Уильям Локк - Друг человечества
Септимус сидел с Эжезиппом Крюшо в маленьком кафе с железными столиками, выкрашенными желтой краской, где они встретились впервые.
— Друг мой, — говорил Септимус, — вы одно из явлений природы, заставляющих меня поверить в добрых духов. Если бы вы не вытащили меня тогда из-под колес экипажа, я бы погиб, а если бы я погиб, вы бы не познакомили меня со своей тетушкой, которая умеет готовить, а что бы я делал без вашей тетушки — одному Богу известно. Выходит, что я вам многим обязан.
— О чем тут говорить! Ничем вы мне не обязаны.
— Я обязан вам тремя человеческими жизнями.
13
Эжезипп Крюшо засмеялся и принялся крутить свои темные усики.
— Если вы считаете, что так уж мне обязаны, то можете поквитаться со мной, предложив мне еще стаканчик абсента, чтобы я мог выпить за здоровье всех прочих.
— Ну конечно, — обрадовался Септимус.
Эжезипп, сидевший ближе к двери, обернулся через плечо и крикнул: «Еще абсент!» Кафе было очень скромное — в сущности, даже не кафе, а просто винный погребок с цинковой стойкой и парой железных столиков на тротуаре, придающих ему вид террасы. Септимус со свойственным ему талантом делать все не так, как другие, пил здесь чай — и не такой, какой светские люди пьют в богатых ресторанах, а грязно-серую жидкость с примесью рома, которую пили французы в доброе старое время, когда у них еще не появилось понятие о файф-о-клоке[8]. Если в винном погребке кто-либо из посетителей спрашивает чай, прежде всего начинаются поиски чайника; его приносят неведомо откуда, а уж о самом чае лучше не говорить. Тем не менее Септимус с обычной своей кротостью пил глоток за глотком эту микстуру, покрытую пылью веков. Он налил себе вторую чашку и вылил в нее остатки рома из графинчика, чтобы подготовиться к тосту, который собирался предложить Эжезипп, как вдруг за его спиной раздался знакомый голос.
— Черт возьми! Да это он!
Септимус вздрогнул, вскочил и уронил графин на чашку. То был Клем Сайфер, широколицый, румяный, улыбающийся и, как всегда, готовый повелевать. При виде Септимуса, угощающегося с зуавом на тротуаре перед винным погребком, он настолько изумился, что не сдержал возгласа удивления. Септимус кинулся к нему.
— Дорогой мой, как я рад вас видеть! Присаживайтесь к нам. Выпейте чего-нибудь.
Сайфер снял серую соломенную шляпу и вытер платком вспотевший лоб.
— Фу ты, какая жарища! Как можно жить в Париже в такую погоду, если только это не вызвано необходимостью, я не могу понять.
— А вы зачем здесь живете?
— Я здесь проездом, по пути в Швейцарию, — проверить, как там идет продажа крема. Но я подумывал о том, чтобы вас разыскать. Даже непременно хотел разыскать. Я на прошлой неделе был в Нунсмере, схватил за горло Вигглсвика и выжал из него ваш адрес: отель Годе. Это где-то в этих краях, не правда ли?
— Да, недалеко, — сказал Септимус, сопровождая свои слова неопределенным жестом. Потом он принес Сайферу стул от соседнего столика. — Присаживайтесь.
Сайфер сел.
— А супруга как поживает?
— Су… — кто?
— Супруга, миссис Дикс.
— О, очень хорошо, благодарю вас. — Позвольте вам представить моего друга, месье Эжезиппа Крюшо, зуава; месье Крюшо — месье Клем Сайфер.
Эжезипп щелкнул каблуками и заявил, что он в восторге. Сайфер учтиво приподнял шляпу.
— Изобретатель крема Сайфера — Друг человечества. Прошу не забывать, — смеясь, сказал он по-французски.
— Что это значит? — переспросил Эжезипп, повернувшись к Септимусу.
Тот пояснил.
— А, крем Сайфера — знаю, знаю. Так это вы, месье, производите крем?
— Да, я — Друг человечества. А вы употребляли мой крем? С какой целью?
— Пятки лечил, когда натер себе волдыри за целый день ходьбы.
Слова эти подействовали на Сайфера, словно электрический ток. Он шлепнул обеими ладонями по столу, откинулся на спинку стула и взглянул на Септимуса.
— Черт побери! — воскликнул он, побагровев. — А мне это и в голову не приходило!
— Что именно?
— Да вот водянки на пятках от ходьбы. Просто чудеса! Неужели вы не понимаете? Это значит, что в моей власти излечить больные ноги всех армий мира. Да ведь это же откровение! Мой крем должен быть в ранце каждого солдата, идущего на маневры или на войну. Это для него будет полезнее маршальского жезла. Как я до сих пор не додумался! Мне нужно обойти военные министерства всех цивилизованных стран. Друг человечества? — Я буду Благодетелем человеческой расы.
