Сара Билстон - Постельный режим
(Сколько себя помню, для друзей, для родственников, вообще для всех на свете я всегда была «Кью». Еще в школе кто-то засек, что в фильмах про Джеймса Бонда одного типа, «Кью», по-настоящему зовут майор Бутройд; моя фамилия — Бутройд, имя — Квинн. Вот и весь сказ. А мне даже нравится. Я, может, до тошноты благопристойная замужняя юристка, но имечко-то у меня как у какой-нибудь секретной агентши, которая разъезжает на перламутровом джипе с бронированными стеклами и не просыхающими от шампанского сиденьями.)
В свою контору я позвонила сразу же, как вернулась от врача. После первоначального замешательства («амнио…» чего?) и долгой-долгой паузы Фэй — партнер в нашей фирме — наконец вышла из ступора и согласилась разбросать мои дела между коллегами. Отныне я свободна от всех обязательств, как доктор прописал. («И чтоб никаких телефонных переговоров из дома, слышите? Оборвать все деловые связи. Стресс может дурно повлиять на кровоснабжение ребенка!»)
Три месяца вдали от собственной конторы, — посмотрим правде в лицо, не такая уж трагедия. Нью-йоркские юристы определенно зарабатывают больше лондонских коллег, но сказать, что именно о такой работе я мечтала, когда четыре года назад все бросила и уехала из Англии, было бы неправдой. От дел и здесь ум за разум заходит, а просиживать за столом приходится еще дольше. Мы с Томом каждое утро протискиваемся мимо друг друга в ванную, изредка воскресными вечерами встречаемся в Центральном парке и устраиваем пикники. Вот и все наше общение. Как мы умудрились зачать ребенка — загадка для обоих. Может, мы и разгадали бы ее, да нет времени потолковать об этом. Мне смутно помнится страстная возня после торжественного вечера, посвященного встрече практикантов, в его фирме. За ужином мы с Томом флиртовали напропалую, за десертом пьяно лапали друг друга под столом, в два ночи плюхнулись в такси, и, сдается мне, очутившись дома, занялись любовью прямо на кухонном столе. Впрочем, не уверена. Но хочется думать, что это случилось именно тогда, а не во время одного из наших осознанных соитий, имевших место по причине простого совпадения — мы оба оказывались дома до одиннадцати.
Теперь, по крайней мере, у меня появится шанс заново узнать Тома. Мы любим друг друга, но в последнее время (уже несколько месяцев) я чую, что между нами что-то происходит, какая-то трещина образовалась и ширится, как полоса темной воды между причалом и отходящим кораблем. Ничего серьезного, конечно, никакого особого разобщения; речь не об интрижках на стороне или угрозах развестись и тому подобном. Чего нет, того нет. На самом деле — выпадет денек, который мы можем провести вместе, и от трещины не остается и следа; она исчезает, когда мы обедаем в Вест-Виллидже[3] или бродим не спеша по Вашингтон-сквер, где четыре года назад встретились в первый раз. А пройдет неделя, и я вдруг снова чувствую ее. Ловлю себя или его на очередном свинстве: резкое слово, оскорбительное замечание, бездумно-эгоистичный поступок — все то, чего мы ни за что не сделали бы, не сказали, о чем даже не подумали бы на заре наших отношений.
Отчасти причина, несомненно, в бесконечной работе, отчасти — в беременности. Для мужчины эти девять месяцев мало чем отличаются от прочих других. Том преспокойно может произнести что-нибудь типа «когда появится малыш», а ведь он уже здесь, с нами, и чувствительно брыкается внутри меня. Моя-то жизнь перевернулась за одну неделю, едва я обнаружила, что беременна. Вот буквально только что я восхищенно разглядывала вторую полоску на серенькой пластиковой палочке, а уже назавтра оставила весь свой обед в унитазе и дивилась тому, что лестничный пролет между двумя этажами у нас в конторе необъяснимым образом сравнялся по высоте с Джомолунгмой.
Постельный режим — отличная возможность избавиться от проклятой трещины раз и навсегда, пока не родился малыш. Может, (кто знает!) мы даже снова начнем заниматься сексом, для разнообразия. По части секса в последние месяцы я не в лучшей форме; до постели добираюсь выжатая как лимон, сил нет зубы почистить, не то чтоб изображать игривого котенка, как рекомендует журнал «Гламур». Буду лежать четырнадцать недель на боку — хоть отосплюсь. Впрочем, если хорошенько подумать, вряд ли это подстегнет нашу застопорившуюся сексуальную жизнь. «Привет, милый! Я тут сто часов кряду пялилась в телевизор. Хочешь покувыркаться?» А к слову, при постельном режиме вообще разрешается секс? Доктор Вейнберг об этом ничего не сказала, но наверняка он, секс то есть, оттягивает кровь от матки. Или оттягивает к матке? Не забыть завтра пошарить в Интернете.
