Имоджен Эдвардс-Джонс - Отель Вавилон
О том, чтобы спиртное — в бутылках с пробками или крышками — раскупалось, заботится не только работник погреба. Стоимость вина, что хранится в наших подвалах, равняется государственному долгу небольшой страны, поэтому каждую отдельную бутылочку следует любить, холить и лелеять. Никому не хочется, чтобы по его недосмотру испортился напиток стоимостью пять тысяч хотя бы в единственной бутылке. Заботиться о нем — огромная ответственность.
Мужчина и женщина средних лет, покачиваясь и притворяясь трезвыми, идут по вестибюлю. Она, в туфлях с высокими тонкими каблуками, постоянно спотыкается на блестящем мраморном полу, партнер крепко обнимает ее за талию, стараясь удерживать в перпендикулярном положении. Она настолько пьяна, что кивает пальме в горшке, очевидно, принимая ее за нечто одушевленное. По-видимому, отдохнула парочка на славу.
«А у меня вечер, можно сказать, только начинается», — размышляю я, глядя сквозь вращающуюся дверь на улицу. К отелю подъезжает такси. Патрик суетливо подбегает к парадному входу. К стойке с улыбкой ожидания на лице направляется невысокий бизнесмен-японец. Втягиваю голову в плечи и заставляю себя подняться на ноги. О черт. Ну сколько можно!
— Добрый вечер, сэр.
Бедняга кланяется, не подозревая, что я отфутболю его и ему придется снова усесться в такси и ехать вверх по улице в «Беркли». Он явился к нам из аэропорта и надеется, что после утомительного шестнадцатичасового полета сразу вселится в номер. А я, естественно, знаю, что ничем не смогу ему помочь. Клиент напрасно отдает багаж Патрику, который водружает его на тележку, и достает паспорт. Делаю все, что положено: прикидываюсь, будто внимательно рассматриваю паспорт мистера Ямамото, набираю его фамилию на компьютерной клавиатуре и тут подхожу к ключевому моменту, когда следует принести извинения:
— О! — Притворяюсь неприятно удивленным. — Надо же! — В эту минуту клиенты настораживаются. — Мне очень и очень жаль, сэр, — продолжаю я. — Похоже, произошло чудовищное недоразумение. В отеле целый день проводили ремонтные работы. Видите ли, мы не можем поселить вас в заказанный номер.
Очень важно убедить человека в том, что, когда он звонил, мы могли сказать с полной уверенностью: непременно предоставим вам номер, однако позднее возникли непредвиденные обстоятельства, из-за которых приходится нарушить данное обещание. Словом, что мы не поселяем бедолагу в нашем отеле исключительно по воле Божьей, а не потому, что Линнет снова приняла чрезмерно много заказов.
Мистер Ямамото опять кланяется и делает шаг назад. Советую ему поехать в «Беркли», и он благодарит меня за помощь. Патрик выносит его вещи на улицу, Деннис ловит такси, а я звоню в «Беркли» и говорю, встречайте, мол, следующего. Итак, я заработал за вечер уже шестьдесят фунтов. За каждого отправленного в «Беркли» клиента начальство платит мне двадцатку. Тони останется доволен.
Должен признать, японцу я искренне сочувствую. Так долго болтался в небе, наконец приземлился — и на тебе. В отеле для него нет места. Впрочем, бизнесменов из Японии, которые путешествуют по одному, мы все время спроваживаем. Линнет даже специально это делает. Как только количество заказов превышает допустимый предел, она просматривает список, решая, кого поселить в более удобном номере, а кого отшить. Если, делая заказ, человек говорит, что едет по какому-то очень важному делу, его вероятнее всего разместят в «полулюксе». Если с нами связываются через бюро путешествий, результат будет тот же. Для нас немаловажно оставаться на хорошем счету у крупных компаний и турагентств. Людей же, приезжающих поодиночке всего на сутки, — чаще всего это бизнесмены-японцы, — мы выдворяем в большинстве случаев. Для постоянных клиентов стараемся что-нибудь придумать, а тех, кто планирует остановиться на несколько суток, вообще принимаем с радостью. Чего всеми силами стараемся избегать, так это чтобы отель тратил деньги впустую, или того, что может отрицательно сказаться на прибыли. В общем, опять-таки страдают главным образом предприниматели из Японии.
— Доброй ночи, сэр, — говорит Деннис, махнув японцу рукой. — Приятного отдыха. — Снова звонит его трубка. Он отвечает самым что ни на есть веселым голосом. Беседа длится недолго. — Проклятие, — бормочет Деннис, нажимая на кнопку. Похоже, с «подушками» сегодня проблемы.
