Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. В ладонях судьбы
Голос Эрмины прервался. Ей показалось, что она пересказывает какую-то дешевую мелодраму. Тем не менее она продолжила:
— Этой зимой Арман снова встретился с Шарлоттой: она сейчас работает на заводе в Монреале. Так она противостоит войне, по ее собственному выражению. Арман был уверен, что она вышла замуж за его брата. Узнав, что это не так, и поскольку его не взяли в армию из-за нарушения слуха, он решил попытать счастья. Но мадемуазель ничего не захотела слышать.
— И несчастный парень нашел себе место на голландском грузовом судне, — продолжила Бадетта.
— К несчастью, да! А Жозеф даже не сможет помолиться на могиле своего сына! Армана похоронили по морскому обычаю, и его тело будет покоиться на дне Сен-Лорана.
Она снова заплакала. Мадлен принесла поднос с чаем. Весенний ветерок проникал в открытое окно. Солнце освещало занавески. Фруктовые деревья покрылись бело-розовыми цветами, на луга легло ярко-зеленое покрывало из нежной травы. Природе не было дела до смертоносного безумия, охватившего людей.
— А как поживают ваши детки? — спросила журналистка. — Они были такие славные, когда мы с вами встретились прошлым летом в Шикутими!
— Мукки растет на глазах, — поспешила ответить Эрмина. — Он стал гораздо сдержаннее, все такой же смуглый, с бархатным темным взглядом, как у его отца. Думаю, что со временем он станет точной копией Тошана.
Когда она произносила индейское имя своего мужа, ее голос слегка задрожал. Она на несколько мгновений прикрыла глаза, чтобы вызвать в памяти образ мужчины, которого любила всей душой и с которым ее связывала чувственная страсть, не ослабевающая с годами. Будучи романтичной натурой, Бадетта ощутила смутную тоску.
— Эрмина, история вашей любви всегда будет меня восхищать. Я ведь пишу новеллы, но до сих пор не решалась написать о вас с Тошаном. Но я обязательно это сделаю! Помнится, как все заголовки газет пестрили сообщениями о вас. «Метис и Снежный соловей…»
Ей удалось вызвать улыбку у своей подруги. Мадлен, которая пила чай вместе с женщинами, подбадривала журналистку настойчивым взглядом.
— Я также вспоминаю нашу первую встречу, — добавила Бадетта. — Мы ехали в одном поезде в Квебек, вам предстояло пройти прослушивание. Прямо перед станцией Лак-Эдуард случилась авария, и нам пришлось провести ночь в местном туберкулезном санатории. Ваш Мукки был тогда еще младенцем. И вы принялись петь для больных. Никогда не забуду того волнения, которое я испытала, слушая вас. Я сказала себе: «У этой очаровательной особы огромный талант» и не ошиблась. Кстати, насколько мне известно, вы подписали контракт на три оперетты, которые пройдут этим летом?
Эрмина молча кивнула. Прежде чем ответить, она некоторое время разглядывала кружевную скатерть.
— Не могу сказать, что это мой любимый музыкальный жанр, но я должна зарабатывать на жизнь, а люди хотят развлечений. Повсюду пестрят афиши с Морисом Шевалье[7]: американские фильмы задают тон. Поэтому директор Капитолия решил поставить «Страну улыбок» и «Веселую вдову» Франца Легара. Репетиции начнутся на следующей неделе. Мне будет очень не хватать Октава Дюплесси, моего импресарио. У меня нет от него вестей уже целый год. Возможно, он тоже погиб.
— Не нужно видеть все в черном цвете, моя дорогая, — пожурила ее Бадетта. — Не теряйте надежды! Я с удовольствием буду вновь вам аплодировать.
По своему обыкновению Мадлен молча наблюдала за журналисткой, вызывавшей у нее симпатию. Это была красивая женщина, очень живая, порой проявляющая поистине детскую импульсивность. Было видно, что она нежный, преданный человек, немного взбалмошная в своих словах и поступках. У нее красивые зеленые глаза с золотистыми вкраплениями, светло-русые волосы до плеч, и она тщательно следит за модой в своей родной Франции.
— У меня нет выбора! — воскликнула Эрмина. — Я действительно настроена пессимистически. Мой муж готовится отплыть в Соединенное Королевство. Его корабль тоже может потопить торпеда. Я не смогу пережить его потерю! Здесь тоже все не так просто. Два года назад Тошан совершил акт неповиновения. Если говорить начистоту, Бадетта, он дезертировал!
— Боже мой! — испуганно воскликнула журналистка. — В военное время?!
— Он сделал это, чтобы встретиться со мной. И еще потому, что отказался стрелять в немецкого военнопленного в месте, которое я не должна называть, и при обстоятельствах, о которых не должна говорить… О! Это было почти государственной тайной! Умоляю вас, не выдавайте меня!
