Лорна Мартин - Женщина на грани нервного срыва
Разумеется, Луизу переубедили. Мы навестили ее вечером накануне операции. Она была вся в слезах: только что узнала, что одна процедура, проведенная днем, прошла неудачно и придется ее повторить. Голову туго перетягивали двумя эластичными лентами — одна под носом, другая на лбу — и вводили в выступившую на лбу вену краситель. Луиза плакала: по ее словам, ей никогда в жизни не было так больно. Она не хотела с нами разговаривать, но все равно просила не уходить.
Я отчетливо помню, как махала сестре с автомобильной стоянки, когда мы отправились домой тем вечером. Ее палата была на шестом или седьмом этаже.
— Это из-за меня? — спросила я маму, когда мы ехали в машине. Как-то в детстве во время драки я укусила Луизу в макушку и теперь начала подозревать, что, возможно, именно я виновата в несчастье, свалившемся на нашу семью.
На следующий день мы снова были в больнице. Операция длилась около шести часов. Помню, как, увидев ее на больничной койке, я вся похолодела. У меня закружилась голова, и я в слезах опустилась на пол. Лицо сестры так сильно распухло, что она казалась карикатурой на саму себя. Было похоже, будто ее зверски избили. Нос скрывался под многочисленными марлевыми повязками, как у боксера после восемнадцати раундов. В позвоночнике была трубка, а под носом болтался пластиковый контейнер, в который капала спинномозговая жидкость. Луиза с трудом понимала, что происходит вокруг, и была совершенно измотана. Говорить она не могла. В какой-то момент она приподнялась и ее обильно стошнило темной кровью. Все это время я сидела на полу и рыдала.
Больше в эту больницу я к ней не приходила. А через несколько недель ее перевели в другую.
В тот период я как-то резко пошла вразнос. Пила, курила, шлялась по улицам допоздна. А потом так же резко бросила это дело. Сказала друзьям, что они мне больше не нужны, и некоторое время жила затворницей. Наверное, я брала пример с папы: в случае трудностей уходить в себя, ничего никому не говорить и не пытаться ничего сделать.
Рассказывая обо всем этом доктору Дж., я вдруг расплакалась. Слезы лились потоком, текли из глаз словно из бездонного озера. До сих пор я не вспоминала то тяжелое время в подробностях. Я привыкла небрежно упоминать, что однажды в нашей семье «случился небольшой кризис» и мы «прошли через некоторые трудности», но я никогда толком не размышляла о том, что чувствовали тогда мои близкие и я сама.
Недавно, разбирая старое барахло, я нашла записку, которую Луиза передала мне через несколько дней после операции. «Привет, дружок. Как дела? Жаль, что ты сегодня устала и не смогла меня навестить. Но это ничего. Большое-пребольшое спасибо за миленького кролика. Ты очень внимательна. Надеюсь, скоро увидимся. Целую. С любовью, Луиза».
Я купила ей в подарок синего плюшевого кролика и придумала какую-то неубедительную отговорку, чтобы к ней не ходить. Вспоминая об этом, я покачала головой. Не знаю, почему я не хотела возвращаться в ту палату. Ну да, у меня крышу снесло от подросткового гормонального всплеска, но это не оправдание.
— Даже не представляю себе, что чувствовала мама. Как она справилась с этой бедой, — сказала я, глядя в потолок. — И папа. И Луиза. Для них это был кошмар. А уж как людям удается жить дальше, если умирает родной человек, в особенности ребенок, — это у меня и вовсе в голове не укладывается. Меня как журналиста всегда притягивали трагические истории о страшных потерях, — наверное, мне интересен чужой опыт в подобной ситуации.
После паузы голос у меня за спиной произнес:
— А как насчет вас? Как вы чувствовали себя в тот период? Вы ведь были совсем юной.
Я пожала плечами:
— Это неважно. Папа попал под сокращение. Он ушел в себя. Моя сестра чуть не умерла. Мама из последних сил пыталась сохранить нашу семью. Мои эмоции не имеют значения, и я их не помню.
— Возможно, вы чувствовали, что люди, которых вы любите, вас забросили, и злились на них за то, что они не уделяют вам внимания…
Я замотала головой:
— Нет, нет, нет, нет, нет. Это абсурд.
— Мы не пытаемся никого обвинить или взвалить на кого-то ответственность. Мы пытаемся понять, что вы за человек. И почему вы такая, какая есть. Возможно, вы сердились на них, не осознавая этого. Дети часто злятся на родителей, но, не умея выразить свой гнев, загоняют его вовнутрь. Помните, что зачастую эмоции кажутся иррациональными. Их не всегда можно постичь разумом. Как правило, нельзя. Так что, возможно, вас мучила совесть из-за вашего гнева.
Мне казалось, что она рисует портрет человека эгоистичного и неразумного. Слушать это было неприятно, но я понимала, что в ее словах есть доля правды.
