Катя Ткаченко - Любовь для начинающих пользователей
И небо, чей цвет растворяется в жемчужном цвете воды.
Мне хочется одного — чтобы сон скорее закончился, и я проснулся на суше.
В своём городе, в Симбиной квартирке у подножия горы.
Я не хочу, чтобы по мне ползали крабы и прочая морская живность, я пытаюсь последним усилием вынырнуть из сна, и — ура! — мне это удаётся.
Я открываю глаза, сквозь шторы на окне пробивается луч солнца.
Ещё совсем слабый, видимо, только–только начался восход.
Я лежу весь мокрый от пота и тяжело дышу.
Безумный сон отступил, белый город остался там, куда утром уходят сны.
И тут я вспоминаю, что должен делать.
Я напрочь забыл об этом во сне, но сейчас вспомнил.
Про гору и про то, что там, на вершине, есть нечто, что мешает всем нам.
И прежде всего — Симбе.
Вечером я чётко понял, что с утра мне надо встать пораньше и улизнуть из квартиры, так, чтобы Симба не проснулась.
Иначе она меня застукает, и мне придётся сидеть дома, а граф Дракула будет преследовать Симбу и дальше…
Теперь ясно, отчего мне снился этот бред про пиратов.
Город был на самом деле красивый, но он остался во сне, а я уже тут, наяву…
Если я выйду прямо сейчас, то к обеду, скорее всего, вернусь обратно, и Симба не рассердится.
Впрочем, что–нибудь пожрать неплохо бы прихватить — хоть пару бутербродов и бутылку с питьевой водой, в такую жару мне точно захочется пить…
На часах полшестого, я натягиваю джинсы, стараясь двигаться как можно тише.
Надеваю футболку и прокрадываюсь на кухню.
В холодильнике есть сыр, я отрезаю несколько ломтиков и делаю себе четыре бутерброда. Хлеб с сыром, но без масла, масло растает на жаре. Прихватываю из холодильника большую пластиковую бутылку с минеральной водой. Хорошо, что она без газа. Терпеть не могу газированную воду — от неё в животе урчит.
И прикидываю, куда бы мне положить провизию.
Во сне таких проблем не возникает, собираясь спасать Симбу от пиратов, я совершенно не думал о том, чтобы взять с собой бутерброды.
И воду.
И всё это упаковать.
А тут приходится, ведь высота горы — почти километр.
И сколько времени мне на неё подниматься — я не знаю.
Может быть, час, а может, и два, и три…
Так что лучше найти какую–нибудь сумку типа рюкзачка, у Симбы такая должна быть, вот только где мне её искать?
Я иду в коридор и смотрю под вешалкой.
Под вешалкой пусто, пусто и на полке для головных уборов.
Точнее, там лежит всё что угодно, кроме нужной мне сумки.
Правда, есть ещё кладовка, куда я и заглядываю.
И оказываюсь прав — маленький розовый рюкзачок с двумя лямочками и кармашком.
Такой маленький, что бутылка с водой явно будет торчать наружу, но мне это не помешает.
И нести его придётся на одном плече, на оба он не налезет.
Но и это мне не помешает, главное — рюкзак нашёлся.
И ещё — надо оставить Симбе записку.
Чтобы она не разволновалась и потом не нажаловалась родителям.
Хотя жаловаться она навряд ли станет.
Но я всё равно не хочу, чтобы папенька с матушкой узнали о том, что я собираюсь делать.
Собираюсь — и сделаю.
Потому что должен…
Просто должен — и всё тут!
Я возвращаюсь на кухню, укладываю свёрток с бутербродами и бутылку с водой в рюкзачок, завязываю его и тихо–тихо, чуть не на цыпочках, отношу обратно в прихожую.
А затем иду в комнату, обнаруживаю возле Симбиного компьютера листок бумаги, аккуратно отрываю от него полоску, беру ручку и пишу:
«Симба, не волнуйся, я скоро приду. Наверное, к обеду».
И подписываюсь: «Майкл».
Записку можно оставить здесь, но пока проснувшаяся Симба доберётся до компьютера, она уже начнёт волноваться.
А этого допускать нельзя.
И я решаю положить записку рядом с её кроватью, на тумбочку — там справа тумбочка стоит.
У двери, за которой спит Симба, я медлю.
Отчего–то я боюсь входить, но солнце за зашторенным окном палит всё сильнее, мне надо спешить, и я открываю дверь.
Окно здесь тоже зашторено, однако я не смотрю на окно.
Света и так достаточно.
Симба спит на спине поперёк кровати, сбросив простыню, закинув руки за голову.
И я вижу всё, чего мне не полагается видеть.
Я вижу её грудь и чёрную поросль между ног.
Ещё никогда я не видел этого у реальной женщины.
