Елена Шерман - Человек из легенды
Я вообще в поезде плохо сплю, но здесь о сне и думать не приходилось. Только я закрыл глаза, как где-то вблизи заорал грудной ребенок и орал истошным воем так долго и нудно. Едва младенец затих, кому-то стало плохо и какая-то женщина принялась бегать по вагону в поисках нитроглицерина. Когда у неизвестного страдальца сердце отпустило и в вагоне на миг воцарилась относительная тишина, в купе к проводникам забрели цыгане, затянувшие под гитару песню про калину у ручья. Я хотел было сказать проводникам все, что думаю по этому поводу, но для этого надо было слезть, а на такой подвиг я был уже неспособен. Пришлось наслаждаться молча.
Вiн хотiв мене, калину,
Посадить в своїм саду,
Не довiз, i в полi кинув,
Думав, що я пропаду,
старательно выводил цыганский певец под чей-то (должно быть, проводника из соседнего вагона) восторженный мат:
- Вот, бля, вот это музыканты! Да таких, бля, е-мое, музыкантов на свадьбу, да они все село переворошат! Во поют, бля, мля, твою мать!
Когда часам к трем ночи музыкальный аккомпанемент стих, я начал дремать, и проснулся только раз - когда кто-то пытался за ремень стянуть с багажной полки мою сумку. Я встрепенулся, хрипло со сна спросил "Кто здесь?!" и поднял голову, но увидел в неверном свете луны лишь какие-то смутные стремительно удаляющиеся фигуры.
Из призрачного мира тяжелых неопределенных видений меня вывел бодрый крик проводницы "Просыпаемся, через час Одесса!" и сочный бас Конопенко, рассказывавшего кому-то (как оказалось, вовсе не Кнежевичу, а полной тетке в спортивных штанах из купе напротив) о новой системе похудения. И вдруг иногда такое со мной бывает - неведомо от чего, от рассказа Конопенко, от солнца за немытыми окнами, оттого, что еду отдыхать, что у меня есть друзья, что я еще молод и многое, многое еще впереди - меня охватило острое чувство радости бытия. Я улыбнулся, протер глаза кулаками и слез вниз.
Небритые друзья мои сидели и хитро улыбались, причем Конопенко отчего-то держал правую руку под столиком, уставленным провизией.
- А мы выпили твое вино, соня! - радостно сказал Кнежевич. - Тебе ничего не осталось.
"Какие молодцы", -- растроганно подумал я. Ненавижу пить с утра.
- Да не пугай ты его, -- широко улыбнулся Конопенко и вынул руку из-под столика. В ней был пластиковый стаканчик. - Вот тебе твоя порция.
"Сволочи! Не могли сами все выпить!" К счастью, желание опохмелиться на сей раз возобладало над дружескими чувствами, так что вина в стаканчике было чуть больше половины. Я заел вино сладким орешком и пошел бриться.
Город-герой Одесса встретил нас, как и полагается курорту, солнцем, веселым ветром и шагающей по перрону навстречу приезжим ордой теток с табличками "Сдаю комнату" в руках. До З. мы доехали быстро и с ветерком микроавтобусом "Одесса-Белгород-Днестровский", отправлявшимся прямо с ж/д вокзала. Так же быстро и без труда мы нашли наш дом отдыха "Галичанка", пройдя по центральной улице, застроенной с одной стороны санаториями, домами отдыха и пансионатами, а с другой - всевозможными кафетериями, барами и ресторанчиками.
Директора дома отдыха на месте не оказалось, паспортистка велела нам подождать. Кнежевич и Конопенко сели на скамейку перед входом в администрацию и как подсолнухи, дружно повернули головы к солнцу. Я же решил прогуляться по территории дома отдыха и осмотреться.
Прогулка моя длилась ровно пять минут: больше некуда было идти и нечего смотреть. На небольшом пространстве, кроме администрации, были расположены три ряда нуждающихся в покраске деревянных домиков, столовая, на улице перед которой располагался ряд рукомойников (я сразу вспомнил пионерский лагерь), маленькое приземистое здание медпункта, детская площадка с облезлыми металлическими качелями и горками, две цветочные клумбы и, что мне особенно не понравилось, здание без окон с двумя дверями, над которыми красовались оранжевые буквы "М" и "Ж". "Эге, значит в этих домиках даже минимальных удобств нет", -- подумал я и загрустил. Перспектива кросса через весь дом отдыха в случае острого кишечного расстройства меня не вдохновляла.
