Лариса Шкатула - Замуж - не напасть
- Персонально прошу у Евгении Андреевны, - обращается к ней президент , - за то , пьем за неё и чокаемся водой, но это тоже общее решение - в рабочее время обходиться без спиртного!
Теперь и Евгения замечает , что на столах нет ничего, кроме ситро, колы, лимонада и... пива!
- Пиво есть, - соглашается Валентин Дмитриевич, проследив за её взглядом, - но оно - тоже безалкогольное.
- Я очень рада! - искренне говорит она - сегодня не придется насиловать себя и принимать внутрь столь нелюбимый ею алкоголь, но другие? Неужели президенту удалось сплотить вокруг себя принципиально новый коллектив?
Она замечает и удивление американца. Должно быть, он кое-что по-русски понимает, и это никак не вяжется с его представлением о русских. Чтобы здесь, в России, его встречали прохладительными напитками!
Когда все выходят из-за стола, перед Евгением будто ненароком оказывается Эдуард Тихонович. И он явно навеселе . Ну вот, теперь все становится на свои места, а она чуть не испугалась, что попала куда-то в другое измерение.
- Для вас, конечно, закон - не закон ? - замечает она.
- А у нас с собой было, - говорит он словами Жванецкого и опять так оглушительно хохочет, что идущий следом за нею американец испуганно вздрагивает, теряет ориентацию и с размаху налетает на него.
- Айм сорес ! - бормочет он ошарашено.
- Эдик, - - обращается к нему президент, - если ты не научишься убавлять свою громкость в приличном обществе, придется тебя во время застолий оставлять в офисе, для охраны.
Тот немедленно умолкает. К счастью, он стоит от шефа довольно далеко и ничем не выдает себя.
Валентин Дмитриевич окружает американца усиленной заботой, а к Евгении подходит главный бухгалтер.
- Ирина, - она протягивает руку.
- Евгения.
- Если не возражаете, часов после трех я забегу к вам , - говорит она в какой-то особой певучей манере. - Пошепчемся, познакомимся поближе. Нас ведь в фирме совсем мало, мы должны держаться друг друга.
Евгения согласно кивает.
- Мы могли бы посидеть в моем кабинете, - продолжает Ирина, - но это такой проходной двор! Мы с Ладой, - она кивает на стоящую поодаль миловидную женщину, - за день так устаем от посетителей, что от посетителей , что готовы уединиться хоть в туалете, чтобы от них отдохнуть!
Евгения ещё не привыкла сидеть одна. Много лет люди вокруг нее, шелест бумаг, телефонные звонки знаменовали собою привычную деловую обстановку, а здесь... Трудно привыкается - быть одной. Даже просматривая папки с чертежами и фотографиями, она нет-нет, да и прослушивается: не идет ли кто-нибудь по коридору к её кабинету?
Но Ирина все равно появляется неожиданно.
- Здравствуйте, в вашей хате! - шутит она, открывая дверь . - Как вам понравился интерьер?
- Выполнен с большим вкусом.
- Спасибо, - довольно говорит она, опускаясь в кресло, - я, знаете ли, когда в университет поступала, до последнего раздумывала, куда мне идти: в экономисты или в дизайнеры? Эти акварели я на нашем Арбате выбирала. Эти акварели я на нашем Арбате выбирала. Согласитесь, написано ребятками небесталанными. В принципе, и фирме они обошлись недорого, и помогли талантливой молодежи дожить до стипендии или до родительской зарплаты...А как вам бар?
- Вы имеете в виду тот, что в кафе? - спрашивает Евгения, подбирая слова. - Но же в него не заходили.
- Я имею в виду ваш бар. Тот, что куплен на , так сказать, представительские деньги.
Евгения уже откровенно ничего не понимает.
- Мой бар? Представительские?
- Ладно, не буду вас больше мучить. ! - она отодвигает в сторону с обычной полки вазу с шефскими гвоздиками, пустую хрустальную пепельницу и открывает незаметную за ними дверцу.
- Вот это да ! - ахает Евгения - А как же ваш сухой закон?
- Так я же говорю вам, представительские! То есть, на случай, если к хозяину кабинета придет важный гость. Разве главный бухгалтер - не важный?
- Важный. А там и рюмки есть? - Евгения пытается заглянуть в шкаф поверх её плеча.
- И рюмки. И посуда. - Ирина открывает другую дверцу - этакий мини-сервант. - Есть и где эту посуду помыть.
- Я видела. А спальни здесь нет?
- Спальни нет. Есть комната отдыха, но в кабинете у шефа. Хватит словес! - решительно говорит она. - Пора знакомиться!
Вынимает из кармана юбки апельсин и большую шоколадку.
- Пожалуй, коньяк-это круто. А вот "Мадеру" можно попробовать.
- Сюда никто не зайдет?
