Ирина Тарасова - Не бойся, малышка
— А правда, что вы… ты спас его?
— Было дело… Он что-то тебе рассказывал?
— Намекнул. Расскажи.
Максим отодвинул тарелку, налил себе вина, выпил.
— Был праздник Военно-морского флота или что-то в этом роде, точно уж не помню. Мы в Суворовском третий год учились.
Он замолчал и задумчиво провел пальцем по краешку бокала.
— Решил один придурок экстрим для нас устроить: во всем обмундировании — вплавь через реку. Разрешил только обувь снять.
Максим замолчал, продолжая кружить пальцем по стеклянному краю бокала.
— И дальше, — подбодрила его Таня.
Максим отставил бокал в сторону:
— Виталька плавал не очень, а я — хорошо. Плыву я, значит, и вижу: Виталька уже совсем никак…
Максим придвинул пустой стакан, налил себе воды, сделал глоток.
— Будешь? — спросил он, подняв бутылку.
— Нет.
— Ладно…
— Чем закончилось-то? — напомнила Таня.
— А… — махнул рукой Максим. — Доволок я его до берега, сам еле жив остался.
К ним подошла официантка, поставила небольшие белые чашки с цветочным рисунком по краю.
— Ерунда все это, — сказал Максим, придвигая к себе чашку. — Давай лучше чай будем пить, пока горячий. Жасминовый…
— Зря вы так, — покачала головой Таня.
— Ты.
— Ладно, — отмахнулась она. — Жизнь другу спас, а говоришь — ерунда.
— А разве могло быть иначе?
Он хлебнул через край.
— Настоящий, китайский…
Максим поставил чашку на блюдце и посмотрел на Таню.
— Мы с Виталькой с десяти лет не разлей вода. Ни у него, ни у меня детства нормального не было, вот и держались друг дружки. Для меня — он и есть семья.
— А знаешь, как по-итальянски — семья? — вдруг спросила Таня.
— Знаю, — спокойно ответил Максим, — мафия. Пусть. Значит, мы с Виталькой — два мафиози.
— Ты не похож, а вот Виталий Михайлович… Он — да. Мне кажется, что если что не так… если что-то будет мешать его семье… он и убить может… Вина мне налей, — торопливо попросила она и, как только Максим наполнил бокал, выпила большими глотками, почти не ощущая вкуса.
— Понравилось? Еще?
— Чаю, — сказала Таня и придвинула к себе изящную кружку с нежным рисунком. Разглядывая эмалевые маргаритки, она старательно отгоняла от себя мысли об удушенном Пугаче. Она точно знала, что на Пугаче не было галстука.
— Что-то не так? — озабоченно спросил Максим, заметив, как у нее изменилось настроение.
— Нет-нет, все хорошо, — тряхнула головой Таня, заставив себя улыбнуться. — Чай действительно вкусный. А это что?
Она придвинула к себе блюдце с шоколадными колобками, на поверхности которых желтели ядра кедровых орехов.
— Десерт…
От наслаждения она прикрыла глаза, и Максим почувствовал, что тает. Он отвел глаза.
— Слушай, я в больницу сейчас не пойду, — сказал он. — Давай возьмем что-нибудь посмотреть и поедем домой. Ты что хочешь: детектив, триллер или мылодраму?
— Что?.. Мыло… драму…
— Мелодрамку. Женщины любят что-нибудь слезливое, типа «Красотки». Тома Круза им подавай.
— Вообще-то я тоже люблю. Только в «Красотке» — Ричард Гир. — Она улыбнулась. — Мыло-драма. Прикольно.
— Не скучно?
Таня повернула голову. Максим лежал на диване, подложив под голову подушку. Таня сидела на пуфе. Они смотрели «Формулу любви».
— Сказка, — ответил Максим. — Девчонка неплохо играет.
— Останови, — попросила Таня и скрылась на кухне. Вскоре она вернулась, неся перед собой тарелку с яблоками. — Бери. — Она протянула одно яблоко Максиму.
Он сел и с хрустом надкусил ярко-красный бок.
— Познаем добро и зло, — усмехнулся он.
Таня присела на диван, поставив тарелку между собой и Максимом.
— Не поняла… — растерялась она.
— Яблоко — символ искушения. Общее место… — ответил он.
— А для меня — символ счастья, — сказала она, бережно поглаживая яблоко.
— Как это?
Максим еще раз откусил.
— Как бабушка умерла, я от матери стала запираться у себя в комнате. Сяду на диван, ноги на батарею — у меня комната угловая, холодная, — читаю книгу и грызу яблоко. Хорошо…
Она улыбнулась.
— Предпочитаешь одиночество? — спросил он с удивлением, пытаясь поймать ее взгляд.
Таня молчала.
— Ты любишь быть одна? — повторил он и коснулся ее волос.
— Нет, — резко ответила она и с вызовом посмотрела на него. — Только лучше одной, чем с придурками всякими.
— Ты так о матери?
— Знаю, что о матери плохо нельзя говорить, только она точно… как бы помягче выразиться?.. Странная, что ли? У нее одни мужики на уме. Если б не бабушкина жилплощадь — никогда бы меня не признала.
— Значит, не у одного меня детства не было, — вздохнул Максим.
— Почему же? — не согласилась Таня. — У меня было детство. Баба Софа, как могла, меня баловала. Куклу даже купила.
— Эка невидаль!
— Может, у кого их и десять, а у меня одна только была. Конечно, не та, какую я хотела…
Она опять замолчала.
— А какую ты хотела? — спросил он, выводя ее из задумчивости.
Таня вздохнула:
— Помнишь, немецкие продавались? С резиновыми мордочками, в носочках, в туфельках. И платье в кружевах.
— Как же, помню! — рассмеялся Максим. — Все время с куклами играю.
Увидев, что Таня расстроилась, он примирительно улыбнулся и погладил ее по руке:
— Ладно-ладно. Не сердись. Купим тебе куклу.
Она покачала головой:
— Поздно уже, выросла. Когда девочке лет шесть, кукла для нее — все.
— А когда двадцать, она ищет мужчину. Или не так?
Таня надкусила яблоко, медленно поднял глаза на Максима и застыла, ощущая за щекой твердость откушенного куска. Максим смотрел на нее как-то странно, как будто ждал какого-то особенного ответа на свой простой вопрос.
— Давай дальше смотреть кино, — вместо ответа сказала она, повернувшись к экрану.
На экране мужчина с седыми висками сидел на полу и заразительно смеялся, глядя в растерянное лицо героини, которая без очков выглядела преумилительно. «А ей, наверное, как Тане, около двадцати, а французу, как мне, за сорок», — вдруг подумал Максим и стал следить за разворачивающимся сюжетом внимательней. Когда же француз подошел к спящей девушке, прикоснулся к ней и она, открыв глаза, улыбнулась, Максим уже не мог оторвать взгляд от экрана.
Киногерой откинул одеяло — во весь экран обнаженное женское тело. Мужская рука заскользила от шеи к груди; пальцы с отличным маникюром на секунду застыли и тут же начали кружить около розового ореола, словно боясь уколоться об острие девичьего соска. Камера пошла вверх — крупно лицо героини: немного испуга в ярко-голубых глазах, взмах ресниц — и веки плотно прикрыли глаза, крылья носа задрожали, губы приоткрылись.
— Классно сняли, — сказал Максим и искоса взглянул на Таню. Она сидела неподвижно, только спина и плечи еле заметно двигались в такт дыханию. Ее пальцы сжимали надкушенное яблоко. — Вкусное?
Таня повернула голову.
— Что?
В ее глазах Максим увидел потаенный страх, и в то же время она была похожа на ребенка, которого взрослые застали за неприличным занятием.
— Я говорю, яблоки вкусные, и фильм вроде тоже ничего. Я думал, хуже будет. Чайник поставить?
Она кивнула. Когда Максим ушел на кухню, Таня расслабилась, его присутствие сковывало ее. Она села поудобнее, с хрустом вгрызлась в яблоко. Фильм ей нравился. Вначале бедная девочка-очкарик ушла от мачехи и нашла работу, потом превратилась в красавицу и все мужчины стали добиваться ее. «Конечно, она своего добьется, и ее герой влюбится в нее», — решила Таня, продолжая с интересом следить за перипетиями сюжета.
Максим вышел из кухни. Таня по-прежнему, не отрываясь, смотрела телевизор. Она сидела не шевелясь и, казалось, даже не дышала. «Пусти меня, я не игрушка», — послышалось из динамиков. Максим взглянул на экран, потом на Таню. Сцена насилия, развернувшаяся в фильме, полностью поглотила ее внимание. Максим старался не выдать своего присутствия, ему казалось, что сейчас, когда Таня не замечает его, он может отгадать ее тайну и, таким образом, освободиться от ее магнетизма. Но тут его рука дрогнула, блюдце накренилось, и чашка упала бы, если б он тут же не поставил ее на стол.
— Я там печенье нашел, будешь? — спросил он.
Она невидящим взглядом посмотрела сначала на чашку, затем на него. В ее ясных до прозрачности глазах застыл такой ужас, что Максим испугался. Он протянул к ней руку, она отшатнулась. Ее губы дрожали, как у обиженного ребенка.
— Я сейчас печенья принесу, — повторил Максим и скрылся на кухне.
Когда он минут через пять вернулся, Таня спокойно сидела, поджав под себя ноги, и доедала яблоко. Максим поставил перед ней блюдце с печеньем, и она, опустив ноги на пол, подвинулась ближе к краю, положила огрызок на салфетку и взяла чашку.
