Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. Расплата за прошлое
— Одно другому не мешает, Жосс! — рассердилась Лора. — Месье Клутье — поэт, у него свое видение вещей. А ты вечно все сводишь к политике.
Отличавшийся покладистым характером историк ничуть не смутился:
— Ваш муж прав, мадам Лора. Моя ностальгия несколько неуместна.
— Что вы, вовсе нет! Мой муж только и делает, что ворчит. Давайте я лучше подолью вам чаю. Кстати, я ведь вам до сих пор не представила детей. Это мои внучки: справа от вас Лоранс, будущая художница, и ее сестра-близняшка, Мари-Нутта, более безрассудная по характеру. Этот молодой человек, сидящий с надутым видом, наш сын Луи. Я бы хотела, чтобы он стал инженером. А Киона… Да, Киона…
— Моя младшая дочь! — сердито рявкнул Жослин. — Блестящая ученица и непревзойденная наездница.
— Барышня, которую я имел удовольствие встретить в поселке. Что ж, мои поздравления, Киона, — улыбнулся Мартен Клутье, чувствуя смущение Лоры. — А теперь давайте-ка я вам что-нибудь спою!
Не дожидаясь ответа, гость взял гитару. С задумчивым видом и легкой улыбкой на губах он выбирал песню, которая понравилась бы всем, детям и взрослым.
— Я исполню для вас песню [16], которая очень популярна в наших краях, не так ли? — объявил он.
У моих отца и матери
Я был единственным ребенком,
Я был единственным ребенком,
Судьба, роза в лесу,
Я был единственным ребенком,
Я был единственным ребенком.
Они отдали меня в школу,
В простую школу,
В простую школу,
Судьба, роза в лесу,
В простую школу,
В простую школу.
Лоре хотелось закрыть глаза. Она была очарована низким, теплым и обволакивающим голосом своего гостя. Конечно, это был мужской тембр, в корне отличавшийся от голоса Эрмин, но от этого она восхищалась им еще больше, одновременно удивленная и плененная. Как только закончился последний куплет, она принялась аплодировать.
— Браво, это было потрясающе! К тому же я не знала эту песенку.
— Что? — возмутился Жослин. — Ты не знаешь песню «Судьба, роза в лесу»? Я же напевал тебе ее, когда мы только поженились.
— Сомневаюсь, Жосс, я бы это запомнила.
Не расставаясь с теплой улыбкой, Мартен поспешил запеть следующую песню. «Молитву матери» Солда Лебрена[17].
Музыка была бодрой, хотя в словах сквозила грусть. Концовка все же вызывала улыбку, поскольку мать наконец нашла своего сына, которого уже не надеялась увидеть. Луи хлопал в ладоши в такт мелодии, не сводя глаз с пальцев историка, бегающих по струнам. Мирей тоже была на седьмом небе от счастья, и лишь Жослин сидел с насупленным видом. Он был уязвлен поведением своей жены.
«Лора осмеливается утверждать, что забыла эту песню, единственную, которую я знал. Я был так горд, когда напевал ей эти слова на ушко, в самом начале нашей любви, — с горечью думал он. — А она кокетничает с этим типом, взявшимся неизвестно откуда. Ах да! Из Сент-Андре-де-Лепувант… Подходящее название!»[18]
— Месье Шарден, — обратился к нему в эту секунду Мартен Клутье, — может быть, вы хотите послушать что-нибудь особенное? Я не могу исполнять все подряд, поскольку здесь есть невинные уши. Разумеется, я мог бы петь детские считалочки, но, думаю, это будет не очень интересно для вас и вашей дамы.
— В таком случае пусть эти самые невинные уши отправляются на улицу! Все, полдник окончен. Все понятно, молодежь? Идите гуляйте! — гаркнул Жослин. — Только без глупостей. Можете проведать лошадь и пони, посмотрите, есть ли у них свежая вода.
— Хорошо, папочка! — с хитрым видом воскликнула Киона, бросив вызывающий взгляд на Лору.
Лоранс и Мари-Нутта, прыснув со смеху, бросились к выходу. Жара действовала на них возбуждающе. Только Луи покинул комнату не торопясь, засунув руки в карманы.
— Правильно, Жосс, — одобрила Лора медовым голосом. — Так что же, Мартен, какую веселую песенку вы хотите нам предложить?
— «В развевающемся платье» Мари Дюба. Этой песне уже двенадцать лет. Она мне очень нравится.
Этой девушке
Не было и пятнадцати,
Она уснула
Под кустом белых роз.
Ее платье развевалось на ветру,
Развевалось, развевалось на ветру.
