Мейв Бинчи - Небесный лабиринт. Прощение
Ева тяжело вздохнула. Значит, кто-то ей все-таки рассказал.
Они весело катили на велосипедах. Ева махала рукой каждому встречному. Хитер никого из них не знала. Но зато она знала огороженные поля, к заборам которых были привязаны ослики, и пробел в живой изгороди, через который можно было увидеть кобылу с двумя жеребятами. Она рассказывала Еве о деревьях, листьях и о том, что биология — единственный школьный предмет, который ей легко дается. Она не возражала бы, если бы все домашние задания сводились к засушиванию цветков и листьев и зарисовыванию разных этапов роста березы.
Странно, что двоюродные сестры с разницей всего в семь лет, жившие в полутора милях друг от друга, никогда не встречались. При этом одна из них знала каждого, кто шел по дороге, а другая — каждое животное на каждой ферме.
Странно было ехать по неухоженной, заросшей сорняками дорожке Уэстлендса с маленькой хозяйкой дома.
Хотя Ева не была здесь чужой, пришедшей просить милостыню, все же ей было очень не по себе.
— Мы пройдем через кухню. — Хитер прислонила велосипед к стене.
— Я не знаю… — начала Ева. Ее голос звучал так же неуверенно, как звучал голос Хитер, когда той предложили пообедать в монастыре.
— Пошли, — ответила Хитер.
Увидев ее, миссис Уолш и Би Мур удивились и не слишком обрадовались.
— Когда у нас гости, их нужно приводить через парадную дверь, — с укором сказала миссис Уолш.
— Это всего лишь Ева. Мы с ней ели на кухне в монастыре.
— В самом деле? — На лице миссис Уолш было написано осуждение. Хозяйку Большого Дома не следовало так принимать. Самое меньшее, на что она могла рассчитывать, это ленч в трапезной.
— Я сказала Еве, что вы испекли большой пирог, — с надеждой сказала Хитер.
— Когда-нибудь мы непременно его испечем, — вежливо, но холодно ответила миссис Уолш. Ей явно не нравилось, что Ева Мэлоун торчит на кухне. Из задней комнаты доносились звуки пианино.
— Прекрасно! — обрадовалась Хитер. — Значит, Саймон дома.
* * *Саймон Уэстуорд был очарователен. Он протянул к Еве руки.
— Рад снова видеть тебя.
— Вообще-то я не собиралась… — Еве ужасно хотелось сказать, что она не собиралась приходить в этот дом запросто. Саймон должен был понять, что она сделала это, стремясь доставить удовольствие ребенку, одинокому ребенку, который хотел побыть с ней. Но найти нужные слова было нелегко.
Похоже, Саймон понятия не имел о том, что ее мучило.
— Наконец-то! Ты слишком давно здесь не была.
Ева осмотрелась. Это была не малая гостиная, в которой она была в прошлый раз. Комната смотрела окнами на юг; в ней стояла старая мебель, обтянутая ситцем. В углу находился столик, заваленный бумагами, у окна красовалось большое пианино. Просто поразительно, что у людей может хватать мебели на такое количество комнат.
И картин на такое количество стен.
Ева обводила взглядом портреты, надеясь найти материнский. Тот самый, о существовании которого она не знала.
Саймон следил за ней.
— Он на лестнице.
— Прости, что?
— Я знаю, Нэн тебе говорила. Пойдем, я покажу его.
У Евы вспыхнули щеки.
— Это неважно.
— Важно. Это портрет твоей матери. Я не показал его тебе в тот первый день, потому что обстановка была неподходящая. Надеялся, что ты придешь еще раз. Но вместо тебя пришла Нэн, поэтому я показал его ей. Надеюсь, ты не обиделась.
— С какой стати? — У нее сами собой стиснулись кулаки.
— Не знаю. Но Нэн, кажется, думает, что так оно и есть.
Как они смеют говорить о ней! Тем более о том, обиделась она или нет!
Слезы щипали глаза. Ева, как робот, подошла к подножию лестницы, где висел портрет маленькой смуглой женщины с глазами и ртом, столь похожими на ее собственные, что девушке казалось, будто она смотрит в зеркало.
В ней было так много черт Сары Уэстуорд, что для отцовских уже не оставалось места.
Рука Сары лежала на спинке стула, но сама женщина не выглядела спокойной и умиротворенной. Казалось, она умирала от желания, чтобы все поскорее закончилось и можно было поскорее убежать отсюда. Куда угодно, лишь бы подальше.
У нее были большие глаза, маленькие руки и темные, коротко подстриженные волосы, как диктовала мода тридцатых годов. Но при взгляде на нее казалось, что Сара предпочла бы носить волосы до плеч и заправлять их за уши. Как делала Ева.
