, ты? - обрадовалась Александра Сергеевна. - Мы здесь с мамой молодцы. Сегодня утром поднимались на площадку в горах - такая красота вокруг!.."
Алиса машинально перекрестилась, запирая утром квартиру и обреченно спустилась к ожидавшему ее такси. Но аварии не сулчилось и уже сидя в самолете, летящем в Рим, она громко охнула, услышав веселый голос стюардессы в микрофоне: "Наш самолет проходит грозовой фронт, просьба пристегнуться". "Вот оно - конец!" - Алиса не знала кому и о чем молиться, скорчившись в дрожащий клубок.
Все еще не веря, что находится на этом свете, нервная пассажирка ступила на трап и чуть не потеряла сознание, увидев протянутые к ней руки. Алиса рухнула в объятия Луки и никак не могла отпустить его, всхлипывая:
- Я так сильно боялась, держи меня крепче, милый!
- Давай-ка лучше высморкаемся в платок, а не в мое пальто - я же сегодня надел новое. Специально для тебя. Стиль "денди", - Лукка заботливо вытер ее покрасневший нос. - Ах ты, маленькая моя трусишка, mia piccolo bambino^ mia grande cortina (моя маленькая детка, мое большое счастье)..."
