Нора Робертс - Порочная невинность (Том 2)
- Но незачем говорить это таким извиняющимся тоном. Кэролайн нахмурилась. Неужели он все еще присутствует, этот извиняющийся тон, который она усвоила для себя уже давно?
- Это у меня получается автоматически. Во всяком случае, я стараюсь от него отделаться. Но видишь ли, мама никогда бы не поняла того, о чем я тебе сейчас говорю и что я чувствую.
- Таким образом, проблема заключается в следующем: или ты ублажаешь ее, или себя.
- Ты совершенно прав. Но мне трудно, потому что мое "самоублажение" очень отдаляет ее от меня. Просто совсем. А ведь моя мама выросла в этом доме, Такер, но она этого стыдится. Она стыдится того, что ее отец разводил хлопок, иначе ему не на что было бы жить, и что ее мать сама закручивала домашние консервы и варенье. Она стыдится своих корней, стыдится двух людей, которые дали ей жизнь и не жалели трудов, чтобы эта жизнь была приятной и легкой!
- Ну, это ее проблема, а не твоя.
- Но именно из-за того, что она всегда стыдилась своего прошлого, я оказалась здесь. Мама не дала мне возможности как следует узнать моих бабушку и дедушку. А ведь они во всем себя урезали, чтобы дать ей шанс поступить в Филадельфийский колледж. Но это все я узнала не от нее, прибавила Кэролайн с горьким сожалением. - Мне это рассказала Хэппи Фуллер. Моя бабушка вынуждена была брать стирку на дом, обшивать соседей - и все для того, чтобы оплатить ее учебу в университете. Правда, бабушке не пришлось заниматься этим слишком долго: в первый же семестр мама встретилась с моим будущим отцом. Уэверли были старой известной семьей в Филадельфии с прочным, установившимся положением. Наверное, маме было трудно войти в этот круг. Но, насколько я помню, она была большей снобкой, чем все Уэверли, вместе взятые, хотя у них был дом в лучшей части города, они заказывали одежду у лучших кутюрье и отдыхали, как положено, на лучших курортах и в строго положенное время года.
- Многие переигрывают, когда им надо что-то доказать.
- О да. А ей надо было доказать многое. И вскоре она произвела на свет ребенка, который должен был ей помочь утвердиться. У меня была няня, имевшая дело с прозаическими сторонами воспитания, а мама заботилась только о моем внешнем виде, моем поведении и манерах. Обычно она посылала за мной, и я приходила в ее гостиную. Там всегда пахло оранжерейными розами и духами "Шанель". И она очень терпеливо наставляла меня, что должна делать и чем должна быть представительница семейства Уэверли.
Такер коснулся ее волос.
- И что же ожидалось от Уэверли?
- Совершенства во всем!
- Да, это задачка... Будучи Лонгстритом, мой папаша ожидал от меня только одного - чтобы я "был мужчиной". Но довольно скоро наши представления о том, что такое настоящий мужчина, несколько разошлись. И, уж конечно, нам было не до гостиной. Он предпочитал учить меня уму-разуму в дровяном сарае.
- Нет, моя мама ни разу не подняла на меня руку: просто повода не было. Кстати, это она решила насчет скрипки - ей казалось, что это очень изысканно. Надо сказать, скрипку я сразу полюбила и до сих пор благодарна ей, - вздохнула Кэролайн. - Но потом оказалось, что маме нужна не просто хорошая игра. Я непременно должна была стать лучше всех! К счастью, у меня оказались способности. Меня даже называли вундеркиндом, и в десять лет я уже морщилась, когда слышала это слово. Мама сама выбирала, что исполнять, выбирала учителей и концертные платья. И точно так же она подбирала мне друзей... Затем я начала разъезжать с концертами - сначала лишь время от времени, потому что была еще мала. Но к шестнадцати годам мой путь был определен, и следующие двенадцать лет я следовала только по нему.
- А тебе этого хотелось?
Вопрос заставил Кэролайн улыбнуться: ведь еще никогда никто ее об этом не спрашивал.
- Каждый раз, когда я начинала сомневаться в своем выборе, она была тут как тут - или беседовала со мной лично, или звонила по телефону, или присылала письмо. Она словно чувствовала каждый раз, что во мне начинает зарождаться крошечное зернышко протеста и желания взбунтоваться. И она уничтожала его, а я ей это позволяла...
- Почему?
- Я хотела, чтобы она меня любила! - Глаза Кэролайн наполнились слезами, но она их быстро смигнула. - Я до сих пор уверена, что, если бы не достигла совершенства, она бы меня не любила. Наверное, это звучит сентиментально...
- Нет. - Такер вытер непрошеную слезинку, которая все-таки заскользила по ее щеке. - Просто печально. Хотя это твоя мать должна была бы печалиться в первую очередь.
