Наталья Калинина - Ужин с соблазнителем
— Обычное совпадение. Да я никогда не поверю, чтобы вся эта средневековая глупость могла служить причиной чьей-то смерти.
Это сказала мама. Правда, в ее интонации я не уловила прежней категоричности.
— А когда ты узнал о том, что Зинаида Сергеевна твой отец? — спросил мой папочка, при этом смущенно отвернувшись к окну.
— Еще в дошкольном возрасте. Я подсматривал, как они с матерью купались в бане. Я знал, что Зинаида Сергеевна гермафродит: я прочитал в медицинской книжке описание этой физиологической аномалии, даже видел рисунки. Но когда отец повалил мать на лавку и… совершил над ней то, что совершает над женщиной нормальный здоровый мужчина, я обо всем догадался. Я молчал об этом до последнего. То есть до тех пор, пока мать сама не призналась мне во всем. И тогда я решил бежать из дома. Дело в том, что я возненавидел их обоих за этот гнусный обман.
— Но ведь у них не было иного выхода, — сказала мама. — Тогда было такое страшное время.
— Я понимаю. Но вы представить себе не можете, как я страдал, когда случайно за столом ловил похотливые взгляды отца, адресованные моей матери. Если ты помнишь, Коля, одно время он носил парик с рыжими локонами и красил губы фиолетовой помадой. Это было такое жуткое зрелище. Потом, когда он подстригся под лорда Байрона и перестал пользоваться косметикой, это выглядело более пристойно. И все равно я его ненавидел. Я боялся, что не сумею совладать со своими фантазиями и сотворю над отцом что-то страшное. К счастью, тут появилась ты, Кира. Вы с Колей так любили друг друга; вы были так прекрасны в этой любви, и я понял, что у вас обязательно родится необыкновенное создание. Я представлял, как красиво вы занимаетесь любовью. Мне снились дивные сны…
Я видела, как отец с матерью быстро переглянулись. И то, как они пожали друг другу под столом руки, тоже не ускользнуло от моего внимания.
— А меня зачали в той безобразной кровати с кружевными подушечками и вышитыми простынями. Мужчина, почти всю жизнь носивший комбинации, бюстгальтеры и юбки с оборками, и женщина, в итоге ставшая чем-то еще хуже лесбиянки.
Он уронил голову на стол и зарыдал. Я протянула к нему руку, чтобы погладить Алика по волосам — мне вдруг стало его очень жалко, но отец взял меня за плечо и подтолкнул к двери.
— Мурзик, пускай они побудут вдвоем, — сказал он, тихонько прикрывая за собой дверь. — У твоей мамы очень тонкая душа. Беда в том, что я понял это не сразу. Она королева по духу, я всего лишь жалкий шут. Такие браки, как тебе известно, называются мезальянсом.
— Вы с мамой очень любили друг друга, когда зачали меня. Верно, папочка?
— Да, Мурзик. Я читал в какой-то индийской книжке, что дети, рожденные в результате страстной красивой любви, бывают очень талантливыми и, увы, одинокими. Ты уж прости нас, Мурзик.
— Потому что нам трудно найти себе равного, да? Мне показалось на какое-то мгновение, что я нашла его в Алике. А он говорил, что его зачали…
— Тише, Мурзик. Кажется, он уже успокоился. Я сейчас схожу за шампанским и тортом, и мы отпразднуем… Что мы отпразднуем, Мурзилка?
— Мое вступление во взрослую жизнь. Знаешь, папа, я, кажется, поняла, что одной любви для счастья мало. Или, вернее, я не из тех, кто сумеет всю жизнь быть преданным и верным одному, даже любимому, человеку. Это скучно, правда, папуля?
— Я не знаю. — Он вздохнул и опустил глаза. — Мне кажется, я бы мог всю жизнь хранить верность твоей матери. Но ей это не нужно. Кому нужна верность шута?..
Моя маленькая тайна
Все началось с того, что моя обожаемая подружка Ритка Малинина, Малинка, переехала жить в очень дальний и очень модный район.
От того, что он считался модным, мне было не легче. Малинка обещала звонить мне из автомата — в их Строгино о личных телефонах тогда еще и речи не было, — но, очевидно, с автоматами там тоже было плохо.
Каждый раз, возвращаясь из школы мимо обреченного на слом бывшего дома Малинки, я заглядывала в пыльные пустые окна их квартиры, и на душе делалось грустно и заброшенно.
В тот день, помню, я схлопотала двойку по математике.
Вполне обычное дело, если рядом с тобой такая же неудачница и невежда в математике, как моя неунывающая Малинка.
У моего теперешнего соседа по парте, Борьки Булкина, красовалась в дневнике вечная, как гранитный монумент, пятерка.
А физиономия почему-то была скорбная.
Может, он за меня скорбел?..
Но я-то предпочитала поскорбеть за себя в полном одиночестве.