- Валентин Дмитриевич такой привычки не имеет. Он предварительно звонит... Я у вас первый гость или к вам уже кто-то заходил?
В её голосе звучит плохо скрываемый интерес.
- Были. Начальник охраны пытался преподать правила дурных манер.
- Он вам понравился?
- Как может понравиться такой хам?!
У Евгении мелькает мысль, не слишком ли она откровенничает с незнакомым человеком, но её возмущение манерами Эдуарда Тихоновича так велико, что она не хочет отказать себе в удовольствии высказаться по этому поводу. В конце концов та, кто увлекается подобным мужчиной, должна быть готова к тому, что не совсем другим женщинам он может понравиться !
- Кому поп, кому попадья... - неопределенно говорит Ирина и вдруг, будто открывается клапан котла, и горячий пар со свистом вырывается наружу - так начинают клокотать в ней эмоции. - Я - идиотка! Круглая дура. Знаю ведь, что он за человек, но с каждой, вновь появляющейся женщиной я стараюсь сойтись накоротке, чтобы хоть как-то контролировать ситуацию и выведать, не положила ли она глаз на дорогого сердцу Эдика?! Это как болезнь, от которой нет лекарства: хочешь - горькую пей!
По щеке её скатывается слеза.
- Я же видела, как он на вас смотрел! И подумала: ещё одна!.. Вы его выгнали?
- Я вежливо попросила его покинуть кабинет.
- Теперь он станет вас преследовать, пока не добьется своего... Так было и со мной.
Она задумывается. Какая-то мысль её тревожит, но она пока её не высказывает.
- Не замужем?
- Разведена. - Евгения намеренно не уточняет, что тому событию меньше месяца.
- Значит, препятствий нет, - бормочет Ирина, будто в забытьи.
Евгении становится жалко её.
- Если вы обо мне, то ошибаетесь, у меня есть жених. Он не посмотрит, что ваш главный охранник - такой шкаф, наподдаст, мало не будет! - совсем по - детски хвастается она.
И удивляется, как на глазах оживает от такого пустяшного заверения убитая горем женщина.
Вот тебе и Ларошфуко! Выходит, не про русских он сказал, будто умный не может быть влюблен как дурак. Это француз не может, а русский не только может, но ещё и других успокаивает: любовь зла - полюбишь и козла ! Так-то!
- Ты меня презираешь? - безо всякого перехода обращаясь на "ты", спрашивает у неё Ирина.
- Жалею, - честно отвечает Евгения.
Главный бухгалтер открывает штопором бутылку и разливает понемногу в бокалы.
- Приспичило шефу референта завести, - грустно говорит она. - Неужели на эту должность мужика не нашлось!
- Что ты себя обманываешь ?! - Возмущается Евгения, тоже отбросив "выканье". - Разве дело во мне ?
- Я знаю, в нем!
- Ничего ты не знаешь! Все дело - в тебе! Ты по своей сути рабыня, и если не сможешь себя пересилить, у тебя всегда будет хозяин, ты всегда будешь пребывать в аду ревности и скрипеть зубами от бессилия.
- Откуда ты это знаешь ? - удивляется Ирина её неожиданному мудрствованию.
- Мне объяснил один умный человек. Форма рабства ведь разные бывают. Такая, как у тебя - самая мучительная. Та, что была у меня, самая разрушительная.
- И ты вылечилась? - с надеждой спрашивает её нежданная наперсница.
- А как ты думаешь ? - спросила она.
Глава десятая
"Кончается лето, кончается лето!
Осталась каких-нибудь пара недель..."
Это поет Виталий. На что там он намекает?
- Ты уже была на море ?
- Увы, - вздыхает Евгения, - да и от самого лета осталась не пара недель, а всего четыре дня. И ничего не светит!
- Как сказать. Я вон тоже не был на море, а надежды не теряю.
- Тебе легче. Ты сам - себе хозяин, а я?
- Представь себе, - он обнимает её за плечи и подводит к окну, будто и вправду хочет показать среди толпящихся друг за другом многоэтажек и искрящееся синее чудо. - "Ты проснешься на рассвете, мы с тобой вместе встретим день рождения зари..."
- Что это ты сегодня распелся? - шутливо недоумевает Евгения и осторожно высвобождается из его объятий. - Если у нас сегодня вечер советской песни, то давай я хоть гитару возьму.
- А я возьму тебя!
Он целует её, и Евгения опятэ ловит себя на том, что если поцелуи Аристова бросали её в жар, то поцелуи Виталия - в холод. Почему она медлит с ним объясниться? Мол, так и так, Виталик, твоя близость меня не волнует, мое сердце от твоего не зажигается. Почему у неё не поворачивается язык, глядя в его преданные глаза, сказать правду?
Опять в ней подняла голову рабыня? А ещё Ирину поучала ! Значит, прав был Чехов, что раба надо выдавливать по капле и от него не враз избавишься.