Она уснула
Под кустом белых роз,
Ветер приподнял ее платье,
А затем и нижнюю юбку,
Обнажив красивые розовые подвязки
И прелестное белое бедрышко…
Низкий и звучный голос Клутье заглушил раздавшийся на улице сдавленный смех. Четверо детей сидели на корточках под окном, слушая слова, предназначенные для взрослых. Луи, согнувшись пополам, отошел в сторону. Он тихо напевал. «Красивые розовые подвязки и прелестное белое бедрышко…»
Близняшки и Киона вбежали вслед за ним в конюшню с пылающими щеками и на этот раз хохоча во все горло.
— Как вы думаете, что такое бедрышко? — спросил мальчик.
— Бедро, идиот! — ответила Мари-Нутта.
Более взволнованная, чем хотела казаться, Лоранс представляла себе сцену: красивая девушка уснула под цветущим кустом, а ветер приподнимает ее юбку. Это навевало грезы о весне, ожидании любви — несмотря на свои неполные тринадцать, она была очень чувствительна к этим словам. Возможно, это было связано с пока еще смутными ощущениями, которые вызывал в ней Овид Лафлер. Молодой учитель казался ей наделенным всеми необходимыми качествами: любезностью, деликатностью, добротой и обаянием. Это был ее большой секрет, о котором она не рассказывала даже своей сестре.
К счастью, она не услышала следующих куплетов песни. Но Лора наслаждалась ими с нескрываемым удовольствием.
Обнажив красивые розовые подвязки,
И прелестное белое бедрышко,
И все остальное,
Еще более соблазнительное.
Счастлив будет тот,
Кто станет ее любовником,
Он будет получать удовольствие,
Снимая… ленточку с ее волос!
Прикрыв глаза, Лора дрожала от непреодолимой ностальгии по своей юности, по тому времени, когда тело, наполненное жизненной силой, взывает к ласкам, легким поцелуям, предвестникам долгожданного удовольствия. «Но мне не повезло познать счастье этого уникального момента, когда даришь невинность своему избраннику, тому, кого полюбила всем сердцем. Меня взяли силой, осквернили, и если бы не Жослин, я бы так и осталась в этом омерзительном борделе в Труа-Ривьер, чтобы утолять похоть всех окрестных мужчин».
Тот короткий период жизни, когда Лоре пришлось заниматься проституцией под строгим надзором жестокого сутенера, оставил глубокий след в ее душе. Если она так задирала нос и строила из себя богатую знатную даму, то только для того, чтобы стереть из памяти отвратительные воспоминания. Снова окунувшись в прошлое, она внезапно захотела ощутить нежность мужа. Лора взяла Жослина за руку и легонько сжала ее.
— Мартен прав, — шепнула она. — Некоторые куплеты действительно не для детских ушей.
— Не то слово! Мне и самому это совершенно не понравилось, — повысив тон, ответил Шарден. — Очень неприличная песня…
Смутившись, историк отложил гитару. В качестве оправдания он произнес:
— В конце песни становится понятно, что ни о чем грязном речи не идет: все заканчивается шуткой.
— Конечно, — хитро улыбаясь, подтвердила Мирей.
— Однако странные у вас наклонности, — заметил Жослин. — Девочка, которой нет и пятнадцати, объект вожделения, это совсем не в моем вкусе…
— Жосс, не сердись, — вздохнула Лора. — И потом, Мартен поет так хорошо, что почти не обращаешь внимания на текст. Приходите к нам еще, дорогой друг, прошу вас!
— Договорились. Как только у меня появится свободное время, я обязательно к вам зайду. И постараюсь подобрать песни, которые никого не оскорбят, ни детей, ни вашего супруга. Мне очень жаль, месье Шарден. К тому же это не я написал «В развевающемся платье», эту песенку сочинила одна милая особа женского пола.
Мартен Клутье рассмеялся. Но Жослин, раздраженный до крайности, сообщил, что хочет отдохнуть у себя в комнате.
— Продолжайте, месье, и всего вам доброго, — проворчал он, поднимаясь из кресла.
Лора посчитала, что ей тоже лучше удалиться. Она протянула нежную теплую руку Мартену, который несколько лишних секунд удерживал ее в своей ладони.
— Я приду еще, — заверил он. — Хорошего вам вечера, мадам!
* * *В отсутствие Эрмин и Тошана Киона, Луи и близняшки были предоставлены сами себе. Они поменяли воду у лошади и пони, помещенных в конюшню из-за сильной жары, и теперь направлялись к водопаду.
— Помочим ноги, — говорила Лоранс. — А ты, Киона, может быть, что-нибудь там увидишь.
— Может быть, если вы не будете шуметь.
— А я, пожалуй, освежу свои белые бедрышки, — пропела Мари-Нутта. — Тебе придется закрыть глаза, Луи.
