Виктория Холт - Дитя любви
***
Это была самая холодная зима на памяти всех живущих. С начала декабря стояли сильные морозы, и, когда мы прибыли в Лондон, оказалось, что он превратился в другой город. Темза настолько промерзла, что торговцы устроили на ее льду настоящий базар. Это изменило лик нашей столицы, и все вновь прибывшие были немало изумлены. Жители же города уже привыкли к этому и ходили за покупками - да и просто на прогулку - только на реку.
Вокруг царило веселье. Холода дали повод к праздникам. Такой погоды никогда не было и, в этом никто не сомневался, больше никогда не случится. Лед был тверд, как камень: от Вестминстера к Темплю даже пустили кареты, а иногда на льду разводили костер.
Некоторые пуритане - а их было множество - объявили, что так холодно и будет, пока все мы, за исключением самых праведных, не замерзнем до смерти. Бог уже насылал чуму и великий огонь, и это еще одно его предупреждение.
Вокруг бродили угрюмые перевозчики: холода лишили их ремесла. Многие из них поставили свои лавки и превратились в торговцев.
- Что хорошо одним - плохо другим, - последовал философский ответ со стороны моего отца.
Мать, Кристабель и я часто наведывались на Темзу за покупками. Торговцы были веселы и бодры, но нам приходилось быть очень осторожными во время этих прогулок по льду. Все ждали оттепели, но лед был крепок, и морозная погода держалась уже так долго, что вряд ли все быстро бы растаяло, даже если бы неожиданно потеплело.
Там, на льду, мы и познакомились с Томасом Уиллерби, полноватым мужчиной средних лет. Он стоял у одного из прилавков и пил горячее вино. На льду Темзы многие торговали спиртными напитками, ибо в такую погоду на них был большой спрос.
Так получилось, что, когда мы проходили мимо, Кристабель поскользнулась и толкнула Томаса Уиллерби. Вино выплеснулось ему в лицо, и его красные струйки полились вниз по изысканному плащу.
Кристабель была в ужасе.
- Мой дорогой сэр, - воскликнула она, - мне так жаль! О ,Боже! Это я виновата! Ваш плащ испорчен!
Когда я взглянула на него, оказалось, что этот Томас Уиллерби обладает весьма приятной наружностью.
- Моя милая, - сказал он, - не переживайте! Вы ни в чем не виноваты: это все лед!
- Но ваш плащ... - вступила в разговор мать.
- Пустяки, леди, сущие пустяки!
- Если вино немедленно не смыть, могут остаться следы!
- Значит, моя милая леди, так тому и быть. Мне очень не хотелось бы, чтобы эта леди... - он приветливо улыбнулся Кристабель - ..беспокоилась о каком-то плаще. Она ни в чем не виновата. Как я уже сказал, во всем повинен этот скользкий лед!
- Вы так добры, - тихо вымолвила Кристабель.
- И теперь я прошу вас ни о чем не беспокоиться!
- Вы должны зайти к нам домой, - сказала мать, - я настаиваю! Там я прикажу застирать плащ, или мы посмотрим, что можно с ним сделать.
- Милая леди, вы так добры!
Было очевидно, что он с удовольствием принял это приглашение. Мы отвезли его в наш лондонский дом, который находился неподалеку от дворца Уайт-холл, и там мать заставила его снять плащ и приказала слуге принести один из тех, что принадлежали отцу. А пока нам подали вино и пирожки, которые мы называли винными - они были начинены пряностями и подавались горячими прямо с очага.
- Слава Господу! - сказал Томас Уиллерби. - Я бы сказал, будь благословен тот день, когда вы поскользнулись на льду!
Вскоре к нам присоединился отец, которому тут же рассказали о столкновении. Ему очень понравился Томас Уиллерби, он уже слышал о нем. Не тот ли он лондонский торговец, который десять лет назад приехал из деревни и за это время успел прославиться своей деловой хваткой?
Томас Уиллерби был тем человеком, который любил хорошие компании. Он был совсем не прочь поговорить и о себе. Да, он тот самый Томас Уиллерби, заверил он отца. Год назад он понес тяжелую утрату: он потерял свою нежно любимую жену. К огромному сожалению, у них так и не было детей. Ну, а теперь он подумывает удалиться от дел: он сделал приличное состояние и хотел бы поселиться где-нибудь в сельской местности, неподалеку от города... Может, он даже займется сельским хозяйством. Все, что ему требовалось, - это подходящий дом.
Они немного поговорили о сельских делах, и, конечно же, не обошлось без упоминания о заговоре "Ржаного дома". Оба сошлись на том, что для Англии день смерти короля станет поистине днем всеобщей печали, ибо наследников, за исключением брата короля и одного из его незаконнорожденных сыновей, не было. Томасу Уиллерби совсем не хотелось видеть нашу страну в лапах папистов, и в этом его мнение и мнение отца полностью совпадали.
