Тереза Крейн - Райский уголок
— Да, спасибо.
— Ты прекрасно выглядишь.
К ним присоединился и Эдди, его рука легла на плечо Флип. Рейчел взяла стакан шерри и пригубила его, глядя перед собой невидящим взглядом. Болезненные детские воспоминания, долго сохраняющиеся и тщательно скрываемые, опять дали о себе знать. Разговор окружающих доносился словно сквозь стену. Ей показалось, что она слышит голос своей матери, холодный, сдержанный, высокомерный. Он произнес имя «Салли» с такой ненавистью, что отец содрогнулся словно от удара отточенным лезвием. И другие, еще более ужасные вещи, о которых Рейчел не могла думать иначе, как с болью.
Она допила шерри, снова наполнила бокал и передала графин другим:
— Еще, Салли? Папа?
Они говорили о потрясающем открытии британского бактериолога Александра Флеминга:
— Господи, ведь это прорыв в будущее! Это самое важное открытие в медицине в этом веке.
Рейчел наполнила их бокалы до краев, улыбнувшись в ответ на тайное подмигивание Эдди. За окном небо темнело, словно идя навстречу пожеланию Флип, чтобы пошел снег. Скрывая свое смятение, она подошла к окну, постояла, рассматривая ожидающее их внизу такси и почти не вслушиваясь в приливы и отливы разговоров за спиной. Подобно зубной боли, усиливающейся от прикосновений языка, воспоминания о той ужасной ночи все отчетливее всплывали в ее памяти, и в очередной раз она задумалась — может быть, обвинения ее матери были правдой. Неужели Бен Пэттен и Салли Ван Дамм, как тогда ее звали, были любовниками? И если были, то ушла ли эта любовь? И как они сейчас относились друг к другу, когда, словно учтивые незнакомцы, беседовали о пенициллине; о грязном судебном разбирательстве на Старом Бзйли, которое принесло дурную славу лесбиянки автору «Колодца одиночества»; о смерти Эммелин Панкхерст и много еще о чем? Может быть, в самом деле правда, что самые чистые и бурные страсти сходят на нет под действием времени? Мрачные мысли давили ей на сердце словно камень.
Разошедшаяся Филиппа трещала как пулемет, слова и смешки беспорядочно и безостановочно сыпались во все стороны. Рейчел обернулась. Филиппа в порыве чувств прислонилась к матери, обвив рукой ее талию. Пока Рейчел смотрела на них, Салли, подняв руку, убрала непослушную прядь волос со смеющейся физиономии дочери.
Приступ ревности, сравнимый с острой физической болью, внезапно охватил Рейчел. Нечеловеческим усилием подавив его, она спокойно сказала:
— Пора ехать.
Как только они доехали до церкви, пошел снег — словно по заказу Филиппы. В самом здании было холодно. В морозном воздухе разливался запах цветов. Во время церемонии Рейчел сидела прямо и тихо, ее спокойное лицо не выражало особой заинтересованности, тогда как Филиппа возилась и крутила головой во все стороны, чтобы получше рассмотреть гостей. В переднем раду неподвижно сидел Тоби в ожидании невесты. Глядя на светлые вьющиеся волосы на его затылке, Рейчел с равнодушным удивлением обнаружила, что ничего не почувствовала — в душе ее была ледяная пустота, вполне соответствующая атмосфере холодного и несколько запущенного здания, в котором она очутилась. Возможно, на самом деле этот день не окажется для нее тяжелым испытанием, как она того опасалась? Может быть, то, чему она должна стать свидетелем, наоборот, окажется действенным лекарством для ее раны, которая кровоточила так долго, но теперь наконец оставит ее в покое? Взгляд ее задержался на убранном цветами алтаре, и она поняла, что молится — впервые за много лет. Пожалуйста, пусть будет именно так.
Дафни прибыла точно в срок. Она со спокойной улыбкой прошла широкими, немного неловкими шагами по проходу между скамейками под руку с отцом, сопровождаемая двумя самодовольно хихикающими девчонками, наряженными в бледно-голубые платья и маленькие голландские шляпки; в руках они несли охапки голубых и белых цветов. Невеста была в скромном, однако в достаточной мере соответствующем торжественности момента платье. Талия была немного приспущена, укороченный спереди подол сзади уравновешивался изящным шлейфом. Белый блестящий атлас платья в отблесках свечей играл мягкими тонами. Когда она присоединилась возле атгаря к Тоби, тот одарил ее улыбкой.
В этот момент Рейчел поняла, что Бог забыл ее и не слышит ее молитв. Она стояла, холодная и недвижная как изваяние, глядя на резную головку косоглазого херувима, украшавшего спинку скамейки впереди нее. Она сосредоточила все свое внимание на этой головке, надеясь таким образом сохранить самообладание. Вещица была сделана довольно небрежно и мало напоминала ребенка. Одно ухо было выше другого, глаза тревожно скосились.