Была ли она красивой? Трудно сказать. Нэн сообщила только то, что она видела портрет.
Нэн. Нэн ходила по этому дому, как гостья.
— Нэн с тех пор приезжала сюда? — спросила она.
— А что?
— Просто интересно.
— Нет. После того дня она в Уэстлендсе не была.
Саймон произнес фразу с легкой заминкой, но Ева знала, что это правда.
С кухни ворчливо сообщили, что чай готов. «Как, опять есть?» — подумала Ева. Но Хитер отсутствием аппетита не страдала, а разочаровывать ребенка было бы нехорошо.
Ева восхищалась пони и тем, как Хитер отполировала его уздечку. Восхищалась щенками Клары, но отказалась взять одного из них в качестве сторожа.
— Он мог бы охранять твой дом, — попыталась переубедить ее Хитер.
— Я редко там бываю.
— Тем больше для этого причин. Саймон, скажи ей.
— Это должна решить сама Ева.
— Честно говоря, я вообще была в нем только один раз. В тот странный уик-энд. Собака умрет там от одиночества.
— С ним будет гулять тот, кто там есть.
Хитер подняла в воздух очаровательного щенка и объяснила, что в нем семь восьмых крови лабрадора. Самый лучший в помете. Правда, пока слегка глуповат.
— В коттедже нет никого, кроме меня и матери Фрэнсис, которая приходит туда время от времени.
— Она там ночует? — спросила Хитер.
— О господи, конечно, нет. Теперь ты сама понимаешь, что сторожевая собака мне ни к чему.
Ева не стала спрашивать, почему Хитер пришло в голову, что монахиня может спать в ее маленьком коттедже. Она объяснила это полной неосведомленностью девочки о правилах монастырской жизни. И не заметила, как изменилось выражение лица Саймона.
Пришла миссис Уолш и сказала, что чай накрыт в малой гостиной.
Еве предстояло во второй раз в жизни увидеть своего деда.
Того деда, о котором Нэн Махон во всеуслышание говорила, что он чудесный и очаровательный пожилой джентльмен. Ева инстинктивно расправила плечи и сделала несколько глубоких вдохов, которые, по словам Нэн, оказывали большую помощь, когда человеку предстояла трудная задача. Когда будто Нэн все знала заранее…
Он выглядел по-прежнему. Может быть, чуть поживее, чем в прошлый раз. Ева слышала, что на Рождество старик был болен и к нему вызвали доктора Джонсона, но все обошлось.
Было очень трогательно смотреть на то, как Хитер, выросшая здесь и другой жизни не знавшая, сидела, примостившись рядом, и помогала любимому деду держать чашку.
— Дедушка, сегодня можно не разрезать сандвичи, они совсем крошечные. Наверное, их делали, чтобы произвести впечатление на Еву.
Старик посмотрел на Еву, неловко сидевшую на стуле с неудобной твердой спинкой. Этот взгляд был долгим и пристальным.
— Ты помнишь Еву, правда? — неуверенно спросила Хитер.
Ответа не последовало.
— Конечно, помнишь, дедушка, — вмешался Саймон. — Я рассказывал тебе, как хорошо она относится к Хитер, берет ее из школы…
— Да. Да, в самом деле. — Он сознательно отстранялся от сказанного. Словно ему говорили, что нищий, просящий подаяние на улицах, когда-то был честным тружеником.
Ева могла улыбнуться и пропустить это мимо ушей. Но то, как он говорил, задело ее до глубины души. Гнев, про который мать Фрэнсис всегда говорила, что он ее погубит, вырвался наружу.
— Дедушка, вы знаете, кто я? — громко и четко спросила она. Вызов, звучавший в голосе Евы, заставил Хитер, Саймона и старика вздрогнуть.
Чарльзу Уэстуорду никто не мог помочь. Он должен был либо ответить прямо, либо пробормотать что-то нечленораздельное.
— Да. Ты дочь Сары и какого-то мужчины.
— Дочь Сары и ее мужа Джека Мэлоуна.
— Да, возможно.
Глаза Евы вспыхнули.
— Не возможно. Определенно. Так его звали. Вы могли не принимать его здесь, но он был Джеком Мэлоуном. Они обвенчались в приходской церкви.
Старик поднял глаза. Эти глаза были такими же темными и миндалевидными, как у всех присутствовавших, разве что меньше и уже.
Он сурово посмотрел на Еву.
— Я никогда не сомневался в том, что она вышла замуж за подсобного рабочего Джека Мэлоуна. Возможно, он действительно был твоим отцом. Возможно, но совсем не так обязательно, как ты думаешь…
Ева онемела от потрясения. Его слова были полны беспричинной ненависти, лицо слегка искривилось от усилия говорить внятно и разборчиво.
— Понимаешь, Сара была шлюхой, — сказал он.