К тому времени, как доставили его вычищенный плащ, мы, казалось, стали большими друзьями, и отец предложил Томасу Уиллерби взглянуть на два дома, которые находились неподалеку от нашего Эверсли-корта. Это были Эндерби-холл и Грассленд Мэйнор, которые были конфискованы, когда их владельцев схватили по обвинению в заговоре. Отец считал, что эти поместья должны попасть в хорошие руки, а Томас Уиллерби решил, что непременно должен поехать и взглянуть на них.
До самого февраля оттепели так и не было. Затем ларьки исчезли с реки, и лед начал трескаться. К тому времени Томас Уиллерби купил Грассленд Мэйнор, который находился всего лишь в полумиле от нас. Отец был очень доволен, что получил в соседи такого человека, и выказывал по отношению к нему дружеские чувства.
Томас часто навещал нас и очень радовался этим встречам, но, как мне казалось, особенно его привлекала Кристабель. Он, несомненно, был очень доволен случаем, что ввел его в круг нашей семьи.
Мой отец, естественно, был одним из тех, знакомства которых ищут: богат, влиятелен при дворе, близкий друг короля и герцога Монмута, хотя последний после своего изгнания не пользовался особой популярностью. А Томас Уиллерби был не из тех, что выдвинулись в высшие слои общества. Он приехал в Лондон в погоне за фортуной, и, работая в поте лица и прославившись своей честностью, разбогател. Пользуясь уважением со стороны тех, кто был рожден в более избранной среде, нежели он сам, он был весьма рад тому, что и в Эверсли его принимали как друга.
Он и Кристабель стали часто встречаться. Кристабель считала себя некрасивой, хотя, не вбей она себе это в голову, все бы думали о ней как об очень приятной девушке. Но Томас Уиллерби заметил ее красоту, и однажды она пришла ко мне, светясь от радости.
- Присцилла, я должна поговорить с тобой, - сказала она. - Случилось нечто изумительное!
Я взмолилась о том, чтобы она не тянула, а говорила побыстрее.
- Твой отец послал за мной, сказал, что Томас Уиллерби просил моей руки и что он дал на это свое согласие! Присцилла, я выхожу замуж за Томаса Уиллерби!
- А ты.., любишь его?
- О да! - пылко ответила она. - Люблю! Я обняла ее.
- Тогда я рада за тебя!
- Я не заслуживаю этого счастья, - сказала она.
- Кристабель, конечно же, ты его заслуживаешь!
Она покачала головой.
- Видишь ли, теперь справедливость восстановится...
Я не совсем поняла, что она имеет в виду. Кристабель поколебалась немного, после чего продолжила:
- Теперь он это признал, и тебе следует все знать! Я это подозревала, еще когда приехала сюда...
- О чем ты говоришь, Кристабель?
- Я не дочь Конналтам! Моим отцом был твой отец, а моей матерью - леди Летти!
- Кристабель!
- О да, - сказала она, - когда-то давно они вступили в связь, несчастным последствием которой явилась я! Твой отец тогда был женат на своей первой жене, и было немыслимо - ты сама это прекрасно знаешь, - чтобы леди, которая была не замужем, родила вдруг ребенка! Поэтому я была рождена втайне, подобно твоей Карлотте, а потом отдана на воспитание Конналтам и взращена как их собственная дочь! Леди Летти назначила им пособие, и они вернулись в свой дом с новорожденным ребенком.
- Моя дорогая Кристабель! - Я обняла ее и поцеловала. - Тогда мы - сестры!
- По отцу, - поправила она меня. - Но ты была признана, принята, рождена в браке - в этом разница!
Я тут же вспомнила о Карлотте и пообещала себе, что с ней такого не случится: она будет пользоваться всеми правами.
- А ты это знала, Кристабель?
- Я догадывалась! Наш отец иногда приезжал к Конналтам, чтобы взглянуть на меня. Я это чувствовала! И леди Летти тоже проявляла интерес к моей судьбе. Она часто присылала мне вещи - хотя предполагалось, что все это исходило не от нее. А когда я приехала сюда, со мной начали обращаться не как с гувернанткой, но в то же самое время и не как с членом семьи! Вот тогда я все и поняла!
- Если бы ты сказала мне об этом раньше!
- А если бы ты случайно проговорилась? Меня бы тут же вышвырнули из дома!
И тут я все поняла - и эту горечь, и эти приступы подавленности! Бедная Кристабель!
- Странно, - сказала она. - Нас - тех, кто был рожден так, как я, - нас называют детьми любви, однако очень часто именно любви нам больше всего и не хватает!
