Дороти Кумсон - Спокойной ночи, крошка
— A-а, да. Мое имя действительно начинается на С. Стефани. Меня зовут Стефани. Или Стеф.
— Стеф.
Мое имя на его губах. Будто нежная мелодия.
Он убрал руку, но я еще чувствовала тепло над ключицей. Он оставил след на моей коже.
— Вы такая милая, когда краснеете.
— Мэл… — Я проигнорировала его слова, зная, что покраснела еще сильнее.
— Вакен. Мэл Вакен. Этого достаточно, чтобы получить ваш номер?
— Полагаю, что да.
Мои руки дрожали от возбуждения и удивления, пока я писала номер телефона-автомата напротив моего дома (я не могла позволить себе телефон в квартире) на салфетке, любезно предоставленной барменом.
— Мне не терпится рассказать Нове о том, что я встретил самую красивую женщину в Лондоне.
— Можете больше не льстить, вы ведь уже получили мой номер.
— Помните о П.О.Ц.Е.Л.У.Я.Х.? Никакой лести, только честность.
Я почувствовала, как краска вновь залила мои щеки, проглядывая из-под тонального крема.
— Ну ладно, Стеф. Мне пора. Можно позвонить вам завтра? Или это слишком рано?
— Нет, не слишком, — ответила я.
— Значит, увидимся. — Он не сдвинулся с места.
— Да, — кивнула я, — непременно.
— Вы, должно быть, заметили, что я все еще стою здесь. Мне трудно оставить вас.
— Я буду рада ответить на ваш звонок, но вряд ли сделаю это после парочки таких же фраз. Помните о том, что сказал ваш друг.
Его взгляд мягко коснулся моих губ.
— О поцелуях, — сказал он. — Да. Пока, Стеф.
— Пока, Мэл.
Кэндис и Лиза подошли ко мне через пару секунд после того, как Мэл вышел из бара.
— О боже! — пронзительно взвизгнула Кэндис. — Кто это был?
Мэл помахал мне рукой на прощанье. Я помахала в ответ.
— Никто. — Я не сводила глаз с пустого дверного проема, в котором он скрылся. — Просто мужчина, за которого я когда-нибудь выйду замуж.
— И знаете что? Не все приходят в спортзал, чтобы вернуться к привычному весу или стать худой, как фотомодель. Некоторые ходят в спортзал, потому что это дарит им жизнь. Собранность. Порядок. Дарит ощущение душевного спокойствия.
Он знал мое тело.
Каждую родинку, каждую пору, каждую морщинку. Все достоинства и недостатки. Последнюю пару часов он изучал мое тело — пальцами, губами, языком, глазами.
Я всегда стесняюсь в постели с новыми мужчинами. Боюсь того, как они отреагируют, что подумают, когда я сниму одежду, и свет будет достаточно тусклым, чтобы скрыть мои недостатки, пусть и не в полной мере, и в то же время достаточно ярким, чтобы подчеркнуть достоинства.
Мэл медленно раздел меня, целуя, лаская, познавая мое тело. Казалось, прелюдия длилась часами. Долгие часы его сладостных ласк. Я задыхалась от вожделения. Он целовал меня. Он ласкал меня. Он занимался со мной любовью. Его глаза, его пальцы, его тело… Да, мы занимались любовью. Не сексом. Не трахались. Занимались любовью. Вот что я чувствовала.
Прошло уже два месяца с тех пор, как мы познакомились, но мы решили, что с первым разом стоит подождать. Мы не обсуждали это вслух, но, похоже, оба пришли к такому решению.
Прошло всего два месяца с тех пор, как мы познакомились, но я знала, что люблю Мэла. Он был Тем Самым. Единственным. Я поняла это, когда повстречала его в баре. Я чувствовала это всякий раз, как мы встречались и разговаривали. Я чувствовала это сейчас, свернувшись у него на коленях, точно счастливый щеночек.
И неважно, что мы лежали на старом жестком матрасе, который кто-то подарил мне, когда я переехала в эту квартиру. И неважно, что в кухне из крана мерно капала вода. И неважно, что в углах комнаты росла плесень, и сейчас ее запах чувствовался особенно остро, потому что вчера прошел дождь.
Все это было неважно. Мы были вместе. И Мэл любил меня. Он не сказал этого, но по последним двум часам я поняла, что это так.
— Мне нужно тебе кое-что сказать. — Мэл нежно коснулся моих волос.
Я не ответила. На мгновение я подумала притвориться спящей, чтобы Мэл ничего не мог сказать. Чтобы он не смог переписать историю сегодняшней ночи. Даже если это слова «Я люблю тебя», слова, которые мне отчаянно хотелось услышать (к моему огромному стыду), я не хотела, чтобы это случилось сегодня. Мне нужны — необходимы — были эти пузырьки идеальных воспоминаний. И таких пузырьков должно быть много. Они очень важны. Даже когда все идет наперекосяк — не с Мэлом, конечно, у нас с Мэлом все будет в порядке, а в жизни в целом, — мне нужно как можно больше хороших воспоминаний, чтобы они светили мне, как маяк в штормовом море. Тогда мой разум сможет ориентироваться по свету маяка и не затонуть. Я хотела запомнить то, как мы сегодня занимались любовью. И мне нужно было отдельное воспоминание — воспоминание о дне, когда Мэл признался мне в любви.
