Олег Руднев - Долгая дорога в дюнах-II
— Я вас попрошу немедленно позвонить… Нет, лучше поехать в редакцию. Если уже начали печатать наши материалы, немедленно арестуйте весь тираж и уничтожьте… Набор необходимо рассыпать, все оригиналы и негативы забрать.
— Да, шеф.
— Поняли? Все до последнего негатива.
— Я понял вас, господин Зингрубер. В печать не просочится ни одной буквы. Через час все будет лежать в вашем сейфе.
— Не совсем так, Клебер, — понизил голос Зингрубер. — Через час, в крайнем случае через два это должно попасть к нашим коллегам… С той стороны. Вы хорошо меня поняли, Пьер?
— Понял, шеф. Только, боюсь, это не покажется нашим «коллегам» вполне убедительным.
— Черт возьми, не мне вас учить. Обставьте все так, чтобы им показалось, — рявкнул Зингрубер. — За это я плачу вам деньги. О’ревуар.
Даже современная японская аппаратура, казалось, вот-вот не выдержит яростного рыка Владимира Высоцкого. На столе под лампой был разложен неразрешимый пасьянс из фотографий и текстов, которые всего несколько часов назад разглядывали в другом месте Зингрубер и шеф-редактор.
Закрывшись в своем кабинете, Юрий Иванович в обществе фирменный литровой бутыли «Посольской», правда, наполовину уже «уговоренной», погрузился в тяжкие размышления. Дверь тихо отворилась, и впорхнула жена, одетая, как «ночная бабочка», в новый пеньюар. Она убавила звук у разгулявшегося магнитофона. В таком наряде ее южнорусские формы могли соблазнить кого угодно, но только не посла. Не до того было.
— Ты, Маша, иди ложись. Мне тут нужно еще немного… покумекать.
Оставив без внимания его мимический протест, Маша властным движением убрала бутылку в бар и зажала в ладошке ключ от него.
— Хватит, накумекался уже. Забыл, что прием завтра? Что у тебя могут быть за мировые проблемы?
Посол устало взглянул на жену и уже хотел отправить ее спать в более доходчивых выражениях, как вдруг его осенило.
— А ты, между прочим, глянула бы, Машуля. Может, на свежую-то голову…
— Ладно, завтра с утра и взгляну.
Она стояла напротив, выжидательно сложив на груди руки и еще надеясь привлечь внимание мужа. Но не тут-то было. Неприятное дело поглотило его целиком.
— Эх, Машуля, завтра поздно будет. Диппочта уже уйдет… Нужно сегодня решать. Если промахнемся, зашлют нас с тобой в какой-нибудь Занзибар. Или, не дай бог… на родину.
При упоминании родины сытая и довольная Маша переменилась в лице. Даже побледнела как будто, что было почти невозможно при неистребимой алости ее щек.
— Что ты говоришь, Юрочка, господь с тобой. Неужели так серьезно?
Она с опаской склонилась над его столом, словно там лежала бомба замедленного действия, взрыв которой в одночасье мог зашвырнуть ее на родную Тамбовщину.
— Ну, давай, давай посмотрим. Что это у тебя за снимочки?
— Да ты статейку сперва пробеги… Мастерски излагают.
Юрий Иванович подвинул жене материал с броскими заголовками, встал и уступил ей свое кресло.
Мгновенно сосредоточившись, она села наощупь, не отрывая цепких, внимательных глаз от текста. Пеньюар она машинально запахнула поглубже — до него ли теперь.
— Я не понимаю, Юрочка! И это все? — Маша подняла на мужа большие светло-карие глаза, в которых было даже некоторое разочарование. — Нужно выслать в Союз этого красавца, как можно скорее… Ишь, лыбется, — и она с ненавистью взглянула на изображение Эдгара за столиком уличного кафе.
Маша была незлой женщиной и ненавидела всей душой, конечно, не парня в фуражке набекрень, а угрозу, которую он сейчас представлял ее благополучию.
— Выслать-то нетрудно… Марлен у меня тут целых два часа трясся. Аж ногами сучил. Загвоздка в том, что у них послезавтра главные демонстрационные полеты. А без этого красавца минковская машина провалится… Сама представь, какой будет в Кремле резонанс, — сбивчиво и нервно перебирал факты посол. — Тоже головы полетят, будь уверена. А Марлену еще шифровка пришла. Оказывается, отец нашего летуна под следствием. За какие-то нехорошие дела с иностранцами… В общем, букет складывается будь здоровчик.
Знобко поежившись то ли от этих слов, то ли от вечерней прохлады, Маша накинула на плечи мужнин пиджак, висевший на спинке стула. Достала из пачки сигарету, с сосредоточенным видом закурила. Теперь она напоминала чем-то комиссара времен гражданской войны, вставшего в тупик перед сложной диспозицией противника.
— Значит, говоришь, основной показ послезавтра? А потом?
