Кришан Чандар - Голос сердца
Гангу в деревне считался самым мудрым человеком, потому что ему приходилось иметь дело с шоферами. Никто не сомневался в его обширных познаниях. Дикарь тоже во всем ему верил.
— Когда же ты начнешь пахать свое поле? — спросил Гангу.
— У меня нет быков.
Гангу поставил тарелку с пышными пакори на другую жаровню и, немного подумав, сказал:
— Пару хороших быков можно купить за двести рупий.
— А сколько это — двести? — спросил Дикарь, который знал счет только до двадцати.
— Десять раз по двадцать.
Наступило молчание.
— Гангу, если я каждый день буду откладывать по одной анне из тех трех, что ты платишь мне, сколько я соберу за год? — снова спросил Дикарь.
Счет — трудная вещь. Гангу неторопливо пересчитал чаинки, бросил их в кипящую воду и прикрыл чайник крышкой. Затем помешал кочергой угли и медленно произнес:
— Что-то около двадцати рупий.
— Через сколько же лет я смогу купить пару быков?
— Через десять лет! — вздохнув, ответил Гангу.
Дикарь сидел молча. Он больше ни о чем не спрашивал. Гангу заглянул в сахарницу, она была почти пуста. Он печально покачал головой:
— Сегодня только три грузовика проехало. Придется всю ночь бодрствовать, не то прогоришь.
— А где находится Бомбей? — запинаясь спросил Дикарь.
В который раз вытирая грязной тряпкой чайную посуду, Гангу ответил:
— Шоферы говорят, что Бомбей далеко отсюда, дальше тысячи миль, наверно. Это большой город… Они рассказывают, что река там такая огромная — другого берега не видно, люди летают по воздуху, а дома их бегают при помощи электрических проводов. Там приготовляют из воды лед, а яйца закладывают в машину, и через несколько минут из них вылупляются цыплята.
Дикарь сидел, удивленно тараща глаза.
— Это правда?
— Шоферы никогда не обманывают меня, — гордо заметил Гангу. Он подставил чашку под пар и вновь начал вытирать ее. — Дома в Бомбее такие огромные, как наши горы.
— А как же люди взбираются в них?
— Для этого есть качели, — разъяснил Гангу. — Они стоят внизу. Люди садятся в них, нажимают кнопку, и качели летят до самого верха.
— Вот чудо! — восхищенно проговорил Дикарь, затем, запинаясь, спросил: — А в Бомбее можно найти работу? Они берут на работу деревенских?
— Шоферы говорят, в Бомбее столько работы, что на три места с трудом находят одного, — уверенно заявил Гангу. — Там все носят белые одежды и едят пять раз в день.
— Пять раз?! — удивленно вскрикнул Дикарь. — У нас в деревне мулла пять раз молится, но чтобы пять раз в день ели, этого я еще никогда не слышал. Так, значит, бомбейцы очень богаты?
Гангу утвердительно кивнул головой. Он стоял у жаровни и смотрел на дорогу. В эту минуту он походил на таинственного тибетского ламу.
— А как отсюда добраться до него?
Гангу зачерпнул ложечкой сахар, высыпал его в чайник и только потом, размахивая ложкой, ответил:
— Отсюда до Патханкота, из Патханкота до Джаланд-хара, оттуда до Дели, а из Дели прямо в Бомбей.
— За сколько дней можно дойти туда пешком?
— Не меньше чем за год.
— За год? — печально переспросил Дикарь.
— Да, а в машине дней за десять-пятнадцать.
— Но шоферы, наверно, много берут за проезд?
— А что ж, бесплатно, что ли, повезут тебя? — снисходительно улыбнулся Гангу.
Дикарь сидел молча, печально устремив взор в окно. Перед его глазами стояли огромные, как горы, дома, сами собой передвигающиеся с места на место. Люди в качелях поднимались наверх, летали, приделав к рукам крылья, или сидели за чашкой чая у окна и приглашали его жестами к себе.
Дикарь шел с большой дубинкой в руке по направлению к Патханкоту. Через плечо его было переброшено ветхое одеяло и небольшой узелок. Рубашка и шаровары отца, бронзовый кувшинчик, шляпа, отделанная красивыми квадратными черными и белыми пуговками, — вот и все его богатство. Отец купил шляпу в лучшие времена и надевал ее, когда шел на ярмарку. Только раз в год он и вынимал ее из своего деревянного сундучка.
Около полудня Дикарь нагнал застрявшую в канаве груженую машину. Трое мужчин тщетно пытались сдвинуть ее с места. Один из них, невысокого роста, в рубашке с рваным воротом и жирными пятнами машинного масла, видимо, помощник шофера, обратился к Дикарю:
— Эй, горец, куда идешь?
— В Патханкот, — немного испуганно ответил Дикарь.
— Хочешь поехать в машине?
— Вы будете очень добры, если возьмете меня, — устало проговорил Дикарь, и слова эти исходили из самой глубины его сердца.
