Наталья Калинина - Ужин с соблазнителем
Алик был молчалив и не отходил от меня ни на шаг. Я думала, что он в отпуске, пока однажды он не сказал:
— Ты уедешь, и я засяду писать свою книжку. Я знаю слишком много такого, чем обязан поделиться с другими. Чтобы предостеречь людей от ошибок, которые я совершил. Человек, имеющий власть над людьми, должен быть очень снисходительным и осторожным. Иначе он рискует превратиться в прокурора. Никто из смертных не имеет права вершить судьбы других смертных.
— А как же быть с преступниками и убийцами? — возразила я. — Что, нужно сидеть сложа руки и ждать, когда их покарает Бог или кто-то там еще?
— Преступниками становятся те, кто считает, будто им дозволено все. Этим людям нужно селиться отдельно от других, образовывать свои деревни и города. К сожалению, почти все мы случайно женимся или выходим замуж, случайно поселяемся в том или ином месте, работаем на случайных работах, имеем случайных друзей. Отсюда и происходят все наши несчастья и даже трагедии.
— Но как сделать иначе? Как уберечься от случайных встреч, поступков и так далее? — с интересом спросила я.
— Я знаю несколько вопросов, на которые нужно дать искренние ответы, и тогда многого можно избежать. На эти вопросы не нужно отвечать сразу — нужно ответы прочувствовать, вжиться в ситуацию. Если мужчина и женщина поймут вдруг, что они нравятся друг другу, они обязательно должны ответить себе на эти вопросы. Не рисуясь и ничего не придумывая. Так, как если бы они отвечали перед Богом.
— Человеку очень трудно быть искренним даже самим с собой. Ведь мы всегда хотим казаться лучше, чем есть на самом деле.
Алик смотрел на меня внимательно и вдруг быстро отвел глаза.
— Ты кажешься мне еще совершенней, чем она. Она была настоящим совершенством.
— Это плохо?
— Совершенные либо рано умирают, либо всю жизнь терзаются от того, что перестали быть совершенными.
— Как ты думаешь, моя мама очень страдает от этого? — неожиданно для себя спросила я.
Он молча встал и вошел в воду. Со спины Алик казался настоящим мальчишкой, моим ровесником. Я никак не могла представить его в роли возлюбленного моей матери.
— Да, — ответил он и, нырнув, быстро поплыл под водой. Он вынырнул почти на середине озера и поманил меня рукой.
Я отважно вошла в прохладную эмалевоголубую воду и, ни минуты не колеблясь, поплыла за ним.
Домик был совсем маленький и очень чистый — словно каждую дощечку и половицу тщательно промыли и вытерли.
Он стоял в окружении высоких кустов ежевики и шиповника. Я бы никогда не заметила узкую заросшую травой тропинку, ведущую к низкому крылечку.
— Тебе здесь нравится, — утвердительно сказал Алик. — Твоей маме здесь бы очень понравилось.
— Сомневаюсь. Она любит современные удобства. К тому же мама умрет без телефона и своих приятельниц, с которыми часами может болтать об искусстве, литературе или просто сплетничать. Ей было бы здесь скучно.
— В ту пору Кира мечтала о таком домике. Но я не мог предложить ей ничего, хотя бы отдаленно напоминающего этот домик. Я был беден и полностью зависел от капризов и прихотей матери. Кира всегда была свободным человеком. Она не могла меня понять.
— Она стала другой. Возможно, теперь она бы тебя поняла.
— Теперь мне это больше не нужно. Тебе нравится здесь?
Я молча кивнула. Казалось, я грезила наяву. Дом словно сошел со страниц моей любимой сказки о доброй колдунье, одиноко живущей в лесу и помогающей людям — душистые пучки сухих трав по углам, гирлянды из шишек, большая елка в кадке посредине комнаты. Ее макушка уже почти касалась потолка.
— А что ты будешь делать, когда ей станет тесно? — спросила я.
— Или срублю елку, или подниму потолок — пока не знаю.
— Ты срубишь елку? — Я сказала это почти сердито.
Он пожал плечами и отвернулся.
— Если ты срубишь елку, я… я буду тебя ненавидеть.
— Но она будет расти и расти, и мне придется каждый год поднимать потолок и наращивать стены. — Он по-детски беспомощно улыбнулся. — Ведь это дом для тебя, а не для елки. Ты хотела бы жить в этом доме? Только не надо отвечать сейчас.
Я представила, как просыпаюсь по утрам под птичий гомон или тихий шорох дождя по листьям, как по моему лицу скользит робкий солнечный зайчик, как Алик подходит ко мне, поднимает на руки и несет через густые цветущие травы на поляну. Мои босые пятки касаются их высоких головок, нежно склоняющихся от прикосновения к моей теплой еще полной сонной неги коже. Небо над моей головой вращается все быстрее и быстрее, превращаясь в сияющую голубую воронку, в центре которой меня ждет…
— Нет, это невозможно, — услыхала я голос Алика. — Я не имею права распоряжаться твоей волей.
