Джилли Купер - Эмили
- Весной мне обещают выставку.
- Но это замечательно. Ты прославишься.
- Не сомневаюсь. - Прищурившись в зеркало, он смахнул со лба темную прядь. - Мне очень скверно.
- Тебе нужно что-нибудь съесть.
- Ты прелесть. Жаль, что у меня нет матери, которая бы так со мной возилась.
На самом деле ему было очень плохо. Всю ночь и почти весь следующий день, с высокой температурой, в бреду и обливаясь потом, он цеплялся за меня, бормоча что-то нечленораздельное. Он дрожал, как вытащенный из воды щенок. К. вечеру в воскресенье, однако, ему стало лучше. Взяв со столика фотографию Седрика, он вдруг выбросил ее в окно.
- Не очень-то дружелюбный жест, - сказала я, прислушиваясь к звону разбитого стекла.
- Когда он возвращается?
- Завтра. Седрик мне очень помогает. Он не дает мне сбиться с пути. До встречи с ним я была довольно легкомысленна.
- Это потому, Эмили, что ты из тех, кто предпочитает давать, а не брать, и не в твоей натуре обижать людей. Ты спала со всеми ними потому, что ты не могла сказать "нет", а не потому, что хотела сказать "да".
- Нет, не всегда. Вообще-то их было не так уж много, во всяком случае, до двузначных цифр не дошло.
- Если бы я позвонил и пригласил тебя куда-нибудь, - продолжал он, не обращая внимания на мои слова, - ты бы согласилась, даже если бы я тебе не нравился, только чтобы не огорчать меня. А в последний момент ты бы послала мне телеграмму или попросила подружку позвонить и сказать, что ты что-то съела и отравилась.
- Почему ты так думаешь? - спросила я обиженно.
- Я знаю. - Он привлек меня в свои объятия.
- Но ты нездоров, - возразила я.
- Не настолько уж, - сказал он.
***
- Мне нравится спать с тобой, - сказал он через пару часов. - Давай поженимся.
Я ошеломленно на него уставилась.
- Пошли Седрику сейчас же телеграмму, - продолжал он. - Я не хочу, чтобы он стал нам помехой.
- Ты сказал, что хочешь на мне жениться? - прошептала я. - Ты не можешь этого хотеть. А как же все эти девушки, которых у тебя столько? Ты мог бы жениться на ком угодно. Почему на мне?
- Я в этом отношении со сдвигом. Я должен хоть раз все испробовать.
- Но где мы будем жить? - спросила я в полном смятении.
- В Шотландии. У меня там дом. В Шотландии я куда лучше, Лондон на меня ужасно действует - и я скоро должен получить наследство, так что голодать мы не будем.
- Но... но... - пыталась выговорить я, задыхаясь. Я хотела, чтобы он обнял меня и сказал, что любит до безумия, но в этот момент зазвонил телефон.
Рори снял трубку.
- Алло, кто это? А, Седрик. - В глазах у него появился злорадный блеск. - Мы незнакомы. Моя фамилия Бэлнил, Рори Бэлнил. Как прошел митинг? Вот и прекрасно. Вы заслуживаете некоторую компенсацию, потому что я очень сожалею, но Эмили только что дала согласие стать моей женой, так что в ваших услугах - вернее, в отсутствии таковых - она больше не нуждается.
- О нет, - слабо запротестовала я. - Бедный Седрик!
На другом конце провода я слышала его негодующие возгласы.
- Так что боюсь, на этот раз вы свой депозит потеряли, - сказал Рори и положил трубку.
- До чего же он теперь разозлится, - предположила я с некоторым трепетом.
Глава 3
Разозлился не только Седрик. Энни Ричмонд была вне себя.
- Ты не можешь выйти за Рори! Он никому еще не был верен дольше пяти минут. Он ужасно избалованный и абсолютно безнравственный. Он еще мальчишкой жульничал, когда мы вместе играли.
Нина расхолаживала меня еще усерднее. Подлинное участие ко мне сочеталось в ней - когда она своими глазами увидела Рори - с неистовой завистью.
- Я понимаю, он безумно привлекателен, но ведь он сущий дьявол. Куда тебе до него! Седрик тебе гораздо больше подходил.
- Ты первая настраивала меня против Седрика и сама отправила меня к Энни Ричмонд.
- Я никогда не думала, что ты так далеко зайдешь. Где ты будешь жить?
- В Северной Шотландии, на острове. Это невероятно романтично звучит.
Нина вздохнула.
- В жизни на острове нет ничего романтичного. Что ты там будешь делать? С овцами общаться да с ума сходить от скуки, пока он целыми днями малюет свои картины? Тебе его никакими силами не удержать. Ты будешь ужасно несчастна, а потом вернешься и будешь меня тут слезами поливать. Молниеносный роман - это всего лишь способ пустить пыль в глаза.
Я не обращала на них внимания, чувствуя себя на седьмом небе. Я настолько обалдела от любви, что не знала, куда себя деть. Мне казалось, что я тону и при этом в спасении не нуждаюсь.
