Наталья Калинина - Останься со мной навсегда
Незнакомец убрал руку с ее лба и удивленно посмотрел на нее.
— Ты хочешь сказать, он назначил тебе встречу возле какого-то фонтана, а ты не смогла прийти?
— Нет, почему же — я пришла. Я только что была там. И он попросил меня запомнить это место, чтобы возвращаться туда еще.
— Это был бред, Вероника. — Он покачал головой. — Ты почти неделю пролежала в полубессознательном состоянии…
— Почему ты назвал меня чужим именем? — перебила его она.
— Я не называл тебя чужим именем. Я назвал тебя твоим именем. Тебя зовут Вероникой.
— Я — Констанс! Тебе это понятно?! — закричала она, рывком садясь в постели. — Я никогда в жизни не слышала ни о какой Веронике — и слышать о ней не хочу!
Мужчина долго молчал.
— Тебя зовут Вероникой, — наконец заговорил он. — Пожалуйста, поверь мне: ты Вероника, а не Констанс. Констанс — это твоя мама. Когда ты будешь готова выслушать меня, я объясню тебе все. Думаю, сейчас еще не время…
— Не время для чего?
— Для того, чтобы объяснить тебе кое-что очень важное, — ответил он. — Но если хочешь, я сделаю это сейчас. — Он подался вперед на стуле и положил руки на ее плечи, глядя ей в глаза. — Послушай меня внимательно, Вероника. Я никогда не любил твою маму, хотя она и написала в своем дневнике, что я ее любил. Но она была всерьез влюблена в меня и очень страдала, когда я ее бросил. Эти фантазии, наверное, помогали ей утешиться… Мы с ней встречались двадцать пять лет назад, и после этого я больше с ней не виделся и вообще позабыл о ней. Я даже не узнал ее, когда она приехала ко мне на прошлой неделе. Я не испытывал к ней совершенно никаких чувств — для меня она была теперь просто твоей матерью. А если она лежала в моей постели в то утро, так это ровно ничего не значит. Я понимаю, как сильно это должно было тебя потрясти, но поверь мне, Вероника: между мною и твоей матерью совершенно ничего не произошло в ту ночь. Я выпил снотворное и спал мертвым сном, когда она пришла ко мне, — я даже не знал, кого обнимаю…
— Послушай, меня совершенно не интересует, когда ты встречался и чем ты занимался с моей матерью, — нетерпеливо перебила она, стряхивая его руки со своих плеч. — И я не понимаю, почему ты отчитываешься в этом передо мной. Мне кажется, личная жизнь моей матери вообще не должна меня касаться.
Вздохнув, он откинулся на спинку стула. Потом устало провел ладонью по лицу и сказал, склоняясь над ней:
— Твоя мама приехала ко мне, чтобы рассказать о своем дневнике и объяснить, почему ты убежала. Поверь, Вероника: ни у нее, ни тем более у меня и в мыслях не было…
— Я уже просила тебя не называть меня чужим именем! — Она смерила его сердитым взглядом. — Я никакая не Вероника, а Констанс. Ты, должно быть, обознался. И вообще оставь меня в покое. Мне наскучили твои разговоры.
— Ты хочешь, чтобы я ушел?
— Да.
Она растянулась в постели — ею снова овладела сонливость. Он поднялся и направился к двери.
— Постой, — окликнула она его, когда он был уже на пороге. — Может, ты объяснишь мне, где я нахожусь?
Он обернулся и посмотрел на нее долгим взглядом. Этот взгляд был очень несчастным, но, кроме отчаяния, в нем было и что-то еще, она не могла понять, что именно.
— Это одна из самых лучших частных клиник в Риме, — сказал он. — Она специализируется на заболеваниях мозга и нервной системы… — Он на секунду умолк, потом добавил, глядя в сторону: — Это вовсе не означает, что у тебя что-то не в порядке с головой. Просто у тебя было легкое психическое расстройство, которое привело к головным болям, и доктора посчитали необходимым…
Она больше не слушала его. Свернувшись в комочек под одеялом, она закрыла глаза и прижалась щекой к подушке.
— Я хочу к нашему фонтану, — прошептала она, прежде чем погрузиться в глубокий сон.
Выйдя из палаты Вероники, Габриэле подошел к Констанс, сидящей на диване в коридоре. Она подняла голову и посмотрела на него вопрошающим взглядом.
— Мне кажется, теперь с ней все в порядке, — сказал он.
Констанс нервно облизнула губы.
— В порядке в каком смысле?
— В том смысле, что она больше не страдает, — коротко ответил он и, сделав ей знак следовать за ним, направился к выходу.
На улице все еще лил дождь. Водяные струи обрушивались на асфальт с такой силой, будто хотели пронзить насквозь земной шар и выйти с противоположной его стороны. Небо рыдало, скорбя об их утраченном счастье.