До конца сеанса я лежала, молча обливаясь слезами. Я перебирала в голове разные события своей жизни и пыталась взглянуть на них с позиций только что обретенного знания.
Я дала себе зарок: никаких мужчин, пока продолжается курс терапии. Сначала надо привести в порядок мозги, а уж потом устраивать личную жизнь. Но вдруг, совершенно неожиданно, меня пригласили на «свидание вслепую». Со мной такое случилось впервые, и в нормальных обстоятельствах я бы вежливо отклонила приглашение. Но подруги твердили, что лучший способ забыть старую любовь — это завести новую. Говоря грубее, чтобы суметь сделать ручкой одному мужику, надо раздвинуть ножки перед другим. Конечно, я не собиралась прыгать в чью-то постель, но сама мысль о свидании меня радовала. Вообще-то в Шотландии нет культуры свиданий. Наш человек пару раз обжимается с кем-то по пьяни, а потом — бац! — он уже двадцать лет как женат и воспитывает детей. Так что свиданиями я была не избалована, и предложение меня заинтересовало.
Впрочем, это не было «свиданием вслепую» в полном смысле слова. Месяц назад мы с Адрианом познакомились на вечеринке. Во всяком случае, мне так сказали. Проблема была в том, что я никакого Адриана не помнила. Это могло означать две вещи: либо я была пьяна, либо он совершенно мне не понравился.
Тем не менее он не поленился раздобыть у коллеги мой электронный адрес. Меня это подкупило. Хотя, по мнению одной из подруг, это выдавало в нем чудика, а то и маньяка.
Вот что он написал: «Привет, Лори. Приятно было с тобой поболтать на вечеринке у Лизы. Завтра я открываю шлюзы после месяца полной трезвости. Не хочешь составить мне компанию? Целую, Адриан».
Сначала я решила, что кто-то ошибся адресом. Я знать не знала никакого Адриана, не помнила, чтобы представлялась кому-то как «Лори», а главное, понятия не имела, о какой Лизе идет речь. За последний месяц я посетила всего одну вечеринку — у Луизы и Скотта.
Я позвонила Кэти и Рэчел, но они ничем не смогли мне помочь. Следующей в моем списке была Эмили. К счастью, она ведет подробный дневник и благодаря этому сумела вычислить интересовавшее меня событие. Полтора месяца назад мы были на дне рождения у ее подруги — собственно, это была даже не вечеринка, мы просто выпили после работы. Но хотя Эмили точно знала, что ее подругу зовут Лиза, она, так же как и я, не имела представления, кто такой Адриан.
Из чистого любопытства я черкнула ответ: «Привет, Адриан. Ты меня заинтриговал. Буду с тобой откровенна — я совсем не помню нашего знакомства. Я просто не знаю, кто ты такой! Возможно, дело в том, что на дне рождения Лизы я была сильно простужена и приняла кучу лекарств. (Наглая ложь.) Может, расскажешь что-нибудь о себе? Чем занимаешься и т. д. Вряд ли я стала бы встречаться с йогом или вегетарианцем. Ну а в остальном, главное — чтобы искра проскочила, верно? У меня нет четкого образа идеального кавалера. Но должна признаться, что меня привлекают мужчины с большими, сильными руками. Это очень сексуально. До встречи. Целую, Лори».
В ответ он сообщил, что, если верить друзьям, он — симпатичный, остроумный интеллектуал, «чем-то смахивающий на Ричарда Гира».
Черт, черт, черт. Вообще-то я предпочитаю Джорджа Клуни, но перед моим мысленным взором тут же пронеслись финальные кадры «Офицера и джентльмена»: Гир в белой униформе решительным шагом проходит по фабрике, где работает хрупкая и беззащитная Дебра Уингер. Он обнимает ее своими большими, сильными руками, подхватывает и уносит к закату, а Джо Кокер и Дженнифер Уэйн выводят за кадром «Там, где мы будем счастливы». Коллеги Дебры Уингер дружно вскакивают, аплодируют и утирают слезы счастья.
«Отлично, — небрежно ответила я, стараясь не выдавать своего восторга. — Где и когда встретимся?» Ожидая его письма, я загрузила из Интернета песню «Там, где мы будем счастливы» и крутила ее до самого вечера.
Адриан сообщил мне следующие анкетные данные: ему сорок два, он инженер, начитан, повидал мир. Живет в одиночестве в районе Джи-12 — это такой Ноттинг-Хилл местного разлива. Я ликовала. Выходит, он холост, но не цепляется за мамину юбку — по крайней мере, физически. Он писал, что руки у него крепкие, как дубовые ветви, а ладони широкие, как садовые лопаты. «Разумеется, не буквально, но, уверяю, ты не будешь разочарована», — игриво добавил он.