Это воспоминание займет свое место в череде других. Наше знакомство. Его первый звонок. Наш первый поцелуй. Наше свидание в Гайд-парке — мы ели холодные рыбные палочки и пили теплое имбирное пиво. Тот день, когда Мэл взял меня за руку: мы шли по улице, и он взял меня за руку! Так он показал всему миру, что мы вместе. Что мы едины.
Все эти воспоминания сверкали, как драгоценные камни в шкатулке моей памяти. Я не хотела, чтобы они испортились из-за того, что Мэл сейчас скажет.
— Нова поверить не может, что я тебе до сих пор не сказал.
«Опять она». Если бы не она, Мэл не пошел бы гулять тем вечером, когда мы познакомились, поэтому я всегда буду благодарна Нове за это, но все же неужели ему нужно говорить о ней сейчас? Мэл говорил о Нове с удручающей и тревожащей регулярностью. Почему он говорит о ней сейчас?!
Я сползла с его колен, чтобы видеть его лицо, и легла рядом, медленно водя пальцем по его распухшим от поцелуев губам, красным, как перезрелая клубника. Я хотела запечатать его уста. Вот в такие моменты понимаешь, почему нужно засыпать сразу после секса. Тогда ты не станешь говорить, а значит, не сможешь все испортить.
Мэл нежно накрыл мою руку ладонью, перецеловал каждый пальчик и опустил ее себе на грудь. Ему хотелось поговорить.
— Это о моем имени.
— Тебя на самом деле зовут не Мэл Бакен? — немного озадаченно спросила я.
— И да, и нет.
— О господи! — простонала я. — Ты выбрал этот момент, чтобы сказать мне, что раньше был женщиной и тебя звали Натали или что-то в этом роде? Потому что если это так, то я предпочту жить дальше в блаженном неведении. Операция прошла успешно, шрамов не видно, тело работает отлично, так что давай притворимся, что ты родился мужчиной, и я доживу до старости без этой психологической травмы.
— Нет, ничего подобного. Мэл — это уменьшительная форма от моего имени. На самом деле меня зовут Мальволио.
Я рассмеялась. Он такой смешной. Не каждый поймет эту шутку, но мы с Мэлом встретились вечером двенадцатого июня. «Двенадцатая ночь»[1]. Мальволио. Я обняла его, посмеиваясь над отличной шуткой.
— Очень приятно познакомиться с тобой, Мальволио, — хихикая, сказала я. — Меня зовут Стеф, но ты можешь называть меня Себастиан, если тебе нравятся трансвеститы.
Он вздохнул.
— Вот поэтому-то Нова и ворчала, что нужно было раньше сказать тебе об этом. Она знала, что ты решишь, будто это шутка.
Ледяная рука ужаса перехватила мое горло, смех оборвался. Я зажмурилась от страха. «Я посмеялась над его именем. О господи, неужели я это сделала?!» Когда я осмелилась открыть глаза и взглянуть на Мэла, он смотрел на меня без тени смущения или злости на лице.
— Тебя правда зовут Мальволио?
Мэл кивнул.
— Честное слово. Это любимая пьеса моей мамы, или что-то вроде того. — Он пожал плечами, беззаботно и невозмутимо. — Никто в точности не знает, почему мама так меня назвала. Все пытались ее отговорить. Родители Новы рассказывали, что умоляли ее не поступать так с ребенком, но мама настояла на своем. И вот меня зовут Мальволио.
— Тебя дразнили в школе из-за имени?
— У них был другой повод для того, чтобы дразнить меня. — Лицо Мэла на мгновение помрачнело. — Но лет с девяти все стали называть меня Мэлом. Только моя мама и родители Новы называют меня Мальволио, да еще сестра Новы, Корделия, когда хочет пошутить.
Я не знала, что тут сказать. Мне подумалось, что операция по смене пола была бы и то лучше. По крайней мере, такое ты всегда можешь скрыть. А с таким именем… Представьте себе хихиканье в церкви, когда мы выходили читать молитвы. Лишь человек пять не смеялись. Бедный Мэл! Наверное, его соседи только тем и занимались, что придумывали шутки, связанные с «Двенадцатой ночью».
Мне не нравилось быть в центре внимания, выделяться, давать кому-то повод насмехаться надо мной.
И тут я поняла, что Мэла это не беспокоит. Мы лежали в темноте, в кухне капал кран, слышалось наше ровное дыхание. Мэл был совершено спокоен. Уверен в себе. В нем не было ни показушничества, ни наглости. Только уверенность. В самом основании его личности лежала непоколебимая сила. Спокойствие. Уверенность.