— Я ничего не слышала, — отрезала Бадетта с серьезным видом. — Прекрасный повелитель лесов может поступать лишь в согласии со своим собственным моральным кодексом. И какое чудесное доказательство любви! Дезертировать, чтобы встретиться с вами…
— Тошан воспрянул духом рядом со мной и нашими детьми за эти несколько осенних дней 1940 года. Затем он вернулся в гарнизон и признал свою вину. Получил взыскание, отсидел в карцере. Потом все наладилось. Его даже зачислили в батальон парашютистов. А через неделю он отправляется в Европу…
Эрмина растерянно оглядела комнату.
— Вы же помните, моя дорогая Бадетта, мы снимали эту квартиру, когда я пела в «Фаусте» в декабре 1934 года. После этого моя мать ее купила. Мы живем здесь летом. Так я могу быть ближе к своему мужу. Мы видимся с ним, иногда он приходит сюда на обед или ужин.
Журналистка еле слышно вздохнула, подумав о Лоре Шарден, богатство которой казалось неисчерпаемым.
— Моя милая Эрмина, к сожалению, я должна вас покинуть, — сказала она несколько смущенно. — Благодарю за вкусный чай, но меня ждут в издательстве. Я буду навещать вас как можно чаще, как только вам понадобятся мои дружба и участие.
— Да, сударыня, — вмешалась Мадлен, — заходите к нам, когда у вас будет свободная минутка. Я вижу, что ваше общество приносит Мине утешение. Она так скучает по своим детям! И потом, мы чувствуем себя немного одиноко. У нас так мало визитов!
— Вот и договорились, — заключила Бадетта, пылко обнимая по очереди обеих женщин.
После ее ухода они некоторое время сидели молча.
— А теперь мне нужно позвонить родителям, — наконец произнесла Эрмина. — Им предстоит нелегкая задача — сообщить о смерти Армана его отцу.
— Не переживай, — тихо произнесла индианка. — Завтра мы поедем в Сент-Анн-де-Бопре и помолимся у статуи Катери Текаквиты[8]. Мы уже несколько лет собираемся это сделать, но так до сих пор и не выбрались. Мина, покинувшие нас близкие слышат наши молитвы. Твой малыш Виктор[9], Бетти и Арман знают, что ты их любишь.
— Ты права, мы обязательно туда поедем. Для тебя так важно это паломничество, а я лишаю тебя этой радости…
Непоколебимая вера Мадлен, отказавшейся от монастырской жизни из любви к Эрмине и ее дочерям, всегда вызывала восхищение у певицы. Она ласково коснулась щеки Мадлен и встала со стула, стройная и грациозная в голубом трикотажном платье, красиво облегающем ее тонкую талию, широкие бедра, восхитительную грудь.
Перед тем как снять трубку, она закрыла глаза, чтобы мысленно вернуться в свой городок-призрак Валь-Жальбер. Совсем скоро зацветут яблони, а на заброшенных полях белые головки ромашек будут освежать заросли диких трав. Она представила Мари и Лоранс, своих очаровательных девочек восьми с половиной лет, бегающих по пустынным улицам Лак-Сен-Жана с развевающимися на ветру русыми локонами, в то время как Мукки наверняка отправился к водопаду Уиатшуан.
«В это время года водопад очень мощный, так как он освободился от снега и сковывавшего его льда и напитался талой водой, — подумала она. — Каждое утро, перед уроками, Арман бегал посмотреть на это зрелище. Арман… Он умер! Его тело покоится на дне Сен-Лорана…»
Валь-Жальбер, тот же деньЖозеф Маруа сидел на крыльце под навесом и точил свой нож. Лицо бывшего рабочего, увенчанное копной седых волос, носило следы глубокой печали. Приближавшаяся дата кончины его супруги вызывала у него страх. Снова нахлынут воспоминания, как в прошлом году, и он выпьет лишку, разглядывая немногочисленные фотографии покойной. Вечером, положив на могилу Бетти букет пышных красных роз, которые росли под окнами дома и хмельной аромат которых она так любила, он предастся горестным раздумьям.
Услышав звук чьих-то шагов, он поднял голову и увидел своего ближайшего соседа, Жослина Шардена. Это был высокий мужчина, еще крепкий, несмотря на приближающееся шестидесятилетие. Сейчас он шел медленнее, чем обычно, и выглядел озабоченным.
— Что привело вас ко мне? — спросил его Жозеф. — Надеюсь, моя дочь не причиняет вам хлопот?
— Нет, что вы, Жо! — поспешно ответил Жослин. — Мари — послушный и тихий ребенок, который тянется к знаниям. Думаю, со временем она вполне может стать учительницей. Если ваша дочь проявит себя такой же компетентной, как особа, нанятая Лорой, она сможет работать где угодно.
