Дэвид Лоуренс - Влюбленные женщины
— Совсем не устала, — сказала Урсула.
— А ты, Гудрун?
— Тоже нет, спасибо.
— Не-ет, — протянула Гермиона. Она стояла, глядя на девушек, которые испытывали смущение из-за того, что Гермиона не торопилась ввести их в дом, а продолжала разыгрывать сцену встречи прямо на дороге. Слуги терпеливо ждали.
— Прошу, — произнесла наконец Гермиона, досконально рассмотрев обеих девушек, Гудрун и на этот раз показалась ей привлекательней и красивее сестры — Урсула была более земной и женственной. Ее восхитила и одежда Гудрун. Поверх платья из зеленого поплина та надела свободный жакет в широкую бледно-зеленую и темно-коричневую полоску. Шляпку из светло-зеленой (цвета свежескошенной травы) соломки украшала лента, сплетенная из черной и оранжевой тесьмы; чулки были темно-зеленые, туфли черные. Хороший наряд — модный и в то же время оригинальный. Более обычен был темно-синий костюм Урсулы, хотя выглядела она тоже очаровательно.
Сама Гермиона была в красновато-лиловом шелковом платье, коралловые бусы и кораллового цвета чулки дополняли ее туалет. Однако платье было поношенным, несвежим и, можно сказать, просто грязным.
— Хотите сразу пройти в свои комнаты? Хорошо. Тогда идите за мной.
Оставшись одна в комнате, Урсула почувствовала огромное облегчение. Гермиона долго не оставляла их в покое, подробно все объясняя. Разговаривая, она стояла очень близко к собеседнику, почти прижимаясь, что стесняло физически и угнетало морально. Похоже, она всем мешала заниматься своими делами.
Обед подали на лужайке, под огромным кедром, толстые почерневшие ветви дерева почти касались земли. За столом сидело несколько человек — молодая, стройная, хорошо одетая итальянка; мисс Брэдли, тоже молодая, спортивного вида; тощий баронет лет пятидесяти, энциклопедически образованный, все время отпускавший шуточки, над которыми первый же и смеялся громким, грубоватым смехом; Руперт Беркин; и женщина-секретарь, фройляйн Марц — молодая, стройная и хорошенькая.
Все было очень вкусно. Гудрун, которой трудно было угодить, по достоинству оценила еду. Урсуле же нравилось все — покрытый белой скатертью стол под кедром, аромат солнечного дня, вид на зеленеющий парк, где вдалеке мирно паслись олени. Казалось, этот уголок земли заключен в магический круг, вырван из мирской суеты, здесь запечатлелось восхитительное, бесценное прошлое, деревья, олени и сонная тишина.
Однако на душе у Урсулы было невесело. Разговор за столом напоминал перестрелку, частые остроты и каламбуры только подчеркивали нравоучительность реплик, хотя по замыслу должны были придать легкость критическому в целом разговору, который не бил ключом, а скорее вяло струился.
Все это умствование было чрезвычайно утомительным. Только пожилой социолог, чья мозговая ткань изрядно поизносилась и не отличалась особенной чувствительностью, был полностью счастлив. Беркин сидел как в воду опущенный. Гермиона с поразительным постоянством высмеивала его, стараясь унизить в глазах остальных. И удивительнее всего — это, похоже, удавалось: перед ней Беркин был беспомощен. Его можно было принять за полное ничтожество. Урсула и Гудрун почти все время молчали, слушая речи Гермионы, произносимые медленно и нараспев, остроты сэра Джошуа, болтовню фройляйн Марц и замечания двух других женщин.
Обед закончился. Кофе тоже подали на свежем воздухе. Все вышли из-за стола и расположились в шезлонгах — кто на солнце, кто в тени. Фройляйн ушла в дом, Гермиона взяла в руки вышивание, юная графиня углубилась в книгу, мисс Брэдли плела корзинку из травы, и так, неспешно работая и ведя неторопливый и даже в какой-то степени интеллектуальный разговор, они проводили на лужайке этот восхитительный день только что начавшегося лета.
Неожиданно раздался звук тормозов. Хлопнула дверца автомобиля.
— Это Солси, — послышался голос Гермионы, ее забавная певучая интонация. Отложив рукоделье, она встала и пошла по лужайке, скрывшись за кустами.
— Кто это? — поинтересовалась Гудрун.
— Мистер Роддайс, брат мисс Роддайс. Думаю, это он, — сказал сэр Джошуа.
— Да, Солси — ее брат, — подтвердила маленькая графиня, оторвавшись на секунду от чтения только для того, чтобы подтвердить эту информацию на своем слегка гортанном английском.