Дверь в бывший Малинкин подъезд открылась без какого бы то ни было усилия с моей стороны. На лестнице по-жилому пахло кошками, кажется, я даже увидела в темноте круглые зеленые глаза. Новая ярко-желтая японская куртка — мамина радость к моему дню рождения — сухо треснула, не выдержав чересчур тесного контакта с тусклым от ржавчины русским гвоздем. Как говорится, пришла беда — отворяй ворота. Я с силой пнула ногой дверь в Малинкину квартиру и оказалась лицом к лицу с Козликом. Так он представился несколько позднее, хотя уже в тот момент мне показалось, будто он собирается поддеть меня рогами.
— Дорогая вещица. — Состояние готовности «номер один» сменилось у меня расслабленным и даже расхлябанным «вольно». — Плюс как минимум четвертной сверху. — Я знала, мама отвалила сверху тридцать пять. — Я бегал в школу в батином пиджаке, а щелкал одни пятерки. Особенно по математике. Скажи спасибо, Козлик на все руки от скуки. Нитроклей «АГО» по цене двадцать коп за штуку, два пол-литра… молока, четыре калорийки. Козлик на строгой диете. Одна нога — здесь, другая — там.
Я очутилась на улице с его трешкой в кармане и пластмассовой сумкой в руке, с которой презрительно щурилась на окружающий мир девица в джинсах фирмы «Рэнглер». Если бы не безобразно вспоротый бок моей новой куртки, я бы непременно рассказала про Козлика папуле, с которым у меня последнее время установился прочный максимум понимания.
Но Козлик в тот момент выступал в роли всемогущей службы быта, диктующей растерянному заказчику свои кабальные условия.
Он на самом деле оказался на все руки. От скуки либо от чего-то другого — не ведаю. Уже через пять минут после моего возвращения многострадальная куртка лежала в распластанном виде на полу под чугунным утюгом Малинкиной бабушки. (Ну да, реликты подобного рода не принято перевозить в модные районы.) Козлик тщательно оттирал свои длинные интеллигентские пальцы от нитроклея — надо же, запасливый какой: ацетон с собой носит! Правда, не исключено, что это Малинины забыли на радостях кое-что из своих хозяйственных запасов.
— Без нее ты не уйдешь. — Козлик кивнул в сторону куртки. — Пока можем поговорить. Как у тебя, акселератка, дела с математикой?
— Неудовлетворительно на данном этапе, — уныло ответила я. — Если не исправлю хотя бы на «хорошо», вместо Крыма ушлют к бабушке в деревню. В ссылку.
— Деревня — это замечательно, — оживился Козлик. — Свежий воздух, дармовые фрукты-ягоды, салат из помидоров с лучком, прогулки под звездами… Эх, была бы у меня в деревне бабушка. Могу помочь с математикой. Безвозмездно и на полном инкогнито. Сечешь, акселератка?
Тут-то он и представился мне по всем правилам.
— Валерий Александрович Козельков. Школьная кличка Козлик. — (Надо же, какие ласковые детки в той школе обучаются — мы свою математичку окрестили «Бегемотихой».) — Из школы ушел по собственному желанию — не считаю себя достойным носить звание педагога. И от жены тоже по собственному желанию слинял. — Он многозначительно хмыкнул. — Жена не школа — ей значительно трудней найти подходящий кадр на вакантную должность. А потому мое нынешнее местопребывание обозначим таинственным «икс». Между прочим, твоя приятельница забавная девица — полный диван своих картинок оставила. Однорукие, одноглазые, одноногие, одноухие. Целое королевство инвалидов. Это она точно просекла: в каждом из нас непременно не хватает чего-то, хотя на первый взгляд может показаться, что все у нас на месте…
Я больше не слушала его философствования. То были мои рисунки. Я дарила их Малинке и по праздникам, и в будни. Под каждым из них стояла зашифрованная подпись, понятная лишь нам двоим — своего рода объяснение в вечной любви. Все рисунки Малинки я хранила в коробке из-под шоколадных конфет с большой выпуклой розой на крышке.
То место в моем сердце, которое с первого класса прочно занимала Малинка, в тот же миг оказалось свободным, и его поспешил оккупировать Козлик, Валерий Александрович Козельков, бывший учитель математики, беглый муж и мастер на все руки.
Двойку по математике я исправила благодаря Козлику. На письменном экзамене, к удивлению Борьки Булкина, к тому времени осточертевшего мне своей глупой телячьей любовью, огребла пятерку. Из школы я теперь обычно спешила к Козлику, который возлежал на старом диване Малининых и выговаривал мне капризным тоном, что я опоздала на десять, двадцать или, о ужас, на целых тридцать минут! Я выкладывала ему школьные новости — еще ни один человек не слушал меня с таким вниманием, — сообщала о том, что мама часто болтает по телефону с каким-то Сережей, которого в присутствии папули почему-то называет «Сергеем Михайлычем».
