Норман Богнер - Комплекс Мадонны
— Точно не знаю.
— У вас должна быть причина.
— Я видела, как Элейн выбежала и уехала на такси.
— Мы поссорились.
— Это моя вина.
Взяв бутылку, Робби внимательно посмотрел на Барбару. Похоже, она была в смятении, ее темно-зеленые глаза не могли ни на чем остановиться. Хотя взгляд был направлен на него, Барбара смотрела сквозь него.
— Почему вы так говорите?
— Когда мы были на яхте, я думала о том, что разожгу костер. Я явно видела пламя. Я чувствовала запах гари.
Тишина.
— Она очень похожа на Лауру.
— Кто?
Она вселяла в него какое-то беспокойство, он боялся, что она сделает что-либо опасное.
— Элейн. Она напоминает мне Лауру, мою бывшую соседку по комнате. Они внешне одинаковы. Они очень похожи. Полагаются на людей, а когда их подводят, не находят себе места. Я попробовала было догнать ее на улице, но такси слишком быстро отъехало.
— Почему вы бросились за ней?
— Я видела, что она хочет поговорить с кем-нибудь. — Взгляд Барбары по-прежнему озабоченно метался по комнате, ища, на чем бы остановиться. — Она на редкость отвратительная, эта комната.
— Я здесь останавливался до этого. Когда еще был мальчишкой и сбегал с занятий. Здесь тихо и никто не беспокоит.
— Увидев это, она должна была сбежать отсюда.
— Раз уж зашла речь, она не сделала этого.
— Должно быть, она подумала: Боже, что за место! Оно останется со мной на всю жизнь. Это не то место, где девушка должна терять невинность. Тебе следовало бы подумать об этом.
— Барбара, я просто не понимаю, о чем все это. Почему вы так говорите со мной?
— Вся беда в том, что я всегда, ну просто всегда заканчиваю тем, что от меня хотят другие. После того как они проигрывают поединок и теряют надежду, я делаю именно то, ради чего они сражались. Я начинаю жалеть их, теряю самоконтроль, а на следующий день упрашиваю психиатра, чтобы он простил меня. О, я так лжива! Ну как можно выносить такого лживого человека?
Робби накинул пиджак, надеясь, что Барбара поймет намек. Она зашла в ванную, открыла холодную воду и, набрав в ладони, хлебнула чуть-чуть.
— У нее такой вкус, словно она прямиком из Ист-ривер.
— Вы хотите есть? — спросил он.
— Я съела бутерброд в кафе напротив.
Повернув ручку, Робби приоткрыл дверь на несколько дюймов. Барбара сполоснула лицо холодной водой и вытерлась большим грубым полотенцем.
— У меня болит совесть…
— Скорее, Роб.
— Относительно Элейн.
Она уже приготовилась идти. Робби подошел к столику и взял ее сумочку.
— Вы хотите отправиться в какое-то определенное место?
— Вот как?
— Вот так, — он улыбнулся ей.
— Ты впервые улыбнулся мне. Мне это понравилось. Итак, что ты намерен предпринять?
— Выпить немного, съесть бифштекс. Сходить на развлекательную программу в Электрический цирк.
— Именно об этом ты думаешь? Именно это у тебя на уме?
— Да, кажется.
— Почему «кажется»? Ты не уверен?
Воротник внезапно сдавил ему горло, глаза налились.
— Нет, я уверен, — сердито ответил Робби. — Почему вы издеваетесь надо мной?
— Будь честным.
Его гортань зашевелилась, но из нее не раздалось ни звука.
— Вы стараетесь подавить меня? — потребовал он, пересекая комнату и подходя к Барбаре. — Если это так, знайте, я вам не дамся.
— Я не стараюсь тебя подавить.
— На какой машине вы приехали?
— На мини-фургоне.
— Я отвезу вас домой и отгоню машину назад.
— Я не хочу, чтобы ты отвез меня домой. — Она снова опустилась на стул. — Как ты спал этой ночью?
— Плохо.
— Что ж, я это называю прогрессом. Я тоже спала плохо.
— Я думал, вы вообще не спали.
— Я ждала этого. Ты все слышал, да?
— Это все было для меня? — Его начала бить дрожь, схватив бутылку, он выпил.
— Видишь, как ты ошибался. Это был концерт по заявкам. Выступала я.
— Почему вы сделали это, если вы не хотели?
— Кажется, я объясняла, почему. Я устала спорить, меня это никак не затронуло, потому что я думала о другом.
Робби закрыл уши руками, но Барбара поднялась и оторвала его руки от головы.
— Я не желаю больше слышать ни слова. И я хочу, чтобы вы убрались отсюда к чертовой матери.
— Я намекала тебе. Ты ничего не понял?