Все выжидали. И тут из-за кустов показалась высокая фигура Александра Роддайса, он шел к ним широким шагом, как романтический герой Мередита[24], вызывающий в памяти Дизраэли. Тепло со всеми поздоровавшись, он тут же взял на себя обязанности хозяина, легко и непринужденно оказывая знаки внимания гостям Гермионы. Он только что приехал из Лондона, прямо из парламента. На лужайке на какое-то время воцарилась атмосфера палаты общин: министр внутренних дел сказал то-то, а он, Роддайс, думал то-то, о чем не преминул сказать премьер-министру.
Но вот из-за кустов появилась Гермиона с Джеральдом Кричем — тот приехал с Александром. Познакомив Джеральда со всеми, она дала ему немного покрасоваться в обществе, а потом усадила с собой. Очевидно, он был сейчас ее особым гостем.
В Кабинете министров наметился раскол; министр образования подвергся суровой критике и был вынужден подать в отставку. Это стало отправной точкой для разговора об образовании.
— Несомненно, — начала Гермиона, экстатически вознося глаза к небу, — единственной причиной, единственным оправданием образования может быть лишь радость от обретения чистого знания, от наслаждения его красотой. — Она замолкла, обдумывая еще не до конца созревшую мысль, затем продолжила: — Профессиональное образование — уже не образование, а его смерть.
Радуясь возможности поспорить, Джеральд ринулся в бой.
— Не всегда так, — сказал он. — Разве образование не похоже на гимнастику, разве его целью не является получение натренированного, живого, активного интеллекта?
— Так же, как цель атлетики — здоровое послушное тело, — воскликнула, искренне соглашаясь с Джеральдом, мисс Брэдли.
Гудрун посмотрела на нее с отвращением.
— Ну, не знаю, — протянула Гермиона. — Лично для меня наслаждение от познания так велико, так восхитительно — ничто не может с этим сравниться, уверена, ничто.
— Познания чего, Гермиона? Приведи пример, — попросил Александр.
Гермиона вновь воздела глаза и завела ту же песню:
— М-мм… даже не знаю… Ну, взять хотя бы науку о звездах. Пришло время, когда я что-то о них поняла. Это так возвышает, так раскрепощает…
Беркин метнул в ее сторону испепеляющий взгляд.
— А тебе-то это зачем? — насмешливо поинтересовался он. — Ты ведь не стремишься к свободе.
Оскорбленная Гермиона отшатнулась от него.
— Знание действительно словно раздвигает пространство. Такое ощущение, будто стоишь на вершине горы и видишь оттуда Тихий океан, — сказал Джеральд.
— Застыв в молчанье на горе Дарьен[25], — пробормотала итальянка, отрывая глаза от книги.
— Не обязательно там, — возразил Джеральд. Урсула рассмеялась.
Когда все затихли, Гермиона продолжала как ни в чем не бывало:
— Знание — величайшая вещь на свете. Только это делает человека по-настоящему счастливым и свободным.
— Да, знание — это свобода, — согласился Мэттесон.
— Употребляемая в виде таблеток, — отозвался Беркин, глядя на плюгавого, сухонького баронета. Знаменитый социолог вдруг представился Гудрун аптечным пузырьком с таблетками спрессованной свободы. Зрелище позабавило ее. Теперь именно таким сэр Джошуа останется в ее памяти.
— Что ты хочешь этим сказать, Руперт? — спросила Гермиона с невозмутимым высокомерием.
— Строго говоря, знать мы можем только то, что уже свершилось и осталось в прошлом, — ответил он. — Это все равно что хранить прошлогоднюю свободу в баночках из-под крыжовенного варенья.
— Почему вы считаете, что можно знать только прошлое? — язвительно спросил баронет. — Разве закон всемирного притяжения распространяется на одно лишь прошлое?
— Да, — сказал Беркин.
— В моей книге есть очаровательное местечко, — неожиданно заговорила маленькая итальянка. — Герой подходит к двери и выбрасывает свои глаза на улицу.
Все рассмеялись. Мисс Брэдли подошла к графине и заглянула через ее плечо в книгу.
— Вот посмотрите! — сказала графиня.
— «Базаров подошел к двери и торопливо бросил глаза на улицу», — прочитала она.
Вновь раздался взрыв хохота, особенно отчетливо звучал смех баронета, — он напоминал грохот падающих камней.
— Что это за книга? — тут же спросил Александр.
— «Отцы и дети» Тургенева, — ответила маленькая иностранка, отчетливо произнося каждый звук. Чтобы не ошибиться, она еще раз взглянула на обложку.
— Старое американское издание, — заметил Беркин.
![Тяжелый дождь - [Тяжелый дождь]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