Помимо всего, меня очень привлекала сама идея замужества. Я не была создана для карьеры, и мысль оставить работу с девяти до пяти и посвятить всю свою жизнь Рори приводила меня в восторг. Я мечтала о том, как буду встречать его у дверей после целого дня напряженной работы в студии, держа за руки наших прелестных детей.
Три дня спустя мы с Рори поженились в бюро регистрации браков. Я зашла в галерею Тэйт посмотреть на Ренуара и на свадьбу надела платье от Лоры Эшли и черную шляпу с низкой тульей и слегка загнутыми полями. Даже Нина должна была признать, что выглядела я неплохо.
Когда мы пришли, Рори нас уже дожидался. Он курил, хмуро глядя на дорогу. Я впервые увидела его в костюме - светло-серый вельвет и черная рубашка.
- Ну разве он не самое красивое создание на свете! - в экстазе воскликнула я.
- Да, - сказала Нина. - У тебя еще есть время передумать.
Увидев нас, он улыбнулся, но потом его холодный взгляд остановился на моей шляпе. Сорвав ее с меня, он бросил шляпу на тротуар и столкнул ногой на проезжую часть, где ее переехал молочный фургон.
- Никогда не надевай шляпы, - сказал он сердито, взъерошивая мне волосы.
И, взяв меня за руку, повел меня в бюро регистрации.
Потом мы выпили шампанского и улетели в Париж проводить медовый месяц. Когда мы приехали в Париж и расположились в очень миленьком отеле, выходившем на Сену, с деревянными ставнями, плющом и розовой геранью, Рори заказал в номер еще шампанского.
Он был в странном, буйном настроении. Интересно, сколько он уже выпил до регистрации, подумала я. Хоть бы он уж сразу накинулся на меня. Мне стало вдруг ужасно одиноко.
Я приняла ванну. Ведь, кажется, все новобрачные так делают? Все мои вещи были новые - губка, тальк, зубная щетка. Даже имя у меня было новое Эмили Бэлнил.
Лежа в ванне, я снова и снова повторяла его про себя. Воду я сделала не слишком горячую, чтобы кожа не покраснела.
Я натерла душистым лосьоном каждый сантиметр своего тела и надела новую ночную рубашку, фантастически дорогую, обольстительную и девственную. Войдя в спальню, я ожидала возгласа одобрения. Его не последовало. Рори, бледный как смерть, говорил по телефону.
- Алло, - говорил он, - да, это я. Я знаю, что давно. Где я? В Париже, в "Реконэсансе". Помнишь "Реконэсанс", дорогая? Я хотел тебе сказать, что женился сегодня, так что мы квиты.
С выражением отвратительного торжества на лице он бросил трубку.
- Кому ты звонил? - спросила я.
С минуту он смотрел на меня так, будто видел впервые. Как в вечер нашей первой встречи, в нем ощущалось какое-то зловещее спокойствие, затаенная угроза.
- Кто это был? - снова спросила я.
- Не твое дело, - прорычал он. - Если я на тебе женился, это еще не дает тебе права меня допрашивать.
Мне показалось, что он ударил меня. Несколько секунд мы смотрели друг на друга, ощетинившись. Потом он взял себя в руки, извинился и принялся целовать меня как сумасшедший.
Когда я проснулась среди ночи, он стоял у окна и курил сигарету. Он стоял ко мне спиной, но в его поникшей фигуре было что-то до отчаяния тоскливое.
С болезненной тоской я размышляла о том, почему он счел необходимым звонить какой-то женщине в первый день своего медового месяца и с таким мстительным удовольствием сообщать ей о своей женитьбе.
Замужество, как я обнаружила за время нашего медового месяца, может быть, и вправду ложе из роз, но зато у этих роз шипов предостаточно.
Не то чтобы я меньше любила Рори, скорее наоборот, но жить с ним было нелегко. Во-первых, я никогда не могла угадать, в каком он будет настроении через пять минут. Длительные периоды мрачности чередовались с фейерверками страсти, за которыми следовали периоды прострации, когда он сидел часами, наблюдая игру солнечных лучей на платанах за нашими окнами.
Бывали и внезапные вспышки безудержного гнева - в шикарном ресторане он швырнул тарелкой с пюре в пролетавшую муху.
Мне также пришлось привыкать к тому, что все смотрели на Рори, а не на меня. Я не могла часами охорашиваться перед зеркалом, чтобы состязаться с элегантными француженками. Если Рори вдруг решал куда-то выйти, приходилось вылетать из постели в душ под его раздраженное ворчание - "на кой черт тебе вся эта косметика?".
Наша повседневная совместная жизнь была напряженной. У меня не было ни минуты побрить под мышками или подкрасить у корней волосы. Он много работал. Мне очень хотелось, чтобы он нарисовал меня, и я то и дело откидывала назад волосы, чтобы выставить напоказ свое лицо, но его больше интересовали морщинистые старики и старухи, сидящие в парижских кафе. Надо признать, его зарисовки были исключительно удачны.
