Александр Дюма-сын - Елена
— Вовсе не ясно.
— Ясно, потому что совсем не похожа на замужнюю женщину, ни лицом, ни летами, ничем. Совсем не так держится.
— Во всяком случае, она, верно, очень хороша. Обгоним ее.
— Обгоним.
Друзья прибавили шагу и, несколько обогнав старика с дочерью, обернулись, будто рассматривая гуляющих.
Движение это не ускользнуло от молодой девушки; она опустила глаза, впрочем, без всякой аффектации и жеманства.
— Как хороша! — сказал Эдмон.
— Точно, — заметил Густав, — хорошенькая головка, черные глаза, превосходные волосы.
— Стало быть, мы хорошо делаем, что идем за нею?
— Пожалуй, только к чему же это ведет?
— Ведет к тому, что мы видим хорошенькую женщину, а это не так часто случается.
Эдмон снова обернулся.
На этот раз хорошенькая девушка покраснела. Ей стало неловко от этого преследования. Пожилой господин весь погруженный в чтение, не замечал ничего.
— Не гляди на нее так, — заметил Густав своему другу. — Это конфузит ее.
— Правда, пойдем лучше сзади нее, она не будет знать, что мы за ней следуем, и мы вдоволь на нее насмотримся. Только бы еще где-нибудь было грязно, да жила бы она подальше!
Эдмон и Густав остановились; девушке легко было догадаться, для чего. Она уже их не видела, но чувствовала, что они идут за нею и для нее.
Женщины всегда чувствуют эти вещи!
Девушке захотелось удостовериться в том, что за нею следуют.
Не кокетство ли внушало ей это желание?
Нет, не кокетство, а просто женское любопытство или, вернее, крошечное тщеславие. Девушкам нравится замечать, какое впечатление они производят на проходящих другого пола.
Женщина редко сердится за то, что ее преследуют, особенно если она знает, как наша хорошенькая девушка, что ею не было дано к тому никаких поводов, и если наружность преследователей не обещает ничего неприличного и дерзкого.
Наша девушка, может быть, так и не рассуждала, но говорим еще раз и говорим положительно: на любопытство молодых людей она не досадовала.
Молодым девушкам нравятся эти маленькие приключения: опасного в них нет ничего, а между тем, они приятно волнуют воображение; есть о чем помечтать, есть что порассказать своим подругам…
Нашей героине просто хотелось узнать, все ли еще идут за нею молодые люди. Желание очень извинительное.
Но как узнать?
Отца нечего бояться: он не заметит; но заметят молодые люди, а это хуже, — они выведут из этого Бог весть какие заключения.
После порядочного размышления девушка незаметно сняла с одной руки перчатку; и еще незаметнее уронила ее; будто не замечая своей потери, она продолжала идти.
Эдмон и Густав видели уроненную перчатку, не подозревая, впрочем, никакого умысла.
— Вот превосходный случай! — сказал Эдмон.
И он побежал за перчаткой именно в ту минуту, когда девушка нашла, что времени прошло довольно и можно показать вид, что потеря замечена.
— Извините, — сказал он, подходя к девушке, кланяясь, возвращая ей оброненную перчатку и в то же время жадно любуясь ею, — вы обронили перчатку.
Девушка вся покраснела и потупилась.
— Благодарю вас, — чуть внятно пролепетала она, принимая перчатку.
Услышав над самым ухом разговор, старик остановился.
— Что случилось? — спросил он, взглянув на дочь.
— Ничего, — отвечала девушка, — я обронила перчатку, и вот господин этот был так любезен, что ее поднял.
Старик кивнул головой Эдмону и, даже не взглянув на него, принялся снова за свою газету.
Воротившись к Густаву, Эдмон был встречен вопросом:
— Ну? Доволен?
— Еще бы, мой милый! Да ведь она очаровательна, она чудо как хороша! А главное, ей, кажется, даже понравилось, что я подошел.
— Чему тут нравиться? Самая обыкновенная учтивость.
— И, между тем, знаешь ли: у меня сердце не на месте.
— Очень жаль! Теперь, стало быть, домой?
— Как домой? Нужно узнать, где она живет.
— Ты опять пойдешь за нею?
— Неужто остановиться, когда дело сразу приняло такой оборот?
— Ловко ли после этого случая продолжать ее преследовать?
— Кто ж это узнает?
— Она узнает.
— Каким образом?
— Минут через десять выищет какой-нибудь предлог и обернется. Знаю я этих девочек.
— Тем лучше! Она будет знать, что я все иду за нею.
— Наконец, к чему все это?
— Кто знает!
