Анри Кок - Фаворитки
В шестнадцать лет Лукреция была поразительно хороша собой. В ней было все: благородство, грация, изящество, ум. Все, исключая сердце.
Но сердца не видно… И для того чтобы обольщать и убивать, сердца не нужно.
Она была блондинка. До шестнадцати лет белокурая Лукреция была прекрасна! Она посоветовалась с зеркалом и решила по примеру матери завести любовника…
Во дворец Ваноччи в числе других вельмож являлся Марсель Кандиано, очень нежно поглядывавший на Лукрецию.
Она тоже поглядывала на него. Друг друга можно понять быстро, если хотеть этого. Марсель Кандиано понял, что он нравится; от разговора глазами он поспешил перейти к словам.
Однажды вечером, пользуясь тем, что они были одни, Кандиано прошептал:
— Я люблю вас!
Она отвечала улыбкой. Она видела, что ее мать поступает так же в подобных случаях.
На другой день, если он скажет больше, она решила ответить ему яснее. Но на другой день Кандиано не явился во дворец Ваноччи.
Кто-то изумился этому отсутствию.
— А! — был ответ. — Разве вы не знаете, что Кандиано лежит в постели.
— Больной?
— Умирающий от удара кинжалом, который он получил, выходя отсюда.
— А кто его ударил?
— Неизвестно. Убийца был в маске.
Бедный Кандиано! Лукреция была печальна целый час.
Но в тот самый вечер, когда она узнала о происшествии, рядом с ней за ужином сидел кавалер Никола Альбергетти из Феррары. Он был старше Кандиано и не так красив, но зато очень богат. В числе других драгоценностей на мизинце левой руки он носил перстень с огромным бриллиантом, которым все восхищались, вместе с другими восхищалась и Лукреция.
— Этот перстень вам нравится? — спросил любезный кавалер и преподнес его молодой девушке.
Лукреция удивилась столь чрезмерной доброте, но так, для формы.
— Доброта моя больше, чем вы думаете, — ответил, улыбаясь, Альбергетти. — Этот перстень я получил от алхимика, который немного занимался колдовством и который уверил меня, что, пока я буду носить его, мне нечего бояться смерти.
— А между тем вы отдаете его, — заметила Роза Ваночча. — Это неблагоразумно.
— Какая заслуга в том, чтобы дарить то, что ничего не стоит? К тому же я не суеверен. Если бы я заболел, то не бриллиант спас бы меня. Против разбойников и врагов у меня есть шпага…
С этой минуты в кругах Ваноччи стало для всех ясно, что Альбергетти мечтал о счастье быть любовником Лукреции. С нею он был любезен, предупредителен, ловя каждый случай сказать ей вслух комплимент о ее грации, о ее уме…
— Но, — сказал однажды вечером Розе маркиз Пизани, ее любовник в это время, — Альбергетти влюблен в вашу дочь!..
— Так что же? — холодно ответила Роза. — Почему он не может ее любить?..
— Вы не догадываетесь?
— О чем?
— Что может произойти нечто опасное и для вас, и для нее от этого ухаживания?
— Что же может произойти?
— Но если он влюблен, почему же не просит ее руки?
Роза пожала плечами.
— Что за вопрос задаете вы мне, маркиз? Вы женились бы на моей дочери, если бы даже обожали ее?.. Конечно, нет! На девушке без имени не женятся… Почему же вы желаете, чтобы Альбергетти, который такой же дворянин, как и вы, просил ее руки?
— Но в таком случае…
— Не беспокойтесь. Девушке без имени нечего бояться дерзости волокиты. Ее оберегают. И в тот же день, когда Альбергетти пожелал бы идти дальше, чем следует, ручаюсь вам, он поплатился бы.
Кто же стоял за Лукрецией? Почему ей нечего было страшиться обольщений все более и более влюбленного в нее мужчины?
Альбергетти продолжал свои ухаживания. И однажды вечером, никем не замеченный, — по крайней мере, он так думал, — он прошел в комнаты Лукреции и, стоя перед ней на коленях, умолял ее ответить на его страсть.
Более кокетливая, чем влюбленная, Лукреция согласилась предъявить только слабое доказательство благородному синьору.
Поцелуя в лоб она считала на первый раз достаточно.
Этого оказалось много. Через несколько часов, ночью, поужинав по привычке рядом со своей возлюбленной, Альбергетти возвращался домой, и, когда он переходил площадь св. Марка, чтобы добраться до своей гондолы на Пиацетте, какой-то человек в маске со шпагой в руке преградил ему дорогу. Альбергетти был храбр и ловко владел оружием и потому не очень дрогнул при этой встрече.
— Чего ты хочешь от меня? — спросил он у человека в маске.
— Убить тебя, — ответил тот.
— Убить? За что?
— Я тебе скажу, когда ты будешь умирать.
— Право? Ты так уверен в себе?