Трезвонит телефон на стойке. Это набравшийся постоялец звонит пожаловаться на отдел обслуживания номеров. Насколько я понимаю, клиент более часа назад заказал клубный сандвич, до сих пор не получил его и возмущен тем, как работают люди на кухне. У меня так и вертится на языке: ничего удивительного. Ребята в кухонных помещениях почти дошли до точки. Приготовили две тысячи блюд — для раннего завтрака, завтрака, ленча, чаепития, раннего ужина, ужина, бутерброды, канапе на четыреста персон, закуски для бара; меньше всего на свете им хочется возиться сейчас с каким-то долбаным клубным сандвичем для нажравшегося болвана, который осилит только половину и захрапит прямо на диване, не подумав раздеться. Но я не говорю ни слова, о котором в будущем непременно пожалел бы, а уверяю придурка, что схожу и выясню, в чем дело.
Отправиться на кухню в этот час вечера — все равно что пойти на прогулку по влажным джунглям в бассейне реки Амазонки. Жара там стоит такая и столько пара, что рубашка тотчас прилипает к телу. Еще один долгий день на исходе, но напряжения и безумной суеты не убавляется. Шеф выкрикивает последние команды, обращаясь к измотанному младшему повару, тот орет на помощников. А на тарелке под лампой медленно испускает дух кусок наперченной говядины.
Работники тоже еле живы. Их блестящие белые лица напоминают лики призраков. Темные мешки под глазами в голубом свете неумолимых неоновых ламп кажутся кровоточащими ранами. Бескровные щеки и лбы напоминают о тварях, что живут под камнями и почти не видят солнечного света. Впрочем, не избалованы солнцем и здешние обитатели.
Невысокий темноволосый грузчик, который, хоть и проработал тут пять лет, до сих пор прескверно говорит по-английски, натирает пол вонючим дезинфицирующим средством. Вокруг суетятся повара, роняя очистки и брызгая кровью с мяса на считающийся вымытым пол. Два парнишки в белых одеждах приводят в порядок столы, на которых делали закуски, двое других моют шкафы, где хранятся продукты, еще один шагает к кладовым — двум огромным круглым бочкам, что стоят стенка к стенке. В них морковь, лук, лавровый лист, фенхель и запасы курицы или говядины. Бочки моют и чистят щетками раз в два дня, потом опять заполняют продуктами.
Гул такой, что не разбираешь слов, даже когда кричат. Из-за скрежета металла, плеска воды, которой моют сковороды, непрерывных распоряжений, выкрикиваемых шеф-поваром, возможности спросить у кого-нибудь, где человек из обслуживания номеров, мне так и не удается. В небольшой комнате, в которой принимают заказы клиентов, никого. В конце концов я кладу руку на плечо кухонному грузчику, и он поворачивает голову.
— Обслуживание номеров? — ору я почти ему в ухо.
Он не произносит ни слова. Зато подносит к губам два пальца с воображаемой сигаретой, и мне все становится ясно.
Снова иду по длинному темному коридору и обнаруживаю в курилке двух человек. Первый — ночной уборщик, пришел немного раньше положенного. Сидит в зеленой спецовке и читает арабскую газету.
— Добрый вечер, — говорю ему я.
Человек настолько потрясен, что вообще не отвечает. Еле заметно кивает в знак того, что услышал мои слова, и вновь утыкается в газету. Рядом с ним, ссутулившись и, очевидно, уснув, сидит как раз тот парень, который отвечает за обслуживание номеров. Мирно посапывает и даже как будто улыбается. Не желаю его тревожить. Быть может, эти минуты — самые счастливые для него за целый день. А пьяный клиент наверняка уже не помнит про свой клубный сандвич. С другой стороны, может, и помнит. Тогда минут через несколько непременно спустится к стойке и устроит мне сцену. Осторожно прикасаюсь к плечу парня и легонько его тереблю. Он шире улыбается, ложится на скамейку спиной и растягивается на ней во весь рост, наверное, забыв, где находится. Потом вдруг открывает глаза, рывком садится, в ужасе смотрит на меня и бормочет с французским акцентом:
— Черт, блин, прошу прощения. — Теперь он выглядит моложе, чем когда спал. На вид ему лет двадцать.
— Гм… Ты из обслуживания номеров? — произношу я, больше подсказывая ему, чем спрашивая.
— Да-да. Простите.
— Клубный сандвич, — говорю я.
— Блин. — Паренек шлепает себя по лбу.
Не успеваю я добавить и слова, как он вскакивает со скамьи и выбегает из курилки. Выхожу за ним следом и вижу: он уже в другом конце коридора, мчится на кухню.
— Добрый вечер, — говорю я уборщику, собираясь закрыть за собой дверь.