— Не пойдешь же ты к ней?
— Не пойду.
— Не будешь писать?
— Не буду; но узнаю, где она живет. Стану ходить мимо, и без писем, без разговоров она поймет, что я в нее влюблен, а мне только это и надо.
Да, и, наконец, платоническая любовь в моем вкусе. Верно, она скоро выйдет замуж, а тогда уж другое дело: муж не то что отец, и молодая женщина не то что девушка. Я постараюсь войти к ним в дом и буду за ней волочиться.
— Далеко видишь!
Между тем отец с дочерью вышли из Тюльерийского сада и направились на Королевский мост.
На Королевском мосту гуляющих каждый день очень много. Хорошенькая девушка сообразила, что здесь скорее, чем где-нибудь, можно обернуться. Украдкой взглянула она назад и в двадцати шагах от себя заметила своих преследователей.
Впрочем и ее любопытство не скрылось от них.
— Обернулась! — сказал Эдмон.
— Говорил я, что обернется, — отвечал Густав.
— Ну, а как она в самом деле замужем?
— За этим старым?
— Нет, она назвала его отцом, — а за другим. Бывают очень молоденькие замужние. Мы, впрочем, узнаем.
Друзья принялись делать разные предположения. На одном взгляде, может быть ошибочно понятом, на простом размене учтивостей воображение Эдмона воздвигало колоссальное здание надежд самых радужных.
Разумеется, он не решился сообщить Домону эти радужные надежды.
Эдмон не был фатом; напротив, он был замечательно робок и неопытен в любви, а неопытность в этом отношении так же изобретательна, как и нахальство.
Старик с дочерью повернули на длинную улицу, прошли ее всю, повернули налево на улицу Лилль и остановились у дома № 18.
Переступая за порог двери, девушка еще раз взглянула украдкой в сторону и еще раз заметила молодых людей.
«Что они теперь будут делать?» — подумала она.
Она тоже была неопытна в любви. Ей вдруг стало страшно. История с перчаткой показалась ей непростительной с ее стороны опрометчивостью и мало-помалу приняла в ее глазах размеры важной ошибки.
II
— Она вошла в № 18, — сказал Эдмон.
— Теперь ты доволен? — заметил его приятель.
— Боюсь только…
— Чего боишься?
— Боюсь, что она живет не здесь. Может быть, она так зашла сюда с отцом, к знакомым.
— Очень вероятно.
— Как бы это узнать?
— Ты хочешь узнать непременно?
— Непременно.
— Так расспроси дворника.
— Ну, а если она выйдет из дома, пока я стану расспрашивать?
— Что ж такое? Она увидит тебя, и на этот раз и отец узнает.
— Отец-то не узнает; он даже не смотрел на меня, когда я подавал перчатку.
— Так войдем. Что тут думать! Головы ведь не снимут!
Молодые люди направились к дому. Для предшествовавшего разговора они останавливались.
Во все это время за опущенною занавеской окна выглядывала хорошенькая головка, наблюдавшая за молодыми людьми и с удивлением заметившая, что они подошли к подъезду.
— Есть средство! — сказал вдруг Эдмон.
— Какое?
— Увидишь.
— У вас сдается квартира? — спросил он у привратницы.
— Сдается, сударь.
— На улицу или на двор?
— На улицу.
Расспросив о числе комнат, об удобствах и о цене, Эдмон прибавил:
— Квартира годится; нельзя ли мне посмотреть ее?
Он надеялся встретить молодую девушку, но на лестнице никого не было. Должно было ограничиться расспросами.
— Здесь, кажется, живет пожилой господин с дочерью? — спросил он у привратницы, оглядывая квартиру, очень мало его занимавшую.
— Г-н Дево? — спросила привратница.
— Кажется, так. Дочери его теперь должно быть лет семнадцать: ее зовут… зовут… Жюльеттой… если не ошибаюсь…
— Нет, эту зовут Еленой. Она только что перед вами пришла к себе, вместе с отцом.
— Вот, вот! Теперь я вспомнил: именно Дево. Жена его умерла? — наугад продолжал расспрашивать Эдмон.
— Два года как умерла.
Эдмон бросил на Густава значительный взгляд.
«Сознайся, — выражалось в этом взгляде, — как я ловко взялся за дело».
— Бедная г-жа Дево! — прибавил он вслух.
— Может быть, вам будет угодно навестить их; потрудитесь подняться, они во втором этаже.
— Нет, нет! Зачем? Этим я могу их обеспокоить. Я почту себя очень счастливым тем, что буду жить с ними в одном доме. Чем он теперь занимается?
— Все еще доктор.