— Намекала… О чем вы говорите?
— Сегодня утром… ты следил за мной.
— Нет.
— Не лги мне! — во весь голос крикнула она.
Упав на край кровати, Робби уставился на вытертый ковер.
— Пожалуйста, скажите, почему вы так себя ведете со мной? — взмолился он. — Я ничего не сделал, никак вас не обидел. Вы не можете оставить меня в покое?
— Я делаю только то, что ты хочешь от меня… в глубине души.
— О нет, это происходит не со мной.
— Ты хочешь переспать со мной, не так ли?
Робби не ответил, и Барбара встряхнула его за лацканы пиджака.
— Скажи правду. Скажи правду.
— Да. — Он отшвырнул ее прочь, и она отлетела к стене, ударившись спиной, и застыла там неподвижно.
— Прошу прощения, я не думал, что получится так сильно.
Поднявшись с кровати, он закрыл дверь.
— Ты принял решение?
— Относительно чего? — Он не мог продолжать разговор.
— Сейчас мы ложимся в постель, а потом забываем, что это вообще было.
— Это условие?
— Да.
— Я не могу его просто так принять.
— До свидания, — сказала Барбара.
Она уже была готова открыть дверь, но Робби, схватив, резко развернул ее лицом к себе.
— Ладно, я принимаю это условие. Но что я за это получу?
— Меня, только и всего.
Он тупо кивнул головой, словно осел, отгоняющий мух.
— Как ты думаешь, Элейн не вернется? — спросила Барбара.
— Нет, только не сегодня.
— Почему нет?
— Я сказал ей, что я не хочу ее… и я действительно ее не хотел.
Барбара повернулась к нему спиной.
— Робби, не торопись, делай все медленно и заставь меня страдать из-за того, что я делаю.
* * *— Когда ты думаешь о треугольнике, закрываешь глаза и представляешь его себе, ты видишь треугольник?
— Да, вижу, — сказал Робби.
— А я не могу. Я вижу только углы — всякие: острые, тупые, прямые, но никогда не вижу целый треугольник. Только углы и их вершины.
— А как насчет окружности? — спросил он. — Ее ты можешь представить?
— Нет. Она рассыпается на множество пересекающихся дуг. Когда я была маленькой, я частенько рисовала циркулем такие цветы. То, что я видела. И я раскрашивала их ярко-желтыми и оранжевыми красками. Оранжевый — это мой любимый цвет. Мне хорошо, когда я вижу что-то оранжевое — платье, небо или апельсин. Я никогда не ем апельсины. В этом есть что-то кощунственное.
— Почему?
— Не знаю. Существуют вещи, которые я не хочу постигать. Я просто принимаю их.
— Ты не хочешь сейчас куда-нибудь съездить?
— Не знаю. А ты?
— Угу.
— Хорошо. Тогда поехали куда-нибудь.
Она села. Проведя пальцами между лопаток, Робби поцеловал ее.
— Ты не передашь мне мою одежду? — спросила Барбара.
— Но как же ты сможешь одеться, если не будешь видеть, что делаешь?
— Я к этому привыкла.
— С завязанными глазами?
— Да, это просто.
— Но почему же не снять с глаз повязку?
— Так надо. В этом все дело.
— Ты не можешь вынести собственного вида — или моего?
— Просто я должна поступить именно так. Не спрашивай меня почему.
— Мне полагается забыть, что это вообще было, — ты этого хочешь?
— А что, это было? — спросила она.
— И что ты хочешь на это услышать?
— Все, что приходит тебе в голову.
— Это было.
— Когда я сниму повязку, я сотру все это. Я вижу комнату, кровать, столик, отвратительный стул, и я скажу себе, что ничего не было. Тогда будет твое слово против моего, и я не поверю тебе, будучи убеждена в обратном.
— Барбара, я не понимаю.
— Тебе необходимо понимать все, что ты видишь и что делают люди?
— Я стараюсь. Это привычка.
— Что ж, в таком случае разве ты не можешь принять то, что мои привычки могут быть другими?
— Могу, но не хочу.
— Я бы хотела, чтобы ты попробовал.
Робби передал ей бюстгальтер, пояс и чулки; трусиков у Барбары не было. Он смотрел, как ее пальцы ловко сновали по пуговицам и застежкам, словно она видела, что делает.
— Повязка тебе не помогла? — спросил он.
— Это имеет значение?
— Да, имеет. Это очень важно.
— Для кого, для твоего «я»?
— А есть что-то еще?
— Многое.
— Я хочу узнать, ты получила полное удовлетворение?
— А где был ты?
— Здесь, но я не уверен. Скажи, получила?
— Да.
— А кто-нибудь… а ты раньше?..
— Высказывайся, что ты имеешь в виду.
