Ольга Тартынская - Верь мне и жди
— Разумеется, — отрезала Катя. — Он — где? — Катя еще раз ткнула ногтем в твой портрет так, что я вздрогнула. — А ты? — Она посмотрела на меня как на нашкодившую ученицу. — Я уже не говорю о том, что у твоего Коли, верно, имеется жена, дети. Ты на что тратишь жизнь? Ты что, вечно жить собираешься? Забыла, сколько тебе лет?
Про твою семью я, конечно, думала много. Ревновала, страдала, но знала, что это свято. Я любила твою жену Наташу уже за то, что ты любил ее. И поверь мне, никогда, никогда бы я не посмела встать между вами!
Но тогда об этом и речи не могло быть. Где я, как выразилась Катя, и где ты.
Я попыталась оправдываться перед моими строгими судьями:
— Да я же не отворачиваюсь от жизни, что вы! Я общаюсь с людьми на работе. Гошка вот.
Катя фыркнула:
— Ты еще моего племянника вспомни. Вы хорошо с ним смотрелись на море, даром что ему одиннадцать лет.
— С твоим Славиком в кино ходили, когда он этого… как его… привел.
— Не «этого», а Сашу. Чем он тебе не показался? Начинающий бизнесмен, машина есть, скоро квартира будет. Чего тебе еще надо? Ты ему понравилась, он спрашивал, когда еще тебя можно увидеть.
— Девочки, — призналась я, — я ведь даже лица его не запомнила. Честное слово. Покажи мне его сейчас — не узнаю.
Катя с чувством нажала на пульт и выключила видеомагнитофон.
— Это потому, что ты никого, кроме своего Краскова, не желаешь видеть. Понимаешь, он тебе мешает! Ты никогда не выйдешь замуж, если будешь на него смотреть каждый день! Это же прописные истины!
Наш психолог разошелся не на шутку. Причем, знаешь, она всегда права. Катя много практикует теперь, но и тогда она уже была умнее нас с Шуркой в жизненных вопросах.
Ты знаешь, Шурка тоже бестолковая, как и я. У нее, правда, другая крайность. У Шурки все люди сначала замечательные, умные, добрые, такие душки. Через некоторое время они оказываются не такими добрыми и умными. Это не мешает подруге ошибаться снова и снова. С мужчинами все точь-в-точь так же. Сначала — любовь безумная, потом ревность безумная. Потом в ход идут кулаки и ругань. Дальше остается только поскорее избавиться от возлюбленного и забыть. Чтобы вновь попасть в точно такую же историю. Специалист по граблям, на которые регулярно наступает.
Так вот, Шурка меня обычно защищает. И тогда она бросилась на амбразуру:
— Нет, Кать, ты не права. Если бы у Оли появился ее человек, то она тут же, уверяю тебя, забыла бы Краскова.
Катю не так-то легко сбить с толку.
— А она никогда не встретит этого своего, если будет сидеть безвылазно дома, не сводя глаз с любимого героя.
При этом она посмотрела на постер таким взглядом, что я невольно взревновала. Поверишь ли, мне причинил боль просто заинтересованный взгляд подруги и всего лишь на твою фотографию! Это было, когда я не имела на тебя вовсе никакого права. Теперь же… Впрочем, я ухожу в сторону.
Одним словом, мне влетело по первое число. Никакие смягчающие обстоятельства не принимались во внимание, и защитная речь адвоката, то бишь Шурки, не возымела действия. Катя вынесла приговор:
— Все, дорогая. Теперь я за тебя возьмусь основательно.
Но я радовалась тому, что постер со стены не сорвали да не бросили в помойку контрафактное видео.
Зато я получила поддержку и понимание там, где вовсе не ожидала. Однажды сидела в наушниках на работе и слушала твои песни. Курьер Гошка, как водилось, не прошел мимо:
— Дай послушать!
Я дала ему один наушник, и мы в унисон задергались в такт твоим ритмам.
— Класс! — проорал Гошка. — Это Красков? «Амаркорд» — это круто.
— А в переводе на русский? — не удержалась я от ехидства.
— В переводе на русский — клево. Красков — реальный мужик. Ты знаешь, что он теперь сольно поет? Распустил группу.
Я уже знала. Знала и то, что ты круто изменил направление, попробовав все, кроме блатняка: и попсу, и электронную музыку, и смешанные стили. Однако во всем, что ты делал, присутствовали высокий профессионализм, безупречный вкус, содержательность текстов. О музыке не говорю, и так все понятно. Ты вырос из рока, как вырастают из одежды. Потом ты скажешь, что надоело петь для неуравновешенных подростков.
— Пою — орут. Перестал петь — опять орут. Слышали хоть что-нибудь, неизвестно.