— Так же уверен, как будешь уверен и ты через несколько минут в своей ошибке, которую ты сделал, отдав свой перстень.
— О! О! Ты все знаешь? Не из близких ли ты придворных?
— Ты все знаешь? Не из придворных ли ты Ваноччи?
— Может быть.
— Ты так же, как я, влюблен в ее дочь, а следовательно, соперник?
— Это возможно.
— Уж не тот ли самый господин, который убил Марселя Кандиано?
— Я не говорю нет.
— Ну, посмотрим, легко ли ты отправишь меня на тот свет, как ты надеешься.
Говоря таким образом, Альбергетти вынул шпагу и напал на незнакомца, в котором сразу распознал большого мастера. Шпага человека в маске казалась сросшейся с его рукой. Невозможно было выбить ее.
Незнакомец, в свою очередь, напал на Альбергетти, тот хотел отразить удар, но не успел. Шпага противника воткнулась ему в горло. Он упал, обливаясь кровью.
Тогда, скинув маску и наклонясь к своей жертве, незнакомец сказал:
— Смотри теперь, кто твой соперник, Альбергетти. Смотри, кто тот, который, подобно тебе, любит Лукрецию.
Умирая, Альбергетти напряг последние силы, чтобы взглянуть в лицо своему убийце.
— О ужас! — прошептал он. — Чез…
Он не окончил, рука незнакомца закрыла ему рот…
Когда рука была отнята, второй любовник Лукреции был мертв.
В то время когда совершалось убийство, Лукреция сидела в своей спальне, готовясь лечь в постель. Но летняя ночь была удушлива… молодой девушке не хотелось спать… Полураздетая, потушив лампы, чтобы не было видно снаружи, она облокотилась на окно. Дворец Розы Ваноччи выходил на площадь св. Стефана, на углу большого канала; из окна Лукреция могла наслаждаться видом гондол, скользивших по лагуне… Но она глядела не вниз, а вверх, рассеянным взором следя за черными облаками, медленно двигавшимися по небу, по временам освещаемому молнией.
Вдруг постучались в дверь. Кто мог быть так поздно?
Вероятно, больная мать прислала за ней одну из своих горничных.
— Кто там? — спросила она.
— Отвори. Это я! — произнес глухой голос.
То был голос Чезаре, ее брата. Не одеваясь, Лукреция отворила дверь.
Чезаре вошел.
Она хотела зажечь свечи.
— Бесполезно! — сказал он, удерживая ее за руку. — Нам не нужно огня, чтобы поговорить.
— Как хочешь, — ответила она.
Он бросился на диван, стоявший напротив постели, она села с ним рядом. Наступило молчание, в продолжение которого Чезаре, привыкая к полумраку, не переставал глядеть на белую фигуру, сидевшую рядом с ним.
Удивленная этим молчанием Лукреция, смеясь, спросила:
— Что ты, Чезаре, хочешь мне сказать?
— Не смейся!..
— А! Я не должна смеяться!.. С тобой случилось какое-нибудь несчастье?..
— Со мной? Нет!
— С кем-нибудь из братьев?
Чезаре сделал презрительное движение.
— Я смеюсь над нашими братьями! — возразил он. — Я люблю только одно существо во всем мире: тебя, Лукреция!..
— О! А мать, а отца?..
— Я их люблю не так, как тебя. За тебя я отдам всю свою кровь, я продам душу… Знай, что я за тебя сделал, я убил человека.
— Боже!..
— Ты не увидишь больше Николу Альбергетти, как не видишь Марселя Кандиано!..
— А! Так это ты убил Кандиано?
— Я.
— За что?
— Я тебе сказал, за то, что я люблю тебя!.. Потому что я так люблю тебя, что не хочу, чтобы у тебя был любовник…
— А! А!.. Теперь я предупреждена. Не иметь любовника… А буду ли, по крайней мере, я иметь позволение выйти замуж?
— Ты еще слишком молода, чтобы выходить замуж.
— И мужа не иметь! Но знаешь ли, Чезаре, твоя братская привязанность слишком жестока!..
— Я не брат тебе!..
— Кто же ты?..
— Кто я?.. Примирись с этим неведением, Лукреция!.. Кто я, кем я хочу быть для тебя, ты уже давно подозреваешь это. Хочешь ли, чтобы убедить тебя совершенно, я убью еще несколько глупцов, которые встанут между нами? Хорошо! Я убью. Но я люблю, люблю, люблю тебя, Лукреция!.. Я люблю тебя и ради тебя играл своей жизнью… Потому что я не умертвил Альбергетти… Я убил его в честной битве… Если б он убил меня, поплакала бы ты обо мне?.. Любишь ты меня?.. Лукреция!.. Моя Лукреция!..
И он сжал ее, трепещущую, в своих объятиях. Трепещущую не от радости, а от ужаса…
![Александр Дюма - Воспоминания фаворитки [Исповедь фаворитки]](/uploads/posts/books/19343/19343.jpg)