Кэролайн прерывисто вздохнула, словно пловец, из последних сил плывущий к берегу.
- Три года назад, в Лондоне, я встретилась с Луисом. Он был самым блестящим дирижером из всех, с кем я когда-либо играла. Несмотря на молодость - всего тридцать два, - он уже заработал прекрасную репутацию в Европе. Луис орудует оркестром, как матадор быком. Он определенно обладает каким-то особым магнетизмом - такой решительный, высокомерный и сексапильный.
- Представляю себе. Кэролайн усмехнулась.
- А мне было двадцать пять, и я еще никогда не была с мужчиной.
Такер удивленно взглянул на нее, не донеся стакан до рта.
- Ты никогда до этого...
- Нет, представь себе. Никогда и ни с кем. В юности мать держала меня на очень коротком поводке, и у меня не хватало решительности чересчур его натягивать. Когда мне нужен был сопровождающий на какой-нибудь прием, она сама мне его подбирала. Ты можешь, конечно, представить, что наши вкусы в данном случае не совпадали. Мне всегда казались неинтересными те мужчины, которых она считала для меня подходящими.
- Вот поэтому я тебе и понравился. - Такер нагнулся, чтобы поцеловать ее. - Она бы, наверное, просто поседела, увидев меня.
- И как же я об этом не подумала?! - Кэролайн рассмеялась и чокнулась с ним. - А позже, когда я стала ездить самостоятельно, мое расписание было такое напряженное... Но главное - я была, как говорится, "сексуально зажата".
Вспомнив, какой была сейчас в постели эта женщина, он только протянул:
- Ага...
Кэролайн даже не подозревала, что насмешка может утешить.
- Напрасно ты мне не веришь. Моя сексуальность вся уходила в музыку, и Луису пришлось со мной очень непросто. Она пожала плечами и выпила.
- Он меня просто взял приступом. Цветы, проникновенные взгляды, отчаянные клятвы в вечной любви... Кроме всего прочего, он обеспечивал мне постоянную занятость, и к этому следует добавить, что моя мать его просто обожает. Он принадлежит к испанской аристократической семье.
- Что ж, действительно подходящая партия, - заметил Такер.
- О, разумеется. Когда я улетала в Лондон или Париж, он мне звонил каждый день, посылал очаровательные подарки, роскошные цветы. Он срочно прилетел в Берлин, чтобы провести со мной уик-энд. И так продолжалось больше года. А если до меня доходили слухи, что он флиртует с некой актрисочкой или ухаживает за светской знаменитостью, я просто не обращала на них никакого внимания. Я считала это злонамеренной клеветой. Ну, может быть, я и подозревала кое-что, но, если позволяла себе только намекнуть, он сразу же приходил в ярость из-за моей совершенно беспричинной ревности и недостатка самоуважения. А кроме того, я была очень занята своим делом.
Кэролайн замолчала, окунувшись памятью в прошлое.
- Одним словом мои отношения с Луисом начали сильно осложняться, и все кончилось безобразной сценой с обвинениями и слезами. Обвинял, разумеется, он, слезы были мои. Я тогда еще не умела постоять за себя.
Такер погладил ее руку.
- Но ты быстро этому научилась, когда действительно потребовалось.
- Как бы то ни было, мы с Луисом расстались. Мне очень хотелось немного отдохнуть, но я была уже связана контрактом на один музыкальный телесериал. А здоровье мое... - Кэролайн было трудно говорить об этом даже теперь. Пусть это выглядело страшно глупо, но она почему-то очень смущалась, когда речь заходила о ее болезни. - Ну, в общем, состояние мое ухудшалось с каждым днем. И я...
- Подожди. Что значит - "ухудшалось"?
- Ну, начались головные боли. Я вообще-то к ним привыкла давно, но они становились все сильнее. Я похудела, началась бессонница, а это привело к переутомлению.
- Но почему же ты не позаботилась о своем здоровье?
- Я думала, что, наверное, чересчур ношусь с собой. А кроме того, у меня были обязательства, я просто не могла все это бросить... - Кэролайн коротко рассмеялась. - Это все самооправдания, как сказал бы мудрый доктор Паламо. А правда заключалась в том, что я пряталась. Я бежала в работу, в ней одной старалась найти прибежище. Я ведь была зажата не только сексуально: меня воспитали так, чтобы я всегда вела себя "как следует". Но когда я записывалась в Нью-Йорке для телесериала, туда приехала мать в сопровождении Луиса. Я так разозлилась, так была уязвлена этим, что прервала запись. - Кэролайн улыбнулась и покачала головой. - Я еще никогда себе такого не позволяла. И ты знаешь, у меня появилось ощущение торжества. Мне казалось, что теперь я наконец управляю своей жизнью. Это были очень вдохновляющие пять минут.