У тебя не было бешеной популярности, как у певцов-однодневок, но и в твоем подъезде стены были исписаны девочками, влюбленными в тебя. Помимо прежнего постепенно формировался новый слушатель, исключительно твой: вдумчивый, желающий не только слушать, но и прислушиваться к тому, что ты хочешь донести до него. А тебе было о чем петь. Ты развивался, не стоял на месте, менялся. Шутил:
— Не меняются только мертвые.
Твои слушатели тебя понимали. Помнишь, как-то ты признался:
— Иногда мне делается страшно. Кажется, что я их обманываю. Они так слушают!
Это делает тебя ответственным за все, что ты сочиняешь. И это же уводит тебя от меня все дальше…
Впрочем, я сейчас не о том.
Мы тогда подружились с Гошкой. Он сообщал мне все новости из Интернета, с твоего официального сайта, звонил, когда по телевизору показывали твой клип, как-то позвал на концерт в ночной клуб. Даже билеты купил. Я не пошла. Испугалась. Пока я тебя не видела, худо-бедно можно было жить. И даже радоваться маленьким радостям. Боялась, что увижу тебя и снова не смогу дышать, жить, радоваться.
Я ведь не была несчастной. Вот на работе повысили, посадили на удобное место. Вот снова лето, скоро отпуск, поедем с девчонками в Крым… Однако Катя скоро вышла замуж за Славика и в Ялту ездила уже с мужем. Шурка крутилась в своем водовороте страстей. Подчас не до меня им было, и встречи наши становились все реже. Мы не заметили, как исчезла потребность в частых девичниках. Даже то, что казалось святым, незыблемым — 19 октября, — утратило значение. Правда, мы регулярно созванивались, отчитывались друг перед другом. Так прошло несколько лет.
Да, любимый, проходили годы, ты жил, менялся, творил. А я… Я тоже жила — на первый взгляд взрослой, полноценной жизнью. Делала карьеру, встречалась по долгу службы с умными взрослыми людьми. У меня были поклонники. Прости, что снова говорю об этом, но я же решила быть откровенной в этих записках. Я хочу, чтобы ты меня понял…
Да, поклонники. Взять хотя бы Гошку. Он окончил свой институт, стал журналистом в каком-то узкоспециальном, но богатом журнале, связанном с торговлей. Мы по-прежнему с ним дружили, обменивались новостями, встречались иногда. Гошка был вхож в мой дом по праву старого друга. Он тоже все эти годы оставался твоим верным почитателем, а значит, моим единомышленником. С ним я могла не стесняясь говорить о тебе бесконечно. С ним одним я была собой настоящей. Словом, с Гошкой мне было просто и хорошо.
Однажды он позвонил мне.
— Оль, все! Идем на концерт!
— Чей?
— Ты спрашиваешь? Краскова, конечно.
— Гош, ты прекрасно знаешь: я не хожу на клубные концерты!
— В том-то и прикол, что не в клуб. Слушай, ты дома сегодня вечером?
— Дома, — растерянно ответила я, не зная, как мне от него отделаться.
— Ну так я забегу с билетами!
И он отсоединился. Что тут со мной началось! Будто застарелая рана открылась.
Любимый, это так больно, когда нет надежды! Когда все загоняется внутрь и ты всякую минуту помнишь о своей боли, но не позволяешь ей завладеть тобой. Веришь ли, я стала понимать маньяков! Ведь моя любовь к тебе казалась мне патологией. Катя сумела убедить меня в этом. Я стыдилась своей любви. Прятала ее, а она мстила мне временами такими вот мучительными приступами.
К вечеру, измученная борьбой с собою, я приняла душ, подкрасилась, надела чудесное домашнее платьице в этническом стиле, которое делало меня моложе, и взялась готовить ужин. Гошка всегда приходит голодный, будто не ел неделю. Он обожает мою стряпню. Ты знаешь, я умею готовить, это не отнять. Может быть, это и определило в конечном итоге наши с тобой отношения?..
Итак, я приготовила вкусную мясную запеканку, любимый Гошкин салат из крабов и клюквенный морс. Мне не пришлось долго ждать, нарисовался мой приятель сразу, как только я вынула запеканку из духовки. К тому времени, о котором я рассказываю тебе, Гошка превратился в молодого человека весьма недурной наружности. Высокий, широкоплечий, с длинными темными волосами. Из одежды предпочитал кожаные штаны, черную косуху и бандану. Надо ли говорить, что передвигался он преимущественно на мотоцикле?
Гошка влетел и — сразу на кухню.
— Руки вымой! — крикнула я.
— Поздно, — с набитым ртом ответил он.
— Ничего не поздно. Давай быстро!
Пришлось самой волочить его в ванную и включать воду, иначе было не оттащить от противня с запеканкой.
— Куртку сними, все-таки есть собираешься!
Гошка скинул косуху на пол, предоставив мне самой нести тяжеленную куртку в прихожую. Потом я села напротив него на кухне, под часами, и смотрела, как он уписывает вкусную еду. Почти все съев, он опомнился:
