Мор Йокаи - Золотой человек
В открытом море это происходит просто. Мертвеца зашивают в холщовый или парусиновый мешок, привешивают к его ногам груз и выбрасывают за борт. На дне морском могила зарастает кораллами и водорослями.
Однако выбросить за борт мертвеца на Дунае — дело отнюдь не простое. Ведь до берега здесь близко, а на берегу — села, города, где есть и церковь с колокольным звоном, и священник, который для того, собственно говоря, и существует, чтобы проводить христианина в последний путь. Оттого-то и возбраняется так просто, по собственному капризу хоронить крещеного человека без причащения.
И все-таки Тимар решил во что бы то ни стало выполнить последнюю волю Эфтима.
Шкипер и здесь не потерял самообладания.
Еще до того, как барка выбрала якорь, Тимар сообщил рулевому, что у них на борту покойник: умер Трикалис.
— Так я и знал, что не миновать беды, — перекрестясь, проговорил Янош Фабула. — Когда белуга плывет с судном наперегонки: жди смерти.
— Надо сойти на берег и попросить священника похоронить усопшего по всем правилам. Не держать же нам покойника на судне, и так мы под подозрением у чумной инспекции.
Фабула откашлялся и сказал, что попробовать можно.
Ближайшее селение на берегу называлось Плесковац. Это было богатое село с православной церковью под двумя куполами и со своим приходом. Здешний благочинный был представительный, рослый мужчина с пышной, окладистой черной бородой, густыми бровями и с сильным, звучным голосом.
Он хорошо знал Тимара, тот нередко наезжал к нему, чтобы закупить пшеницу, обильно родившуюся на церковных землях.
— В неподходящее время прибыл ты, сын мой! — встретил его священник во дворе усадьбы. — Неурожай нынче, да и то, что было, давно уже продано, — сказал он, не смущаясь тем, что из-за амбара явственно доносился шум молотилки.
— На этот раз урожай привез я! — отвечал шкипер. — На нашем судне скончался человек. Будьте милостивы, ваше преподобие, похороните его как положено.
— Э-э, сын мой, это не так-то просто! — возразил поп. — Исповедался ли перед смертью покойный? Принял ли соборование? Есть ли доказательства, что он не принадлежал к униатам?[5] Ведь в противном случае я божьей милостью не имею права хоронить.
— На все ваши вопросы, отец мой, я могу ответить лишь отрицательно. Священника на нашем судне нет, и потому бедняга скончался без причастия. Но если вы, отец мой, отказываетесь справить панихиду по усопшему, то, по крайней мере, соблаговолите подтвердить это письменно. Чтобы родственники его знали, почему я не смог похоронить его по-христиански. А мы уж где-нибудь сами на здешнем берегу его захороним.
Поп выдал Тимару свидетельство о том, что шкиперу было отказано в погребении покойного по религиозному обряду. Но тут Тимара окружили крестьяне, до того занятые на молотьбе.
Как так? Хоронить неотпетого покойника в их округе? Да ведь это навлечет на весь край гнев божий, град и ливень побьет все посевы! Пусть шкипер лучше убирается подобру-поздорову, никто не позволит ему тут безобразничать. Ведь такой покойник на будущий год непременно упырем обернется, и не видать тогда здешней земле ни дождя, ни росы. И крестьяне стали угрожать Тимару побоями, если он доставит мертвеца на берег. А для того, чтобы Тимар тайком все-таки не захоронил покойника где-нибудь вблизи от селения, они отрядили на судно четырех крепких парней, наказав им сопровождать Тимара в течение суток, пока судно не покинет их округи. А там, мол, пусть делают с покойником что хотят.
Тимар прикинулся возмущенным, но все же пустил крестьян на палубу.
Прибыв на судно, он первым делом распорядился сколотить дощатый гроб и уложить в него мертвеца. Крышку пока что забивать не стали.
Затем Тимар отправился навестить Тимею. Она лежала в жару: лоб ее пылал, но лицо, как обычно, было белым. Она не приходила в сознание, так что наверняка ничего не знала о готовящемся погребении.
«Так оно, пожалуй, и лучше!» — сказал про себя Тимар. Взяв ведро с краской, он вышел на палубу и стал на крышке гроба выводить кистью имя Эфтима Трикалиса и дату его смерти. Писал он кириллицей. Четверо парней-сербов стояли за его спиной и по слогам вслух читали то, что он пишет.
— Ну-ка, попробуй-ка ты, пока я отлучусь по делу! — обратился Тимар к одному из любопытствующих.
Тот обрадовался случаю показать свою грамотность и, схватив кисть, вывел вместо «с» огромную букву «х».
— Здорово у тебя получается, — подбодрил его Тимар и обратился к другому парню: — Ты тоже, видать, грамотей. Как звать-то?
— Иозо Беркич.
— А тебя как зовут?
— Мирко Якшич.
— Ваше здоровье, ребята. Выпьем-ка сливовицы.
За этим дело не стало.
— А мое имя Михай, фамилия — Тимар. Имя отличное: могу быть и венгром и турком, а захочу — так и греком. Зовите меня просто Михаем.
— С богом, Михай!
То и дело Тимар забегал проведать Тимею. Девушка все еще не приходила в себя и бредила. Но Тимар не испытывал особой тревоги: он знал прекрасное целебное средство — студеную воду Дуная, излечивающую от всех недугов. Метод лечения очень прост: смоченный в холодной воде платок прикладывается ко лбу и к коленям. Когда платок становится теплым, его сменяют. Метод этот издавна известен всем местным речникам.
«Святая Борбала» тихо и медленно поднималась вверх по Дунаю. Шли весь день. Сербы очень скоро подружились с судовой командой, помогали им на веслах, а матросы, в свою очередь, жарили на вертеле шашлык по-разбойничьи и угощали сербов.
Покойник лежал на палубе под чистой простыней, заменявшей саван.
К вечеру Михай, сославшись на усталость из-за двух бессонных ночей, отправился отдохнуть, приказав рулевому двигаться вперед и выбросить якорь лишь с наступлением полной темноты.
На самом же деле Михай не спал и в эту ночь. Вместо того чтобы пойти к себе, он пробрался в каюту к Тимее и, поставив ночник в пустой ящик, чтобы свет не бил в глаза больной, провел всю ночь у ее изголовья. Он беспрестанно менял холодные примочки на ее пылающем лбу, не сомкнув глаз ни на минуту.
Примерно в полночь Тимар услышал какой-то глухой стук, словно где-то заколачивали гвозди.
Потом он услышал, как бросили якорь. Судно встало. Волны плескались о борт, на палубе еще долго стучали башмаки матросов, потом все стихло. И вот тогда-то раздался громкий всплеск за бортом — в воду явно кинули что-то тяжелое.
И снова воцарилась тишина.
Бодрствуя, Михай дождался рассвета. Только спустя час после того, как барка снова тронулась в путь, он покинул каюту. Тимея спокойно спала, жар у нее прекратился.
— Где гроб с покойником? — сразу же спросил Михай, выйдя на палубу.
Сербские парни решительно выступили вперед.
— Мы сбросили его в воду. Загрузили гроб камнями и сбросили. Чтобы не повадно было хоронить его где-нибудь на берегу. А теперь покойник лежит себе на дунайском дне и ни на кого не навлечет беды.
— Что вы натворили, разбойники? Ведь местные власти мне голову снимут! Они же потребуют отчета об исчезнувшем пассажире и еще, чего доброго, обвинят меня в ограблении. Дайте хоть расписку в том, что это вы сбросили труп за борт. Кто из вас грамотный?
Разумеется, никто не отозвался.
— Ведь ты, Беркич, и ты, Якшич, помогали мне вчера писать буквы на крышке гроба?
Но парни заявили, что знают лишь по одной букве алфавита, да и то с грехом пополам.
— Ну, что же, видно, придется везти вас с собой до Панчовы, а там дадите устные показания коменданту: уж он-то научит вас грамоте, будьте уверены.
Угроза подействовала, и оба парня согласились дать расписку. Остальные двое тоже присоединились к ним. Уж лучше отделаться бумажкой, чем следовать до Панчовы.
Михай принес чернила, перо, бумагу, и один из грамотеев, расположившись на палубе, принялся писать расписку, из которой следовало, что ночью, когда экипаж судна спал, ими был сброшен в Дунай гроб с трупом Эфтима Трикалиса, дабы избежать кары божьей и ледяного града.
— Теперь подпишитесь и оставьте свои адреса, чтобы знать, где вас найти, если дело дойдет до следствия.
Один из свидетелей приписал в конце, что зовут его «Красалович Икса, проживающий в Гунероваце», другой прикинулся «Стириопицей Него, жителем Медвелинце».
После этой процедуры обе стороны расстались, явно довольные друг другом. И Михай, и четверо парней едва сдерживались, чтобы не прыснуть со смеха.
Михай высадил крестьян на берег.
…Что касается Али Чорбаджи, то он, как сам того пожелал, покоился на дне Дуная.
Ловкая проделка
Утром Тимея проснулась совершенно здоровая. Болезни как не бывало. Молодость взяла свое.
Она оделась и вышла из каюты. Найдя Тимара на носу судна, девушка спросила его:
