Екатерина Вильмонт - Хочу бабу на роликах !
- Жалко, лежат новые веши... Может, можно их кому-то продать?
- Это я не знаю!
- Да, кстати, Саша, я хотела тебя спросить... Помнишь, я давала тебе книгу Молоховец?
- Помню, конечно.
- Она тебе нужна?
- Да нет, в общем...
- Не могла бы ты мне ее привезти?
- Пожалуйста, но уже завтра, сегодня не получится.
- Хорошо, пусть будет завтра. Только скажи когда.
- Ну примерно в час дня. - Я решила сделать это по дороге к Ульяше.
- У меня в час ученица.
Светлана Георгиевна преподает французский.
- Так я просто закину вам книгу, и все.
- Ну что ж, если другое время ты выбрать не можешь...
- Извините, у меня завтра много дел. Всего доброго, Светлана Георгиевна. - Я поспешила положить трубку, иначе меня опять захлестнет волна обид на меня, на сына, на весь мир. Надо только еще найти эту чертову Молоховец. Я стала обозревать книжные полки. Ага, вон она! Я залезла на стул, достала Молоховец, и вдруг взгляд мой упал на толстый том "Истории КПСС". И зачем он тут стоит?
Только место занимает, выкину его, и дело с концом.
Это еще от тетки Глеба осталось. Вообще, надо бы разобрать книги, многое наверняка уже не нужно, как вот эта "История". Но сегодня мне не до того. И все-таки я сняла книгу с полки, а заодно и еще несколько книг по научному коммунизму. С каким удовольствием я от них избавлюсь! Но тут меня как-то шатнуло, и стопка книг разлетелась в стороны.
Хорошо, еще я сумела удержаться на стуле. Я спрыгнула и стала подбирать книги. И тут заметила, что из "Истории КПСС" выпал какой-то листок. Письмо, что ли? Я развернула сложенный вчетверо лист, заполненный изящным почерком. У меня буквально потемнело в глазах.
"Любимый мой, уже нет сил жить так далеко от тебя! Я знаю, время и расстояние работают против меня, но ничего не могу с этим поделать. Я пытаюсь приучить себя к мысли, что мы не одно целое, что у нас все отдельно, но это больно, это так больно! Я живу почти в раю, но для меня это настоящий ад.
Боже мой, Глеб, как трудно писать о любви, как трудно придумать что-то новое... Каждая фраза будто уже тысячи раз читана, но поверь, каждая буква кричит о любви к тебе! Я часто смотрю на море. Знаешь, у него цвет твоих глаз. Да-да, не у тебя глаза цвета моря, а у моря цвет твоих глаз. Вот так я воспринимаю действительность. Прости, если на бумаге это выглядит пошлостью, но что делать, если я так чувствую, а выразить иначе не умею.
Вот уж точно говорят, не было бы счастья, да несчастье помогло... Те две недели, что мы были вместе, дают мне такую пишу для воспоминаний... Я говорю себе: сегодня 16 января, и я по минутам вспоминаю этот день. И, конечно, ночь. У меня таких воспоминаний пятнадцать, а это немало... Я знаю, Глеб, что ты тоже любишь меня и что сейчас неподходящий момент, но поверь, нельзя строить жизнь с женщиной только на жалости и благодарности.
Ничем хорошим это не кончится для вас обоих, только любовь должна связывать людей, только любовь.
А что получается? У тебя жалость и благодарность, у меня благодарность и расчет. А в результате страдают все: и мой муж, и твоя жена, и мы оба... Глеб, мы должны, мы просто обязаны разорвать этот порочный круг. Прошу тебя, подумай об этом и напиши.
Одно твое слово, и я брошу все! Не нужен мне этот рай, ничего не нужно, если тебя нет рядом. Господи, как я люблю тебя! Прости, я готова ждать сколько нужно. Тысячу раз целую тебя, мой любимый.
Твоя Л.".
Боже, что это? Мой мир, мой маленький мир, который я построила на своей любви и вере в любовь мужа, стремительно рушился - да что там, уже рухнул. Потом я сказала себе: подожди, давай спокойно все обдумай. Но где же взять это спокойствие? Кто такая эта Л.? Откуда она взялась, куда делась? Или она никуда не делась? Может, она существует по сей день в его жизни? И в каком это раю у моря она живет? Я вертела в руках злополучный листок. Он был явно не новым, бумага уже чуть потемнела. Глеб хранит это письмо, значит, оно ему дорого? В конце концов, мало ли что бывает, ну переспал он с дамочкой, та влюбилась по уши, письма пишет, но если бы она... О чем я думаю? Там же черным по белому сказано, что он живет со мной из жалости и благодарности. Кровь бросилась мне в лицо. Ну из благодарности - это понятно, а из жалости? 16 января...
Именно в январе пять лет назад у меня случился выкидыш, и я именно две недели лежала в больнице с осложнениями... Но Глеб был тогда так нежен, так внимателен ко мне. Как же так? Как он мог? Ах, он же прекрасный актер, что ему стоит сыграть внимание и нежность? А что, если он играл не со мной, а с ней? А со мной был искренним? Ну, бывает, мужик поддастся настырной бабе, а потом не знает, как с ней развязаться... Вот опять я пытаюсь вывернуть гадость наизнанку. В общем, мне это даже удается.
Ну в самом деле, не может же Глеб играть двадцать четыре часа в сутки. Или я круглая дура? Уля ведь что-то такое говорила, словно намекала на что-то...
Может, уже вся Москва знает, что Глеб живет со мной только из жалости? Но я никогда ничего не замечала. Нет, скорее всего, романчик был, но для него он был вполне мимолетным, а она, бедолага, влюбилась не на шутку. Да, да, конечно, именно так и было. Он, может, уже и забыл о ней. Но зачем же тогда хранить письмо в книге, к которой, он точно знает, я никогда в жизни не притронусь? А может, он просто сунул туда письмо, когда я, допустим, неожиданно вернулась, а потом позабыл о нем? Может же так быть? Безусловно.
Я медленно поднялась с полу, собрала книги и хотела отнести их к мусоропроводу, может, кто-то захочет взять. Но потом передумала. Влезла опять на стул и поставила их на место, вложив письмо в "Историю КПСС". Ничего не надо делать сгоряча, я потом могу пожалеть о своей поспешности. Сейчас надо остыть и все хладнокровно обдумать. Завтра я поговорю с Улей, если она что-то знает, я вытяну это из нее хоть клещами... И вообще... Подумаешь, большое дело, какая-то баба вцепилась в такого ослепительного мужика... Даже странно, что имя им не легион! И смешно было бы думать, будто Глеб будет всю жизнь хранить мне верность. Тем более сейчас, когда перед ним готова распластаться любая. А он все равно мой муж, и нате-ка выкусите! Я еще поборюсь за него! Но сначала я узнаю, кто эта Л., что там в действительности было, а потом посмотрим. Ведь пока, кроме этого письма, мне, по большому счету, не в чем упрекнуть Глеба. Мелочи вроде хамства в аэропорту учитывать не стоит. А вот сегодня я должна не ударить лицом в грязь. Уля говорит, что у меня изысканная внешность? Что ж, вот и будем, как теперь говорят, "косить под изысканность"! Боевой задор у меня бывает нечасто, но если припечет... А сейчас меня действительно припекло. Я вспомнила все, что знаю о макияже, и принялась наводить марафет, что называется, "под большое декольте". Но мысли то и дело возвращались к письму. Ну хорошо, допустим, там была любовь, а тут только жалость и благодарность, - хорошо, предположим, но как быть с постелью? Тут на одной благодарности не продержишься, нет. Уж в чем, в чем, а в отсутствии пылкости Глеба не упрекнешь. Когда-то в юности нам на свадьбу подарили размноженное на ротаторе древнеиндийское руководство по любовным играм под поэтическим названием "Ветви персика" или что-то в этом роде. Тогда это была такая редкость! И мы со смехом решили изучить его. Может быть, мы от природы были идеальными партнерами, может, сыграла свою роль и древнеиндийская книжка, но мне всегда было хорошо с Глебом, и никогда ничего другого не хотелось вовсе не от невинности помыслов. И тут же мелкой змеюкой в голову закралась мысль: а что, если всю эту индийскую науку Глеб применил с той самой Л.? Вот она с ума и спятила.
Еще бы! Такой красавец и такой умелец! Волна ревности и ненависти нахлынула на меня, так что я чуть не задохнулась. Но тут позвонил Глеб:
- Санька, ты готова?
- Вроде да, - с трудом проговорила я.
- Что у тебя с голосом?
- Мороженого поела, - неизвестно почему ляпнула я.
- Сашка! Не вздумай хворать, ты мне нужна здоровая! Я через десять минут буду дома. Приготовь смокинг.
Блин! Смокинг! Вот мы как теперь живем! Смокинг ему приготовь! А шиш с маслом? Но все это я проглотила, пошла и достала новенький смокинг.
Небось тоже эта кретинка Лаура покупала.
- Выглядишь отпадно - воскликнул Глеб, вбегая в квартиру. - Черт побери, какая у меня интересная жена, оказывается! Дай поцелую!
Мне сейчас только целоваться с ним! Укушу ненароком!
Когда он побрился, надел смокинг, у меня даже сердце замерло, до того он был хорош.
- Ну как? - красуясь перед зеркалом, спросил Глеб.
- Нормально, хотя, по-моему, одной детали не хватает.
- Какой? - встревожился он.
- Желтого банта на гульфике, сейчас это очень актуально!
- Санька! - расхохотался он. - Ну свалял я дурака, мне уже и мама всыпала по первое число.
- Она, между прочим, здорово обиделась.
- Мама всегда обижается, не обращай внимания.
- Тем более не надо давать ей лишних поводов.
Уверена, что она обидится и на то, что ты ее с собой не взял.
