Ион Друцэ - Недолгий век зеленого листа
Не приходила, и с гороха посыпались листья, и торчали уже одни стручки; теперь, пригретые солнцем, они, рассыпая кругом полные, тяжелые зерна, шумно лопались. А надежда в нем все еще жила, и он ездил в Хыртопы, день за днем, потому что ни один человек в их селе с тех пор, как оно существует, не сажал горох для того, чтобы оставить его зимовать в поле. И снова Георге смотрел на желтовато-серый квадратик, смотрел и все убирал, сколько раз убирал он этот горох, — если бы все поля были засеяны горохом, он весь уже собрал бы; и сколько раз приезжал он в Хыртопы, — если бы твоей матерью была сама дева Мария, и та не стерпела бы.
Просыпались и засыпали кузнечики, таял и снова выпадал иней по ночам; холодные, короткие осенние дни проходили стороной, забыв в Хыртопах высокого черноволосого парня и квадратик гороха. И только серое, выцветшее за лето небо глубоко вздыхало, низко спустившись над ними.
Но однажды, выезжая из села, Георге вдруг увидел человека, выдергивающего в спешке горох.
Ворует!
И так погнал лошадей, что солома на телеге подпрыгивала на целую сажень. Но чем ближе подъезжал, тем реже свистел кнут, и солома на повозке совершенно успокоилась. Ему даже захотелось, чтобы этот вор убежал: велика беда — несколько кустиков гороха?
Но человек спокойно срезал кустики и складывал их один на другой, аккуратно, как любил бадя Михалаке делать всякую работу.
И будь у Георге другие лошади, они могли бы остановиться на полдороге или свернуть куда-нибудь в сторону. Георге было все равно. Но это были старые, умные лошади, и они остановились как раз возле копны кукурузы.
Долго сидел Георге на телеге и, свесившись, кончиком кнута то раскидывал, то снова собирал гигантский муравейник.
«Что ж, — сказал он себе после долгого раздумья. — Должно быть, на роду им написано гоняться за чужим, бросая под ноги то, что сами замыслили, посеяли и взрастили…»
Потом встал, навалил на телегу весь урожай. Поверх набросал с полсотни тыкв, и опустели до следующей весенней теплыни два гектара Фрэсыны Дойнару. И так нагружена была телега, что лошади прямо надрывались, когда шли в горку; из последних сил удерживали груз, когда спускались с горки, и односельчане, встретив его, впервые усомнились, выйдет ли какой толк из этого парня.
Теперь уж никто не нагрузит так свою телегу.
39
Едва начали заморозки скручивать длинные листья кукурузы, едва начали воробьи склевывать сухие вишни, оставшиеся на верхушках деревьев, едва начал заржавевший за лето плуг очищать лемехи в борозде, как Валя Рэзешь потеряла покой. Снова лаяли всю ночь собаки, отбирая чужих от своих, снова дороги забывали об отдыхе, и снова веретено затягивало свою старую песню, мешая котятам спать.
Солнце только что зашло. Вернее — те, кто повыше ростом, еще врали, будто видят его где-то там, за горизонтом, а возле хаты тетушки Докицы собрались ребята, которым уже стыдно спать на печке, но и к девушкам как-то сложновато пойти.
О чем-то спорят меж собой и, когда улицы пустеют, собираются вместе и закуривают. Остается еще одно важное дело — пойти к девчатам. Но не так-то это просто: поймают, чего доброго, парни постарше, и хорошо еще, если только вздуют, а то могут и шляпу забрать. Мама ничего не скажет, а отец побьет шляпа ведь его…
Один, побойчее, кашляет, вытирая слезы, но ему и в голову не приходит вынуть самокрутку изо рта. Запрокидывает голову, чтобы дым не попал в глаза, и говорит:
— Пошли к Иляне.
— К какой Иляне? — испуганно спрашивает другой.
— А к этой, что живет тут рядом.
— Отец у нее больно сердит — тут же выставит за дверь.
— Может, не выгонит…
У третьего, смуглого, даже чубчик есть. Поправил и спрашивает:
— А ты хоть договорился с ней? С Иляной то есть?
— Договорился, — отвечает тот, что кашляет, и видно, что он и не думал говорить с ней.
— И что она сказала?
— Сказала, мол… Сказала: «Приходите».
— Ладно. А если выйдет ее отец и устроит скандал? Ты будешь отвечать?
— Нет… Если хотите, пойдем так. Каждый за себя.
— Черта с два ты с ней говорил.
— Чтоб я лопнул, говорил…
В это время скрипит дверь, и на пороге появляется тетушка Докица.
— Да вы что, хотите поджечь село? Вот я вас…
Но так и не досказала — слушать уже было некому, на дороге остались только три дымящихся окурка.