— Что вы будете пить? — допытывался Септимус.
— Все равно что! — нетерпеливо крикнул Сайфер, весь захваченный новой идеей. — Скажите, месье Крюшо, вы ведь уже употребляли крем Сайфера, — он хорошо известен во французской армии или еще нет? Где вы его купили — в полковом аптечном складе?
— О нет, месье. Это моя мать купила его и натерла мне пятки.
На лице Сайфера выразилось разочарование, но тотчас же он снова просиял.
— Не беда. Главное, вы мне подали мысль. Очень вам признателен.
Эжезипп засмеялся.
— Ваша признательность должна относиться не ко мне, а к моей матери.
— Я охотно подарил бы ей разрешение всю жизнь бесплатно получать мой крем, если бы только знал, где она живет.
— Ну, это дело простое, — она служит консьержкой в том доме, где находится квартира прекрасной дамы месье Септимуса.
— Квартира? — Сайфер круто повернулся к Септимусу. — Как же так? Я думал, вы живете в отеле Годе.
Септимус растерялся.
— Ну да, конечно. Я живу в отеле, а Эмми — в отдельной маленькой квартире. Ей неудобно было жить в отеле — это неподходящий отель для дамы. Там во дворе есть пес, который воет по ночам. Я как-то утром, часов в шесть, попробовал бросить ему ветчины, чтобы его унять, но попал в какого-то старьевщика, который съел ветчину и взглядом попросил еще. А ветчина была чудесная — я ее держал себе на ужин.
— Но, дорогой мой, — Сайфер положил ему руку на плечо, — разве вы не живете вместе?
— Да нет же, конечно, отдельно! — И тотчас же Септимус, совсем смутившись, ухватился за первое попавшееся объяснение: — Видите ли, у нас такие разные привычки: мы в разное время встаем, едим…
Сайфер недоуменно покачал головой. Хозяин кабачка, без пиджака, в рубашке с грязными засученными рукавами, поставил перед ним кружку пива, Эжезипп, который уже приготовился выпить свой абсент и дожидался только, чтобы и его новому знакомому подали заказанное, поднял стакан.
— Как раз перед вашим приходом я собирался выпить за французскую армию, — опередил его Септимус, протягивая свою кружку, чтобы чокнуться.
Эжезипп засмеялся.
— Да нет же! За месье, мадам и беби!
— Беби?! — воскликнул Сайфер, и Септимус почувствовал, что его быстрый острый взор проникает ему в самую душу.
Все чокнулись. Зуав, пренебрегая всеми законами потребления алкоголя, одним глотком выпил свой абсент и поднялся.
— Ну, господа, я покидаю вас. У вас, наверно, найдется, о чем побеседовать. Мое почтение.
Он пожал руки обоим, снова щелкнул каблуками и отошел, покачивая бедрами, сдвинув кепи на самый затылок, так что передняя половина его бритого черепа была открыта.
— Красивый малый ваш друг и неглуп, — заметил Сайфер, глядя ему вслед.
— Он хочет поступить в лакеи.
— Ну теперь, когда он догадался натирать больные пятки кремом Сайфера, у него есть возможность расширить пределы своего честолюбия. Действительно, неглупый малый — подал мне блестящую идею. Немного нескромен, правда. Ну ничего, — добавил он, отвечая на молящий взгляд Септимуса, — я буду скромен за двоих. Ни словом не заикнусь об этом никому.
— Благодарю вас, — сказал Септимус.
Наступило неловкое молчание. Септимус, обмакнув палец в пролитый чай, чертил на столе диаграмму. Сайфер курил сигару, держа ее в уголке рта.
— Ах, волк меня заешь! — пробормотал он, наконец, пристально посмотрел на Септимуса, продолжавшего что-то чертить, и нетерпеливо перекинул сигару в другой угол рта. — Да нет же, черт возьми, не может быть!
— Чего не может быть?
— Послушайте. Мне очень совестно, что я так бесцеремонно вторгся в ваши дела. Но я не могу не интересоваться вами обоими — и ради вас самих, и ради Зоры Миддлмист.
— Вы для нее готовы на все?
— Ну да.
— Я тоже, — тихо проговорил Септимус. — Есть женщины, для которых живут, и есть такие, за которых умирают.
— Она одна из тех, ради которых хочется жить.
Септимус покачал головой.
— Нет, она второго типа, гораздо выше. В последние месяцы я много думал, — добавил он, помолчав. — Разговаривать было не с кем, кроме Эмми и Эжезиппа, и я много размышлял о женщинах. До этого мне редко приходилось с ними сталкиваться, и я ровно ничего о них не знал.
— А теперь знаете, — усмехнулся Сайфер.