— Она тебя узнала? — спросила Констанс, когда они сели в его темно-синюю «альфа-ромео» и выехали с территории клиники.
— Нет, — ответил он, закуривая. — Но, по-моему, она не имела ничего против того, что я сижу в ее палате. Скорее наоборот, мое присутствие было ей приятно — до тех пор, пока я не стал ей объяснять, что она…
Он закашлялся, поперхнувшись дымом.
— Что ты стал ей объяснять, Габриэле?
— Понимаешь ли, твоя дочь пребывает в полнейшей уверенности, что она — это ты, то есть Констанс Эммонс. — Он откинулся на сиденье, придерживая одной рукой руль и не сводя глаз с мокрой полосы дороги. — Она очень рассердилась, когда я назвал ее по имени. Я пытался объяснить ей, что она на самом деле Вероника, а не Констанс, — это буквально вывело ее из себя… — Немного помолчав, он продолжал: — Я думаю, это что-то вроде защитной реакции. Она больше не хочет быть Вероникой, потому что Вероника слишком много страдала. Отождествив себя с тобой, она таким образом избавилась от себя самой и от своей боли… Если ты помнишь, тот парень, продавец из книжной лавки, который привез ее домой в то утро, сказал, что она назвала себя Констанс Эммонс. Однако перед этим она сказала, что так зовут ее мать. Наверное, тогда она просто пыталась убедить себя саму в том, что она — это ты. А теперь она окончательно уверовала в это. Потому и перестала страдать. Я почти уверен, что теперь ее головные боли прекратятся и в дальнейшем можно будет обойтись без инъекций… Как ты думаешь, Констанс, кого она звала, когда лежала в бреду?
Констанс посмотрела на него с неподдельным удивлением.
— Неужели ты этого не понял?
— Нет.
— Я бы давно тебе это сказала, но была уверена, что ты понял это сам. — Констанс помолчала. — Она звала тебя, Габриэле, — тихо произнесла она.
— Меня?! — Он затормозил так резко, что Констанс подскочила на сиденье, но тут же сорвался с места. — Не может быть, — прошептал он, качая головой. — Ведь я сидел рядом, а она смотрела сквозь меня и кричала: «Где ты?»
— Она звала тебя, Габриэле, — повторила Констанс. — Тебя и никого другого. Просто она не понимает, что ты и есть тот самый человек, которого она хочет видеть. Если она не помнит, кто она такая, значит, не помнит и о том, что было у вас с ней. Поэтому она тебя не узнает. Но она отождествляет себя со мной, а в моем дневнике…
— Я понял, — перебил ее он. — Она желает видеть героя описанной тобой истории — то есть какой-то несуществующий персонаж, плод твоего воображения, который вряд ли имеет что-либо общее со мной. Я помню, какой идеалисткой ты была в те времена.
— Почему же несуществующий? — возразила на это Констанс. — Может, я действительно была идеалисткой в моих представлениях о жизни, но тебя я не идеализировала. Тебя я просто любила.
Он лишь пожал плечами. Он не читал дневника Констанс, а потому не мог знать, каким она его изобразила. Он бы многое отдал, чтобы прочесть этот дневник — тогда, быть может, он лучше понял бы Веронику…
— Я задаюсь вопросом, поймет ли она когда-нибудь, что я и есть тот самый человек, о котором ты писала в дневнике, — сказал он через некоторое время. — Но если поймет — вполне возможно, это поможет ей обрести себя саму… А вообще, честно говоря, я очень боюсь этой минуты.
— Какой минуты? — спросила Констанс.
— Когда Вероника снова станет самой собой. Разумеется, я всей душой желаю, чтобы это случилось как можно скорее… Но я знаю, что ей будет очень больно, когда она вспомнит, кто она такая. Ведь тогда она вспомнит и все остальное…
Он замолчал, не решаясь продолжать.
— Я никогда себе этого не прощу, — сказала Констанс. — Никогда. Как я могла так поступить? Я ведь приехала к тебе для того, чтобы помочь вам обрести друг друга, а получилось все наоборот. Она вернулась к тебе сама — и увидела нас вместе. Лучше бы я вообще не приезжала.
— Пожалуйста, Констанс, умолкни — у меня сейчас нет сил выслушивать все это, — устало проговорил Габриэле, сворачивая к фешенебельному отелю, в котором она остановилась. — Лучше скажи мне, когда ты собираешься сообщить о случившемся ее отцу. Я думаю, его приезд был бы сейчас очень кстати. Вполне возможно, что, повидавшись с отцом, она начнет постепенно осознавать, кто она на самом деле. С ним у нее должно быть связано много воспоминаний.
— Я позвоню ему сегодня же и расскажу обо всем, — пробормотала Констанс, нервно покусывая губы. — Но ты уверен, что мне самой нельзя встречаться с ней?