Есть и кое-что другое, что надо там поискать, — для начала все про мой диагноз. До сегодняшнего дня я про амниотическую жидкость слыхом не слыхивала. И недоношенные дети — о них тоже надо будет повнимательней почитать, этот раздел в журнале «Да! Вы беременны» я даже не открывала. На четырнадцать недель раньше срока… В голову сразу лезут мысли о крошечных созданиях, чьи фотографии видишь в объявлениях благотворительных организаций, маленькие инопланетяне с прозрачной кожицей и пальчиками толщиной с иголку. Нет, об этом лучше не думать. Лучше спросить Google про 26-ю неделю беременности.
На «26-ю неделю» ссылок как собак нерезаных. Prematurebabies.com любезно сообщает, что здоровью младенцев, родившихся на этой стадии развития, угрожают крайне тяжелые последствия. Благодарю покорно. Ага, вот и хорошая новость. К тридцатой неделе их шансы выжить повышаются до 90 процентов, а риск серьезных заболеваний значительно снижается. Значит, лопни, а добейся, чтоб этой треклятой жидкости стало больше, чтоб он сидел внутри тебя в целости и сохранности еще как минимум четыре недели. Всего четыре недели лежать на левом боку 24 часа, семь дней в неделю. И впрямь, если вдуматься, не так уж плохо. Верно?
3
Первое утро первого дня постельного режима. По-моему, я здорово справляюсь. Вчера вечером говорила по телефону с сестрой Дженни, так она прямо заявила, что ровно через двадцать четыре часа я со скуки готова буду повеситься. Но Дженни у нас из тех, кто не в состоянии занять себя и на долю секунды. Когда мы были маленькими, она вечно таскалась за мной и Элисон и ныла, чтоб с ней поиграли, а если мы отказывались, поднимала такой рев, что весь дом сбегался. Я из нас троих самая старшая, и придумать себе занятие для меня всегда было раз плюнуть.
Вот что я делала сегодня утром:
1. Проверила почту на Yahoo. Два раза. Ладно, не два, чуть больше.
2. Прочитала «Нью-Йорк таймс», включая деловой раздел.
3. Сравнила печатный вариант «Таймс» с тем, что выложен в Интернете.
4. Заплатила по счетам. Даже по безобразно большим.
(В самом начале «Списка дел, которые современная женщина обязана выполнить до тридцати лет» значится: «Прекратить тайком засовывать неоплаченные счета в старые журналы “Космополитен”» и «Читать в “Таймс” не только раздел “Метро”». Я пока не могу с чистой совестью отметить эти пункты, но поглядываю на них с растущим оптимизмом.)
И я ни разу не включала телевизор! Элисон уверяла, что еще до конца недели я подсяду на «Дни нашей жизни», но мне и без «мыла», без всякой телеболтовни есть чем заняться. Хотя, может, в пять посмотрю «Рикки Лейк»[4]. Кстати, их сегодняшняя тема имеет ко мне непосредственное отношение. Ну, почти. «Как забеременеть».
Том выскочил за дверь в 7.00, в 7.05 в панике влетел назад, бросил кусок сыра на ломоть хлеба и шмякнул бутерброд на стол у тахты («Прости, дорогая, забыл, черт, КАК я опаздываю…»). Надо полагать, это мой обед. Сильное искушение заказать что-нибудь готовое, но тогда придется вставать, открывать дверь…
15.20Проблема обеда решилась с помощью Брианны, нашей малахольной параюристки[5]. Примерно месяц назад мы вместе начали работать над одним делом. Не сказать, чтоб мы сдружились, однако в обеденный перерыв она примчалась, вся в мыле, с другого конца города и притащила — вообразите! — пиццу пепперони с пряностями и овощной салат вдобавок. Я решила, что все-таки буду открывать дверь посетителям, иначе рехнуться можно, но, впустив Брианну, как пай-девочка вернулась на тахту и принялась уписывать пиццу за обе щеки. А Брианна, усевшись возле стены на персидскую ковровую дорожку красного цвета, вводила меня в курс своей крайне запутанной личной жизни и жаловалась на тяжелую долю параюриста (восемь месяцев назад она уволилась из адвокатской конторы на Манхэттене и пришла работать к «Шустеру», где зарплата, конечно, больше, зато отношение — хуже).
После ухода Брианны пять раз звонили из конторы, все пять раз — по работе. Всем все растолковала. Слава богу, готовясь к декретному отпуску, я заранее начала приводить в порядок свои дела, пометила все папки. Корзинка для «входящих» небось уже полным-полна. Ничего, рано или поздно сообразят, что я в нее не заглядываю, и отстанут. Контора странным образом уже отодвинулась куда-то далеко — другой мир, другая жизнь.