— Давай помоги вытащить машину, мы подвезем тебя в Патханкот.
— У меня нет денег.
— Ничего, бесплатно довезем. Помоги машину сдвинуть.
— Ну что ж!
Дикарь изо всех сил толкал машину, те трое тоже приналегли. Мотор, потарахтев, вновь замолкал. Он заработал лишь после того, как они прогнали машину метров двадцать. Все трое быстро вскочили в кузов, но когда Дикарь хотел последовать их примеру, помощник шофера в рваной рубашке толкнул его в грудь.
— Мерзавец! Убирайся отсюда! Ишь ты, прокатиться захотел!
Дикарь, потеряв равновесие, упал на дорогу. Сжав кулаки, он вскочил, бросился за машиной, но она была уже далеко, только громкий хохот шофера и его спутников долго еще доносился до него. Усталый, Дикарь сошел на обочину и присел отдохнуть под большой развесистой чинарой. Живот у него подводило от голода, он не ел с утра.
До самого захода солнца, пока на горизонте не погасли его последние лучи, Дикарь шел, нигде не останавливаясь. Раскидистые кроны деревьев погрузились в мягкую темноту ночи, слышался вой шакалов, усталые ноги Дикаря, споткнувшись несколько раз, отказались идти дальше. Он заметил у дороги под деревом огонь и, подойдя ближе, увидел погруженного в раздумье аскета. В свете костра вырисовывались его впалые щеки и длинные волосы, посыпанные пеплом.
Дикарь спустился по склону, преклонил перед аскетом колени и коснулся лбом земли.
Слегка приоткрыв свои воспаленные глаза, аскет взглянул на него и громко спросил:
— Куда ты идешь, сын мой?
— В Бомбей.
— Зачем?
— У меня нет быков.
Аскет вздрогнул, шире открыл глаза и пристально посмотрел на Дикаря. Затем, видимо, успокоившись, спросил:
— А какое отношение имеет Бомбей к быкам?
Дикарь поведал аскету свою печальную историю. Тот внимательно выслушал.
— Ты, наверно, голоден, сын мой? — спросил он юношу.
— Как вы узнали об этом? — удивился Дикарь.
— Святой знает все, он думает и заботится обо всех, — спокойно ответил тот и, пошарив в своем узелке, протянул Дикарю лепешку и стручок перца. — Поешь.
Дикарь трясущимися руками взял хлеб, склонил голову перед аскетом в знак благодарности и начал есть.
— В этом сосуде вода, выпей, — предложил тот, когда юноша управился с лепешкой.
Дикарь развязал свой узелок, вытащил кружку и напился воды. Затем снова уселся в ногах аскета. Около двух часов аскет был погружен в самосозерцание. Дикарь устал, его клонило ко сну, он то и дело клевал носом.
— Сын мой! — обратился к нему аскет.
Дикарь испуганно вздрогнул и даже привстал от неожиданности, но тот жестом успокоил его.
— Ты хочешь спать?
— Да, мой махарадж[5].
— Усни.
— А вы?
— Пока бодрствует он — создатель вселенной, бодрствуем и мы. Но ты ведь мирской человек, тебе хочется спать. Усни, а я буду бодрствовать.
Дикарь, с опаской оглянувшись по сторонам, сказал:
— Махарадж, а если появится тигр или пантера…
— Не бойся, спи спокойно у костра, — перебил его аскет. — Если появится тигр или пантера, то под моим взглядом они превратятся в прах. Здесь ты в такой же безопасности, как в утробе матери, сын мой.
Дикарь успокоился. Он снова поклонился аскету в ноги, привязал узелок к палке, завернулся в одеяло и уснул.
Когда лучи солнца, прорезавшись сквозь листву чинары, коснулись его лица, он вскочил и испуганно оглянулся по сторонам. День уже давно вступил в свои права…
Огонь в костре погас, аскет исчез, но вместе с ним исчез и узелок Дикаря — все, что у него было, даже одеяло.
«Святой знает все, он думает и заботится обо всех», — вспомнилось Дикарю, и он улыбнулся.
Дорога была гладкая, прямая, но очень твердая. Дикарь больше привык ходить по извивающимся горным тропкам, где встречаются такие крутые подъемы, что взгляд, кажется, упирается в небо, а иногда и пропасти — глянешь вниз и содрогнешься от страха. Сбитые ноги болели, Дикарь чувствовал, что очень устал. Далеко, далеко, насколько хватал глаз, было видно, как среди гор, долин, ущелий эта ровная дорога лентой бежит вперед. Как хороши горные тропы! То взбираются вверх, то спускаются вниз, иногда вдруг обрываются перед каким-нибудь водопадом, порой исчезают в глубоком ущелье, а то просто теряются где-нибудь в горных проходах. А эта дорога все бежит и бежит, и нет ей конца, словно человеческому отчаянию: Раньше он не уставал, если даже целый день ходил по горным тропам, а на этой дороге ноги начинали ныть уже через несколько миль.