Служба началась. Вслед за остальными она послушно вставала и садилась. Она не подпевала гимнам, и едва следила за порядком церемонии, даже не глядя на священника и служек. Маленькое уродливое личико херувима бессмысленно улыбалось ей. Постаравшись выбросить из головы все мысли, она заставила свой взгляд бессмысленно блуждать по сверкающему витражному стеклу над алтарем. Никогда еще Рейчел не испытывала столь неописуемого, болезненного страдания.
Церемония, к счастью, была короткая, хотя под конец Рейчел охватило странное искушение свернуться в клубочек, прижавшись к боку сидевшего рядом с ней отца, и заснуть, погрузиться в спокойную детскую дрему без сновидений. Она видела вокруг знакомые лица, но кто эти люди, Рейчел никак не могла вспомнить, как ни старалась.
В тот момент, когда невеста, жених и гости выходили из дверей на площадку у дороги, где их дожидались машины, снег повалил вовсю. Рейчел, поеживаясь от холода, отошла немного в сторону, когда осыпаемые дождем конфетти новобрачные прошли к первой машине. Она испытывала огромное искушение повернуться и уйти, чтобы не участвовать в этой комедии.
— Эй, ты куда? — Отец взял ее за руку и повел к машине. — Ты тут замерзнешь, стоя на холоде.
Торжественный прием был дан в ближайшем отеле. Рейчел ничего не ела, но пила очень много. Она высидела все бесчисленные речи, что-то отвечала, когда ее спрашивали, стараясь как можно меньше задерживать взгляд на высокой нескладной фигуре невесты и ее новоиспеченного мужа. Ее поздравление было коротким, а поцелуй в щечку, которым она наградила Дафни, был холоден словно снег, падающий за окном. Она чувствовала, что замерзает, замерзает от страданий, которые не с кем разделить. Вот-вот замерзнет до смерти, и никто не заметит. Окружающий шум болью отдавался в голове. Лицо ее, недвижное как маска, пыталось улыбаться, но улыбка была пустой, как обещание проститутки. Она пила стакан за стаканом крепкое вино, надеясь, что это поможет пережить ей следующие несколько часов. Забытье будет лучше, все, что угодно будет лучше этой душераздирающей боли, которую никому нельзя показать.
Рейчел говорила какую-то ерунду молодому человеку, сидящему возле нее, хохотала чересчур долго и слишком громко, сама улавливая нарастающие истерические нотки в своем срывающемся голосе. Наконец она почувствовала, что больше не может выносить все это. Она извинилась и встала, немного пошатываясь, комната закачалась перед ее глазами. Тоби, стоя рядом с кем-то из гостей, весело переговаривался и смеялся, его улыбка притягивала ее. Он поймал взгляд Рейчел, когда она пыталась выдернуть себя из кресла, ножки которого глубоко погрузились в мягкий ковер. Почтительный официант выступил вперед, чтобы помочь. Тень недовольства набежала на лицо Тоби. Лица гостей потихоньку начали оборачиваться к ней, выражая сдержанный интерес.
Стиснув зубы и стараясь преодолеть неприятное ощущение, что комната качается перед глазами, Рейчел направилась туда, где, как она предполагала, находилась дверь. Вновь послышался голос Тоби. Затем чей-то неодобрительный смешок. Официант открыл перед ней тяжелую дверь и захлопнул ее за спиной Рейчел, отрезав все звуки. Она оказалась в длинном величественном коридоре, устланном мягким ковром и набитом многочисленными украшениями, позолотой, зеркалами и малиновыми портьерами. Огромные подсвечники отбрасывали яркий свет, который расплывался в ее усталых глазах.
Рейчел на минуту прислонилась к стене, делая над собой отчаянное усилие, чтобы справиться с ужасным головокружением и тошнотворной слабостью в желудке. Немного душевного равновесия и спокойствия — вот в чем она сейчас нуждалась. А также в глотке бренди. Большом, чтобы утихомирить желудок и прояснить голову. В этом было все дело. Глубоко вздохнув, она, оттолкнувшись от стенки, медленно и осторожно двинулась по направлению к бару, находившемуся в конце коридора и благоразумно прикрытому занавесом.
Спустя полчаса Рейчел понимала той ясной, холодной как лед, половиной головы, что она все еще старательно лелеет свою боль, и что она действительно сильно напилась. Немалый опыт в этом деле и умение собраться позволили ее языку выговорить заказ сначала на один, а потом и на следующий большой стакан бренди. После этого ее желудок разбушевался окончательно, но она не была уверена, что у нее хватит сил проделать путь от своего укромного столика до двери с надписью «туалетная комната». Рейчел никак не могла вспомнить, что она сделала со своей сумочкой. Взяла ли она ее, когда выходила из банкетного зала? Она не знала. Одно было ясно: с каждой минутой путешествие в убежище под дурацким названием «туалетная комната» становилось все более необходимым.
