Майкл Скотт - Китайская невеста
— Пойдем вперед.
Кай вернулся на свое место в голове колонны.
Взрослые и дети сотнями устремлялись к площади с боковых улиц, заполняя ее настолько, что приходилось продвигаться вперед очень медленным шагом.
Восхищаясь — хладнокровной храбростью эскорта, Джонатан знал, что близок миг, когда им или придется разомкнуть ряды, или действительно пустить в ход свои кумины.
Кто-то вывернул камень из мостовой и бросил его в Джонатана. Бросок получился слабым, и камень не долетел до колонны.
В считанные мгновения Джонатан понял, что другие неминуемо последуют этому примеру, и тогда начнется неконтролируемая потасовка. Он обладал редким даром, присущим всем Рейкхеллам, хранить хладнокровие в момент опасности, однако в данном случае сработал скорее инстинкт, нежели разум, который подсказал ему, как поступить в этот критический момент.
Быстро убрав в ножны свою шпагу, которая была бы совершенно бесполезной в бою против стольких противников, он сложил руки рупором и что есть силы прокричал на кантонском наречии:
— Жители Кантона! За что вы ненавидите меня? Да, это правда, что у меня кожа и цвет волос как у «заморского дьявола». Но жители Кантона мне братья!
Услышавшие эти слова буквально остолбенели. Каждый в Кантоне отлично знал и возмущался тем фактом, что ни один иностранец не утруждал себя тем, чтобы выучить их язык, а предпочитал обращаться к ним на своем родном языке, удивляясь при этом, что его не понимали.
И вот теперь, здесь, на площади, перед ними стоял «заморский дьявол», говоривший на кантонском наречии как местный! Даже акцент был местным, по толпе пронесся удивленный ропот.
Ободренный мгновенной передышкой, Джонатан снова и снова, много раз подряд как заклинание повторял свою фразу, пока горло не пересохло.
Кай продолжал неуклонно двигаться вперед, вслед за ним его стражи, однако теперь они не вращали над головой кумины. Находившиеся в передних рядах расступались перед ними, стоящие поодаль, понемногу начали спокойно расходиться.
Кантонцы, включая тысячи и тысячи неграмотных, были практичными, думающими людьми, вот и теперь они остановились обдумать ситуацию, а не бросались вперед, охваченные слепой яростью. Они были явно озадачены. Ни один «заморский дьявол» не отваживался появляться внутри городских стен вот уже на протяжении многих дней, и те, кто работал на территории западного поселения, возвращаясь вечером домой, рассказывали, что иностранцы перепутаны до смерти.
И все же этот одинокий «заморский дьявол» осмелился войти в город. Более того, его охраняла частная гвардия одного из могущественных людей. Кто он? Те, кто разбирался в униформе, сказали, что охранники состояли на службе у Сун Чжао, пользовавшегося уважением и репутацией щедрого человека, каждый год жертвовавшего крупные суммы на улучшение положения бедных людей. Он также был патриотом, о чем всем было хорошо известно. Работавшие в порту говорили, что ни один «заморский дьявол» не смел оспорить это слово.
Мужчины спрашивали себя, чего ради подвергать себя риску лишиться головы от вращающихся со свистом куминов. Пожилые женщины и бездельники решили, что у них есть дела и поважнее. Понемногу толпа начала рассеиваться. Незаметно Кай ускорил шаг.
Теперь их преследовала лишь небольшая горстка фанатиков, справиться с которыми не составляло труда. Вновь над головами эскорта со свистом завертелись кумины. Но даже те, кто не видел пользы ни в одном иностранце, заметили, что «заморский дьявол» не вынул шпаги из ножен и не пытался воспользоваться пистолетами. В конце концов даже фанатики потеряли интерес и начали расходиться.
К этому времени колонна продвинулась из трущоб в районы, где располагались дома состоятельных граждан. Каждое жилище окружали высокие стены, и по мере того как процессия поднималась на второй холм, дома становились все больше. Люди, проживавшие здесь, были слишком хорошо воспитанными, чтобы угрожать иностранцу, а слуги их хорошо вышколены.
Теперь только мальчишки следили за продвижением фаланги, но они хранили уважительное молчание.
Кай оглянулся через плечо, и они с Джонатаном обменялись широкими улыбками. Эта партия с судьбой в противостоянии с толпой осталась за ними исключительно благодаря сообразительности американца.
Теперь, когда опасность отступила, самое сильное напряжение из того, что когда-либо доводилось испытывать Джонатану, зарождалось глубоко внутри. На вершине холма показалась знакомая стена, окружающая жилище Сун Чжао, а по другую сторону этой стены находилась та единственная женщина, которую он любил.
