Лариса Шкатула - Вкус ранней клубники
Мне показалось, что Артем охнул и застонал. Или такие причудливые звуки издает натужно ревущий двигатель машины? Что там мой муж опять забормотал?
- Шалишь, ребята, у меня дверь бронированная!
"Камаз" опять резко бросило влево. Я подняла голову и увидела, что Артем ведет машину... с закрытыми глазами!
- Темка! - в ужасе закричала я и вскочила на сиденье, пытаясь перехватить руль.
Он вздрогнул и открыл глаза.
- Зацепило меня все-таки, - попытался бодро улыбнуться он, - аж в глазах потемнело.
Если судить по фильмам, женщины в трудные и опасные минуты жизни визжат, бьются в истерике, а наиболее утонченные падают в обморок... Правда, недавно я тоже упала в обморок, но скорее от жалости к Саше, от невозможности поверить в его смерть, а сейчас... Подобная слабость была бы преступлением.
Раньше от испуга я столбенела. То есть, замирала в бессилии и ни одной дельной мысли меня в тот момент не посещало. Но это случалось, видимо, в случае опасности, которая грозила только мне. Теперь же речь шла о жизни любимого человека, так что мой обычный столбняк продолжался не более двух секунд.
Я поднырнула под руки Артема, намертво вцепившегося в руль, и положила на них свои, невольно коснувшись локтем его левого плеча. Боже мой, да ведь он истекает кровью!
Если бы у нас было время, я попробовала бы передвинуть мужа на сиденье, но те, что нас преследовали, не собирались давать передышку упрямому водителю.
Вместо того, чтобы поддаться страху, я стала наливаться злостью. То ли у меня так обострился слух, то ли картины рисовало мое взбудораженное сознание, но я вдруг отчетливо представила себе, как кровь из плеча Артема, проникала через неплотно пригнанную дверцу кабины, стекала вниз, и теперь на асфальте за нашей бешено мчащейся машиной, на серой ленте асфальта, оставалась цепочка из кровавых капель...
Жгут! Надо перетянуть руку жгутом, - наконец вспомнила я занятия по гражданской обороне в университете, предмет, который в среде студентов назывался просто "гроб" и по которому я имела демократическую четверку.
Мимо моего уха что-то пролетело, и опять послышалась дробь градин по дверце "камаза".
- Белка, - с усилием выговорил Артем, - возьми у меня за поясом пистолет и пальни в них. Может, отстанут хоть ненадолго...
Я поняла его мысль: пока бандиты будут считать, что шофер безоружен, они будут вести себя как наглые оборзевшие шакалы.
С трудом я вытащила из-за пояса мужа тяжелый "макаров". Так получилось, что я все ещё держала руль, сидя у Артема на коленях. Как я смогу выстрелить, если одной рукой еле удерживаю пистолет?
- Оставь руль, я в порядке, - тяжело выдохнул муж. - Держи пистолет двумя руками.
Сжимая в руках "макаров", я нажала на курок, целя куда-то в воздух.
- С предохранителя сними! Правильно, молодец! Теперь стреляй.
Я осторожно выглянула в окно. Вернее, в проем, окруженный осколками битого стекла. Как раз в поле моего зрения появилась белая "десятка".
Один из её пассажиров держал странное короткоствольное оружие слишком большое для пистолета. Наверное, автомат. Это из него получалась такая частая пальба. Неважно, из какого оружия тебя убьют, но странно, что в такие минуты в голову лезет черти что!
Стрелок не сразу заметил меня, но в ту минуту, когда он поднял автомат, невероятное удивление отразилось на его лице. Эти несколько мгновений промедления оказались для него роковыми, потому что я успела выстрелить первой. Прямо в его хищный оскал с нелепыми черными усиками.
Он так походил на киношного злодея, что я не испытала никакого сожаления, нажимая на курок.
В кабине будто прогремел гром. Отдача швырнула меня прямо на раненую руку Артема. У меня внутри все перевернулось, когда я увидела его искаженное болью лицо. Однако и краешком сознания я успела отметить запрокинувшее лицо автоматчика и сразу сбавившую скорость легковушку.
- Молодчина, - прошептал Артем обескровленными губами.
- Темушка, - просила, нет, умоляла я. - Продержись ещё немного, мне надо перетянуть жгутом твою руку. Обычная перевязка здесь не поможет.
Он закусил губу, пока я доставала из дорожной аптечки жгут, йод и бинты.
Наверное, я все-таки нервничала, потому что едва уняла дрожь в руках, когда перетягивала жгутом раненое плечо. А потом, для верности, наложила ещё и повязку. Помнилось, что жгут можно держать лишь сравнительно небольшое время, то ли час, то ли два... Видимо, занятие на эту тему я пропустила или проболтала!
Мой ум метался в поисках выхода: что делать? Артем ещё удерживал руль, но в любую минуту его могло накрыть беспамятство. Как быть тогда?
- Садись, как сидела, - медленно проговорил Артем, когда я наконец закончила перевязывать его плечо: в последний момент я вспомнила, что нельзя лить йод в открытую рану, надо лишь обработать края. - Опять положи руки на мои. Почувствуй машину.
Некоторое время мы так и ехали, а потом откуда-то с проселочной дороги выскочил синий "пикапчик" и некоторое время ехал рядом с нами.
Сидящий справа пассажир, словно не веря своим глазам, смотрел на разбитое стекло, а когда перевел взгляд ниже, у него вообще отвисла челюсть - видимо, вся дверца была изрешечена пулями.
- Вам милицию вызвать? - прокричал он.
- Не надо, - подчеркнуто спокойно ответила я - у Артема же сил на какие бы то ни было разговоры попросту не было. - Лучше скажите, далеко ли до ближайшей больницы?
- Десять километров. В Орловской. Второй поворот налево. Не пропустите, там указатель сломан.
Пассажир оглядывался до тех пор, пока машина опять куда-то не свернула. Я отчетливо представила себе, как он будет рассказывать об увиденном своим знакомым. "За рулем - баба. Сидит на коленях у мужика. Все машина в дырках, все стекла побиты..."
Ему не будут верить, мол, такие боевики не для наших тихих мест, а он станет спорить и доказывать, что все увиденное - правда.
Человеку свойственно если и проникаться чужими бедами, то не настолько, чтобы забывать о своих. И пока тебя не клюнет жареный петух, как говорит мой свекор, ты будешь относиться ко всякого рода рассказам, как к кинофильмам - просмотрел и забыл...
Я опять размышляла о всяких, не относящихся к делу, вещах. Наверное, чтобы не поддаваться панике. Причем, эти размышления действовали на меня столь странным образом, что я переставала думать о том, что веду такую большую машину - "камаз"! Впервые в жизни. Причем, начала считать, что это не так уж и страшно, и машина, кажется, даже слушается меня.
- Никаких поворотов в сторону, - процедил сквозь зубы Артем, но от слабости произносил это вовсе не грозно, хотя я не испугалась бы и истошного крика. - Езжай прямо, до основной трассы. Я потерплю. Мне уже лучше.
- Помолчи, - сказала я строго. - Тебе ещё понадобятся силы, чтобы дойти до приемного покоя. Я тебя все равно не донесу!
Теперь моя голова прояснилась настолько, что в ней появились трезвые мысли. Прежде всего, оставлять Артема одного в машине нельзя. То есть, это я к тому, что надо будет и в самом деле дойти до больницы. Кто знает, как близко от нас эти шакалы в белой "десятке". Пока я буду вести переговоры с врачами, оставлю мужа в кабине одного, они подкрадутся, да и угонят машину вместе с ним!
Мне было плевать, глупо или не глупо я рассуждаю. Я была одна - не считать же помощником моего раненого мужа, который держался в сознании лишь огромным усилием воли - совета спросить было не у кого, а бездействие, как сказал какой-то литературный герой, становилось смерти подобно.
Нет, надо не просто добиться помощи для Артема в сельской больнице, но и оставить его там. На мгновение у меня мелькнула мысль, что и это может быть для мужа опасно, но если о нападении на дальнобойщика сообщить в милицию, а бандитов увести за собой. В конце концов, нужны-то им деньги. А машину пусть крадут у милиции, если смогут...
Я проделала тяжеленную работу: уговорами, прикрикиванием, чуть ли не шантажом мне ужалось добиться от Артема, чтобы он, хоть и с огромным трудом, переместился на место пассажира. Сразу стало легче нам обоим. Я уже почти не боялась вести фуру, а раненому мужу тоже становилось все труднее держать меня на коленях, так что он даже облегченно вздохнул. И тут же впал в беспамятство.
Да, у меня больше не было страха перед громадой "камаза", зато мною овладел страх другого рода. Перед моими глазами вдруг стало мертвое лицо Саши. Я смотрела на лицо Артема, с которого стремительно исчезали краски жизни, и невольная аналогия упорно просилась на ум: "А что если и Артем ранен смертельно?
Но эту подлую мыслишку я даже не захотела додумывать до конца! И не заметила, как стала ругаться вслух. Не хуже портового грузчика. Я ругала последними словами эту дуру Беллу Решетняк, которая позволяет себе думать о смерти любимого мужа! А вдруг беду можно накликать, размышляя о ней?! Я ругала этих козлов - бандитов, которых поманили легкие денежки. Легкие? Да они вам тяжелее свинца покажутся! Слышал бы мои угрозы некий Рафик, небось, обхохотался бы...