Пусть спящей, но реальной.
Мне не хочется уходить, мне хочется стоять и смотреть: час, два, три, всё то время, пока Симба будет спать…
Но тут она вздрагивает, сводит ноги, поворачивается на бок.
Я сглатываю слюну и последний раз смотрю на спящую Симбу.
Её красные волосы кажутся сейчас такими же чёрными, как те, которые я только что видел.
Разве лишь не такими курчавыми.
Мне вдруг становится стыдно, я чувствую, что краснею.
Меня прошибает пот.
Я осторожно кладу записку на тумбочку и, стараясь не оглядываться, выхожу из комнаты.
А потом выскакиваю в коридор, хватаю рюкзачок и оказываюсь на площадке.
Я ещё могу вернуться — дверь в квартиру открыта.
Но я захлопываю её, сбегаю по лестнице вниз.
И оказываюсь в пустынном, уже залитом солнцем дворе.
Таком же пустынном и залитом солнцем, как приснившийся мне сегодня ночью белый город.
Вот только небо другого цвета, а вместо моря — гора.
И до её подножия идти совсем недолго — каких–нибудь десять минут.
Я забрасываю рюкзачок на правое плечо и убыстряю шаг.
Поиски Дракулы
Симба смотрит на листок бумаги и в который раз перечитывает коряво выведенный текст.
«Симба, не волнуйся, я скоро приду. Наверное, к обеду».
Подпись: «Майкл».
Со времени обеда прошло уже два часа, нормальные люди обедают в три, не позже.
Это европейский обед сервируется после шести, может и в семь, и в восемь, а порою в девять.
Но Майкл не принадлежит к тем, кто питается на европейский манер, он привык обедать максимум в три — в доме сестрицы режим соблюдают.
Чёртова сестрица, валяющаяся с мужем на турецком песочке.
А Симба тут сходит с ума, точнее, начинает сходить с ума.
Этот ботаник, постоянно краснеющий и потеющий, выкинул абсолютно неожиданный финт, смылся.
Накарябав записку, из которой понятно одно: меня всё достало, и я пошёл погулять. Проветриться. Размяться. А ты не беспокойся, всё будет тип–топ, я скоро приду, ещё до обеда…
Симба и сама обед приготовила: спагетти болоньезе.
Звучит красиво, хотя это не что иное, как обыкновенные макароны по–флотски. Только чуть более навороченные. Рецепт Симба вытащила из сети ещё в тот раз, когда собиралась кормить обедом харю. Она надеялась, что это поможет.
Симба покосилась на харю. Тот загадочно улыбался, и Симба почувствовала, что по её спине бежит холодок.
И всё это перестало ей нравиться.
Даже запах с кухни ей больше не нравился, хотя сегодня макароны получились намного лучше, чем когда она пыталась ублажать желудок хари.
То ли фарш был свежее, то ли помидоры спелее, а может она специи положила какие–то другие, но пахло круче.
Вот только легче от этого не становилось.
Племянник ушёл из дому, и ему давно пора бы вернуться.
Из дому, ему, му–у–у!
Харя не в меру развеселился — видимо, давно не получал в глаз.
Симба посмотрела на дротики и поняла, что сейчас ей не попасть: у нее дрожат руки, ей не по себе, харя всегда удивлялся её способности предчувствовать то, что ещё только должно случиться.
Ничего ещё не произошло, а она уже обо всём догадывается.
Про того же харю она всё поняла за две недели до их разрыва.
Первую неделю ревела, а вторую скрежетала зубами и постоянно тащила его в постель — напоследок, чтоб оттянуться вовсю…
Скоро и европейский обед закончится, а племянник до сих пор где–то шастает.
Хорошо ещё, у Симбы нет телефона — вдруг бы сейчас позвонила сестра?
«Здравствуй, Симба…»
«Здравствуй…»
«Как вы там?..»
«Хорошо…»
«А где Миша?..»
«Нет его, ушёл погулять, обещал быть к обеду, обед давно остыл, а его всё нет, и я уже на рогах…»
Сестра берёт билет и летит обратно.
Хотя это нереально: у них с мужем тур, так что как она поменяет билет? Никак… Будет там сходить с ума, а потом выставит Симбе счёт за испорченный отпуск.
Не уберегла мальчика, выпустила его из своих хрупких лапок.
Вообще–то ей не по нутру, как лыбится харя.
Лыбится. Ухмыляется. Скалится.
Если бы было кого позвать, она позвала бы кого–нибудь и попросила помочь.
В одиночестве она боится, пустьхоть и непонятно — чего.
Но — боится, племянник должен был прийти максимум в три, а уже почти шесть.
Скоро шесть, племянник круглый идиот, обещал вернуться к обеду — возвращайся!