Кай открыл огромные железные ворота, затем отошел в сторону, и Джонатан прошел внутрь по усыпанной гравием дорожке, мимо маленьких садиков, прудиков с листьями кувшинок на поверхности воды, прудиков, соединенных друг с другом миниатюрными мостиками, прудиков, в чистой воде которых плавали ярко окрашенные рыбки. Вокруг тишина, и только звук его шагов и тихий перезвон струй маленьких водопадиков нарушали безмолвие.
В конце дорожки в одиночестве стояла Лайцзе-лу. У нее было достаточно времени, чтобы привести себя в порядок ради этого мгновения. Стройное тело облегал серебристый чонсам, подчеркивавший цвет ее кожи и волос. Длинные серебряные серьги спускались до плеч, на правой руке красовалось крупное серебряное кольцо. На левой — обручальное кольцо, подаренное Джонатаном.
Джонатан затаил дыхание и застыл на месте, когда увидел ее. Она была намного прекраснее, чем образ, который возникал в его памяти бесчисленные тысячи раз.
Лайцзе-лу тоже не отрываясь смотрела на него. Он выглядел в точности так, как она знала будет выглядеть: растрепанный и высокий, владеющий собой и распоряжающийся собственной судьбой.
Вдруг одновременно они бросились бегом навстречу друг другу, не в силах больше сдерживаться. Ни один не мог вымолвить ни слова, их поцелуй был яростным, но нежным, страстным, но мягким, выражающим обоюдное желание, которое горело в них на протяжении этих долгих и жестоких лет вынужденной разлуки. Этого момента они с нетерпением ждали, его предвкушение давало им силы преодолеть трудности, выпавшие на их долю, и вот теперь, наконец-то, они встретились — таков был смысл этого объятия.
Наконец они слегка отстранились, все еще продолжая прижиматься, и заглянули друг другу в глаза. Светившаяся в них нежность, поразительно одинаковая для мужчины и женщины из двух совершенно различных миров, смыла последние сомнения и страхи.
Джонатану потребовалось значительное время, чтобы прийти в себя и восстановить дыхание, и когда он заговорил, то намеренно обратился к ней на мандаринском наречии, которым он усиленно занимался.
— Никогда, ни на одно мгновение не прекращал я любить тебя, — хрипло проговорил он.
Подведенные серебряной краской глаза Лайцзе-лу сияли.
— Никогда, ни на мгновение, — ответила она по-английски, — не переставала я любить тебя.
Они улыбнулись, затем прыснули и через мгновение радостно смеялись во весь голос. Вернувшись из мира грез и начав воспринимать окружающий мир, взявшись за руки они направились к каменной скамейке, обращенной к клумбе, утопающей в цветах, тональная гамма которых варьировалась от самых неуловимых оттенков красного, переходя в фиолетовый, синий и желтый.
Не приукрашивая ситуации, Джонатан сразу же объяснил, почему его возвращение так затянулось. Рассказал о своем неблагоразумном поведении в отношении Луизы Грейвс в ночь перед первым отплытием в Китай. Описал своего сына Джулиана. Затем рассказал, как ему пришлось жениться на Луизе, про брачную церемонию в узком кругу. Однако он хранил подлинную верность и любовь к Лайцзе-лу.
— Мы с Луизой ни разу не спали вместе, — сказал он. — Кроме одного того первого раза. Подлинная трагедия наших отношений состояла в том, что в них не было любви.
Лайцзе-лу молча слушала, в глазах застыло напряженное выражение.
— Что стало с этой женщиной?
— Она хотела посмотреть мой новый клипер, который я назвал твоим именем. Она поднялась на смотровую вышку около корабля и или же намеренно прыгнула, или случайно упала вниз и разбилась. Я не знал тогда, не знаю и до сих пор, покончила ли она с собой, или же ее смерть была случайной.
Лайцзе-лу на мгновение закрыла глаза, затем спросила.
— Она знала про нас с тобой?
Он отрицательно покачал головой.
— Возможно, она знала. Может быть, она любила тебя гораздо больше, чем ты думал.
— Может быть, — грустно ответил Джонатан. — Этот вопрос не давал мне покоя. Точно так же, как и то, как ты отреагируешь, когда узнаешь правду о моей задержке.
Лайцзе-лу пристально посмотрела на него.
— Она была жертвой обстоятельств, и ты тоже. Ничто из сказанного тобой не сможет повлиять на мою любовь к тебе.