— Чтоб вам пусто было! — сердится тетушка Докица и выходит на улицу погасить цигарки. — Видели таких сорванцов?
А сорванцы были уже на другой магале, и тот, с чубчиком, кричал, тяжело дыша, пытаясь догнать товарищей:
— Эй вы, а папиросы-то забыли погасить!
Но попробуй догони их — за ними не угнаться и верховому. Тогда отправился и он домой, чтобы завтра рассказать, как они собрались к девчатам и что из этого получилось.
На этом и кончился первый налет на рэзешских девушек.
Георге шел к колодцу; зачем нужна была вода, не мог припомнить, но знал определенно, что наказал себе принести с вечера ведро воды.
— По воду, Георге?
Его догонял Скридон.
— По воду.
— Пошли вместе.
Последнее время он часто приходил к Георге, рассказывал всякие небылицы, помогал по хозяйству. И в тот день был уже раза три — недавно ушел и снова вернулся.
Георге наполнил ведро, и они уселись на колодезном срубе.
— Пойдем к девчатам, гульнем.
— Куда?
— Есть у меня местечко…
Скридон быстро поднялся, вышел на середину улицы и сложил ладони рупором:
Пошла Ляна за клубникой…
Ку-ку, ку-ку!
Внизу кто-то стал рассказывать, что случилось с Ляной в лесу, затем неизвестно откуда появились двое с тоненькими голосами. Через пять минут парни уже не могли уместиться на срубе, и Миша спросил Георге, нельзя ли вылить воду из ведра, чтобы перевернуть его вверх дном и сесть.
— Я тебе потом наберу.
— Выливай.
Скридон спрятался за колодец, чтобы Миша его не облил, но тот уже успел замочить ноги кому-то другому. Скридон, покровительственно похлопав по плечу пострадавшего, объявил:
— Слушай, ребята! Скридон знает, где есть хорошее вино. И денег не надо.
— Где?
— У деда Тропоцела.
— Он должен тебе что-нибудь?
— Я воровать не пойду.
— А у него есть собаки?
— Ну затарабанили! — рассердился Скридон. — Что вы мне слова не даете сказать? К старику приехала внучка из Фрэсэн. То мне сообщила одна из моих теток, она живет там, поблизости. Во Фрэсэнах, говорит, ее не смогли выдать замуж и привезли сюда.
— Если так, пошли!
— Гуляем, братцы!!
— Подождите, отнесу ведро домой.
— Зачем его относить? Возьмем с собой.
— Давай, я понесу.
Идут. Скридон — впереди, остальные — за ним, последний — Миша с ведром.
Дед Тропоцел сидел на скамеечке перед домом, с топором на коленях, ожидая, когда взойдет луна, чтобы нарубить хворосту на завтра. Когда увидел, что гостей набился полон двор, встал, хотел что-то сказать, да так и остался с раскрытым ртом. Для стольких парней надо подзанять внучек у соседей, и то вряд ли хватит.
— Здравствуйте, мош Тропоцел! — приветствовал его Скридон. — Хозяйничаете?
— Хозяйничаем, а то как же! А вы?
— Мы уже нарубили хворосту. А теперь, слышали, к вам приехала внучка? Она дома?
Дед Тропоцел колебался, пристально разглядывая каждого.
— Внучка-то дома… А тот чего ходит с ведром?
Миша встал перед ним.
— Нашел только что. Иду я по дороге…
— Что ты говоришь? — страшно удивился дед. — А ну, дай посмотрю.
Сунул голову в ведро, посмотрел на свет, не дырявое ли. Потом взвесил в руке.
— Хорошее ведро. Продай.
— Не могу, дедушка. Мне как раз требуется дома ведро.
— Разве у вас нет ведер?
— Нет.
— А в чем вы носите воду?
— В бутылке.
— Э!
— А то еще занимаем у соседей.
Но деду Тропоцелу не хотелось расставаться с ведром.
— Ну, пожалуйста, заходите в хату.
— Смотрите, не потеряйте мне ведро, — предупредил Миша.
В хате прогнувшийся потолок поддерживают два столба. На полу постелена трава, очень приятно пахнущая, возле печки — куриное крыло, которым хозяйка подметает очаг. У стола сидит старушка и заталкивает палочкой в бутылку укроп — готовит на зиму.
По комнате расхаживает высоченная девка, такая, что становится страшно: когда садится на лавку, боишься, что та не выдержит; когда облокачивается на печку, боишься, что та развалится.
Поздоровалась со всеми за руку и удивленно слушала, как каждый называет свое имя. Все уселись на лавку, и Скридон, поскольку он был здесь главным, спросил деда Тропоцела:
— Не в обиду будь сказано, как зовут вашу внучку?
— Настя… Разве она вам не сказала?
— У нас не так знакомятся, — сказала Настя, пытаясь протиснуться между печкой и лежанкой.