— Потом, — и Юрий Иванович с налетом обреченности невесело пошутил: — Если во время демонстрации он не маханет на своем В-6 в ФРГ или Штаты — будем думать.
— Ну, так отправь Вадиму ящик виски, — безмятежно зевнула Маша.
— Какому Вадиму? — тряхнул головой посол. — Ах, да, Вадим Григорьев из Аэрофлота. Но при чем здесь он?
— А ты подумай. Пускай на денек придержит почту. Мало ли что бывает — метеусловия, самолет сломался.
— Ты соображаешь, что несешь? Как твой Вадим может такое сделать?
— А это уж не твоя печаль, — уверенно заявила Маша, сгребая в кучу снимки и машинописные листы на столе. — Завтра же его Зойке позвоню, пускай дальше сама крутится, как знает. Не будет же она со мной отношения портить.
Посол уставился на жену с выражением удивленного восхищения.
— Не голова, а Дом Советов… Талейран, Ришелье… Громыко! А Марлена Викторовича куда денешь? А дипкурьеров? Экипаж, наконец? — он испуганно понизил голос. — А этих, что фотографии передали? Ты представляешь, что будет, если все выплывет?
Юрий Иванович взволнованно прошелся по кабинету.
— И вообще, если все подтвердится? — он потряс конвертом с фотографиями.
— Что подтвердится?
— Ну вот это все! Что Марлен говорил, что они тут понаписали. Вдруг в самом деле сынок и папаша обо всем уже сговорились. Тут уж не Занзибаром пахнет. За Воркуту спасибо скажешь!
Маша обвернулась со вздохом крайнего раздражения — нет больших паникеров, чем мужики.
— Слушай, не будь ты, — она долго искала словцо покрепче, не будь ты Марленом Викторовичем! — но ограничилась только таким необычным сравнением.
Неправдоподобно ясное небо над Ле-Бурже все так же безмятежно улыбалось многочисленным посетителям авиасалона, не чураясь помощи разноцветных шаров, флагов, приветственных транспарантов. Сегодня здесь было особенно многолюдно. Не переставая, работали кино- и фотокамеры. Гремел огненный, бравурный вальс Штрауса. А вверху разворачивалось необыкновенное зрелище. Три пары мощных боевых вертолетов фирмы «Краузе» легкими бабочками кружились в ритме старинного вальса. Музыка заглушала рокот моторов, и зрителям казалось, что пилоты тоже слушают вальс из динамиков летного поля, настолько точными и изящными были пируэты, настолько синхронными танцевальные па.
Время от времени, закручивая головокружительные виражи, над полем проносился на легкой спортивной машине знаменитый Фокетти. Зрителям приходилось придерживать руками свои шляпы — так низко опускался пилот. Фигуры высшего пилотажа следовали одна за другой — и какие! Бочка, мертвая петля, бреющий полет над полем. Самолет итальянца выходил из пике, когда, казалось никакая сила уже не властна поднять стремительно падающую машину…
Советские летчики были заняты подготовкой своей техники к послезавтрашнему гранд-параду и тоже посматривали в небо.
— Смотри, как конкуренты выпендриваются, — с некоторой завистью бросил Костя, вылезая из кабины. — Банга, а слабо тебе, цыганочку, в небе сбацать?
— Сбацай, командир, — встрял Габелия, — тебе теперь все можно. Ты у нас отныне герой, великий летчик, орел и вообще «охраняешься государством».
Как всегда молчаливый, Эдгар пропустил мимо ушей шуточки и вместе с механиком продолжал колдовать над раскрытым двигателем.
Зато не пропустил их Лапин. Он тоже с ревностью наблюдал за необыкновенными танцами в небе.
— Вы это бросьте… Он, кажется, и вправду решил, что ему все можно. Вчера на приеме три бокала шампанского опростал… Смотри, Банга, сегодня ни капли.
На своей площадке, неподалеку от них, работали американские летчики. Тоже балагурили, перешучивались. Между делом приглядывались к русским, как, впрочем, и русские — к ним. Эдгар поднял голову, когда над летчиками в очередной раз на бешеной скорости пронесся итальянец. Американцы засмеялись и подняли вверх большие пальцы в восхищении от отваги пилота. Мгновенно подключился к международному диалогу Костя Завалишин — сцепил над головой руки в знак дружбы и солидарности.
Лапин неодобрительно покосился на него.
— Ладно, хорош лодыря гонять, — проворчал он, правда, не очень строго.
И вдруг страшный взрыв потряс землю. Где-то за краем поля взметнулся ввысь огромный столб дыма и пламени. Охваченные ужасом зрители бросились бежать кто куда. Не сговариваясь, русские и американские летчики устремились к месту катастрофы. Но ближе к середине поля остановились. Все было ясно без слов, и помочь ничем было уже нельзя. Полыхала автостоянка, в которую врезался шальной итальянец. Огненным крестом торчал над машинами хвост его самолета. Один за другим в адском пламени взрывались бензобаки машин.