Минут через 15 появился директор, выглядевший куда лучше вверенного ему хозяйства. Это был огромный, лысый толстяк баскетбольного роста с удивительно свежим цветом лица. Обращали ли вы внимание на то любопытное обстоятельство, что худой директор черноморского дома отдыха встречается крайне редко и, по правде говоря, не вызывает доверия? Другое дело крупный, осанистый дядя, принявший нас очень ласково. Он так интересно, так вкусно рассказывал о своем доме отдыха, о чудесном пляже, который в двух шагах (что правда, то правда), о разнообразном и богатом витаминами питании, и в завершение так ловко подвернул разговор к материальным сложностям пополнения инвентарного фонда, что мы как-то механически, как сомнамбулы какие-то, достали по полтиннику и вручили ему с глупыми улыбками на лицах. Деньги так быстро исчезли в кармане его светлых брюк, что я готов был усомниться, что все это было на самом деле. В благодарность директор приказал паспортистке (она же зав. хоз. частью) провести нас в "лучшие апартаменты" и пообещал "лично проконтролировать", чтоб нас кормили, как на убой.
Описание "лучших апартаментов" пропускаю, тем более, что они могли показаться таковыми разве что пламенному поклоннику античных стоиков с их принципом "как много есть на свете вещей, без которых человек может обойтись!" Обед был не лучше. Но, в конце концов, я приехал не обжираться. Море и солнце - вот что главное, и они были рядом.
Выходя из столовой, я глянул на себя в зеркало у умывальника и расстроился. На фоне загорелых, свежих курортников моя физиономия показалась мне мучнисто-бледной, чуть ли не больной, и точно так же неаппетитно выглядела возникшая рядом в зеркале физиономия Кнежевича.
- Да, мы с тобой, как поганки какие-то, -- самокритично признал Олег и тут же выдвинул решение проблемы: -- Немедленно на пляж!
Переодевшись в плавки и прихватив в качестве подстилок большие махровые полотенца (я свое забыл, и мне, к сожалению, пришлось довольствоваться казенным покрывалом), мы ринулись к морю за йодом и ультрафиолетом. Впереди бежал Кнежевич, спеша загореть и поразить прекрасный пол красотой своей божественной фигуры. За ним шел я, держа в объятиях выцветшее покрывало, а замыкал небольшую, но живописную группу Конопенко, передвигавшийся медленными, осторожными шажками. Медленно он ходил всегда, поскольку при весе в центнер не побегаешь, а осторожно двигался потому, что наскоро купленные перед отъездом плавки оказались ему маловаты и он боялся, что при резком движении они треснут по швам.
Море было чистое, теплое и прекрасное - как всегда, зато пляж оказался довольно грязным. Посильный вклад в его загрязнение вносили непрерывно сновавшие взад-вперед продавцы, предлагавшие "сл-ад-кие трубочки с черносливом, орехами, сгущенкой", "пи-иво холодное", "сла-дкий виноград", "до-маш-ние пирожки с капустой, картошкой" и прочую дрянь, включая неизбежные дары моря - какие-то сушеных и вяленых рыбок, мелких раков и креветок. Там, где проходили продавцы трубочек, за ними долго тянулся шлейф сладкого запаха, возбуждавший детей и обжор. Вообще, по моим наблюдениям, никто так много не жрет на пляже, как толстяки. Сидевшая неподалеку от нас огромная тетя в черном купальнике и детской панамке, увидев торговца сушеными рыбками, тут же подозвала его, купила десяток и с аппетитом съела, облизывая пальцы.
- Сволочи, только антисанитарию разводят, -- пробурчал вылезший из воды Конопенко, становясь возле меня и нервно принюхиваясь к витавшему в воздухе аромату трубочек. Видно было, что ему уже хочется есть, но он еще в силах себя сдерживать.
Обсохнув, оба Олега пошли на облюбованное ими место в центре пляжа, а я пренебрег жалкой подстилкой и лег на песочек у самого моря, так что брызги воды долетали до лица. Хорошо! Возле правой руки на влажном песке лежала перевернутая ракушка размером с грецкий орех, в ней поблескивала на солнце вода - маленькая частичка моря, оставшаяся после прилива. Полюбовавшись ракушкой, я закрыл глаза и мало-помалу начал задремывать под вечный шум моря (почти не спал ночью). Очнулся я от протяжного возгласа прямо над ухом "Трубочки, сладкие трубочки по гривне!" и оттого, что мне едва не наступили на ногу. Я открыл глаза: справа налево шустро двигалась торговка сладкими трубочками с подносом в одной руке и сумкой в другой, а слева направо шел фотограф с ручным питоном на шее. С моря дул сильный ветер, и питону, видимо, было холодно: рептилия извивалась и норовила засунуть голову фотографу под майку.
От этого зрелища мне что-то расхотелось лежать, я встал и бросил взгляд на далекие горизонты. Слева был видно все побережье на несколько километров, пляжи и дома отдыха за ними, а в самом конце, в смутной дымке виднелись резко выделявшиеся на фоне прочих приземистых строений две многоэтажки. Мне стало интересно, что это за небоскребы, и я решил пройтись к ним. Оглянувшись, чтоб привлечь к полезной и познавательной прогулке друзей, я убедился, что они и без меня нашли занятия по душе: Кнежевич флиртовал с какой-то рыжеволосой девой в зеленом купальнике, а Конопенко расплачивался с продавщицей трубочек, держа две штуки в правой руке.