— Но я сама хочу этого. Ты будешь со мной. Ты всегда будешь со мной…
Наши взгляды встретились. Я потянулась к нему всем телом. Этот поцелуй не был первым в моей жизни, но это был первый поцелуй, которому я отдалась без остатка. Думаю, это был совершенный поцелуй. Я даже уверена в этом. Всю жизнь я мечтала о таком совершенстве.
— Я остаюсь здесь, — прошептала я, заваливаясь на мягкое ложе, от которого благоухало лесными травами. — Я всегда хотела жить в таком доме. Ты останешься со мной.
Он сел на край лежанки и взял меня за руку. У него был виноватый обреченный вид. И очень несчастный. Меня это удивило.
— Я люблю тебя, — сказала я. — Я буду всегда любить тебя. Мы будем жить в этом доме вдали от людей. Нам никто не посмеет помешать. Мы будем принадлежать только друг другу. Мы даже ни с кем разговаривать не будем. Я не хочу делить тебя с друзьями и подругами. Даже своих родителей я не хочу видеть. Нам с тобой будет очень хорошо.
— Да.
Он лег рядом. Я обняла его за шею, хотела прижаться к нему всем телом, но он отодвинулся.
— Почему? — удивилась я. — Мы принадлежим друг другу. Мы с тобой одно целое. Мне было так неуютно среди тех старых заплесневелых стен, куда ты меня возил. Там пахло смертью. Здесь благоухает жизнь. Смерть — это ненависть к собственной плоти. Жизнь — любовь. Я люблю тебя. Поцелуй меня еще.
Мы целовались целый день. Я пришла в себя, когда солнечный луч, проникающий в щелку между розовыми занавесками, из желтого стал апельсиново-оранжевым. Я поняла, что наступил вечер.
— Мне пора. — Алик встал, поправил одежду. — Тебе тоже.
— Нет. — Я энергично замотала головой. — Я никуда отсюда не уйду. Наконец мне хорошо. Совсем хорошо. Я всегда мечтала о том, что мне будет так хорошо. Там много такого, чего я не понимаю, но мне приходится притворяться, будто я понимаю это. Улыбаться, что-то говорить, с чем-то соглашаться. Зачем? Я больше не хочу врать самой себе.
— Из лжи состоит наша жизнь.
— Нет! Я не позволю, чтобы моя жизнь состояла из лжи. Уж лучше я утоплюсь в озере.
— Но я должен вернуться домой. — Он тяжело вздохнул. — Иначе они… Иначе они придут сюда и все разрушат.
— Я буду тебя ждать.
— Я скажу им, что ты перегрелась на солнце и рано легла спать. Они не посмеют тебя тревожить.
Я сидела возле окна и смотрела на солнце, медленно опускавшееся в безмятежно-тихую поверхность озера. Мне казалось, что вода в нем становится с каждой секундой все горячее и вот-вот закипит, а потом превратится в пар. И я на самом деле увидела густой белый пар. Им заволокло постепенно кусты и деревья вокруг. Я легла на лежанку и натянула до подбородка одеяло. Я была полна счастьем. Мне не хотелось думать ни о чем другом.
Я заснула…
Я открыла глаза и увидела Алика. Он сидел на краю лежанки и не мигая смотрел на меня.
— Они не поверили мне, — тихо сказал он.
— Какое им дело? Мне хорошо. Мне очень хорошо.
— Но они мне не поверили.
Он удрученно уронил голову на грудь.
— Так заставь их поверить. Ведь ты обладаешь даром…
— Кажется, я лишился его. Я слишком сильно люблю тебя. Ты увлекла меня в тот мир, где совершать насилие над чужой волей считается непростительным грехом.
— Знаю. Но я не хочу, чтобы они мешали нам с тобой любить друг друга.
Снова мы провели целый день вместе. Я уверена, Алика тоже устраивали наши отношения — поцелуи, детские ласки. Почему-то их принято называть чистыми. Как будто настоящая любовь может быть грязной. Я высказала эти мысли вслух, и он ответил:
— Где-то в глубине души ты еще не готова к взрослой любви. Твое тело хочет ее, но душа робеет. Мне хорошо от того, что ты такая. Я буду делать так, как хочешь ты. Всегда.
— Но я не хочу подчинять твою волю. Наоборот — я хочу тебе подчиниться.
— Но что же нам в таком случае делать? — Он растерянно мне улыбнулся. — Кто-то должен уступить.
— Я тебе не уступлю. — Я лукаво ему подмигнула. — Это тот случай, когда я не могу тебе уступить. Думаю, один-единственный случай.
— Но я не сумею этим воспользоваться. Я не знаю, как этим воспользоваться.
