Джудит Тарр - Трон Исиды
Диона запнулась. Раньше она никогда не приглашала его отужинать с ними. В Тарсе не представлялось случая: им постоянно приходилось участвовать в какой-нибудь пирушке царицы и триумвира. У них обоих не было места, где можно побыть вдвоем — впрочем, они и не искали его.
Луций Севилий так долго мешкал с ответом, что Диона уже почти была уверена — откажется. Но потом он только спросил:
— А Тимолеон будет не против?
— Сомневаюсь, — ответила Диона.
Какое-то мгновение он колебался.
— Тогда приду. Надеюсь, я не сразу найду в своей чашке лягушку. Или на этот раз ожидается змея?
— Ни то, ни другое, — ответила Диона с ноткой, подозрительно похожей на восхищение, правда, смешанное с ужасом. — Недавно он налил в кружку слуги вместо пива кое-что такое, о чем даже не хочется говорить вслух.
Его брови приподнялись.
— Неужели кошачью мочу?
Взрыв смеха Дионы был мгновенным ответом на его слова.
— Да-а, ты хорошо знаешь Тимолеона.
— Я хорошо знаю египетское пиво, — с ухмылкой отозвался Луций Севилий.
— Сегодня вечером у нас будет весьма пристойное вино — хиосское[16]. Или… — Она сделала паузу. — Вполне пригодная вода для питья. Сомневаюсь, что у злодея будет достаточно времени, чтоб заготовить тебе сюрприз. Хотя… однажды он умудрился притащить одному из моих гостей чистейшей александрийской воды… из какого-то болота возле залива.
— Очень была зеленая? — поинтересовался Луций.
— И вся кишела какими-то живчиками. — Диона содрогнулась при воспоминании. — О, как я рада, что ты здесь! Больше никто не понимает этого ребенка.
— Но его вовсе не трудно понимать. И… даже очень интересно.
— Безнадежный случай. Мой сын неисправим, — смущенно засмеявшись, констатировала Диона и, собравшись с духом, предложила: — Ну что, посмотрим, чем он порадует нас сегодня вечером?
13
Но у Тимолеона в запасе для гостя матери не оказалось ничего, кроме долгого, пристального и колючего взгляда.
— А, вот это кто… отлично. Я и сам думал, что ты придешь к нам вечером. Ты привез мне что-нибудь из Сирии?
Как оказалось, привез то, что, по мнению Дионы, было весьма мило с его стороны. Луций выбрал в подарок Тимолеону кинжал в ножнах, а Дионе — амфору с цекубским.
— Надеюсь, оно так и осталось цекубским, — сказал он, бросив взгляд в сторону Тимолеона. — Конечно, чистейшая александрийская вода — замечательная вещь, но красные цекубские вина заслуживают того, чтобы пить их в том виде, в котором они изготовлены.
Если не считать мелких пакостей Тимолеона, вечер в целом прошел очень успешно. Когда мальчик наконец отправился спать, беспрерывно вынимая кинжал из ножен и засовывая его обратно, Диона наполнила лучшие серебряные кубки крепким вином и сказала:
— Наверное, тебе приготовили покои во дворце?
— Думаю, да, — отозвался Луций Севилий. Судя по всему, он очень уютно и непринужденно чувствовал себя на ложе, предназначенном для самых почетных гостей, в превосходном малиново-красном хитоне, принадлежавшем Аполлонию. В сущности, тому он никогда не был к лицу — его бледная кожа в соседстве с таким ярким цветом приобретала еще более болезненный оттенок. А Луций Севилий, загорелый, высокий, выглядел в нем великолепно.
— Ты можешь погостить у нас, — предложила Диона. — Здесь есть свободная комната, как ведомо богине.
Его взгляд был быстрым и красноречивым.
— Не беспокойся, мне безразлично, что скажут люди. Если только ты не подумаешь ничего дурного.
— Конечно, нет, — ответил он, залившись румянцем. — Но твоя репутация… честь… твой сын…
— Ты — мой гость, и я предлагаю тебе кров и дружбу, — промолвила она, отчетливо произнося каждое слово. — Не больше и не меньше. Дворец — это муравейник. Никто, кроме царицы, в точности не представляет, что в нем творится, и мысли всех его обитателей должны быть только о ней. Там человек не принадлежит себе. Вот почему я живу в этом доме. Когда я ушла от Аполлония, царица предложила мне переехать во дворец. Я отказалась. Мне нужно место, где я могу быть самой собой.
— И ты предлагаешь мне вторгнуться в твою обитель.
— Это не вторжение, — возразила Диона. — Ты — спокойный. У тебя хорошие манеры. Ты нравишься Тимолеону. Я могу предложить тебе даже несколько комнат. Я живу недалеко от библиотеки, и от сада — тоже. И отсюда рукой подать до Мусейона[17].
Соблазн был слишком велик — она ясно видела, что он колеблется. Но Луций сказал:
— Люди начнут болтать бог знает что.
— Тебя это беспокоит?
— Да.
Она вздохнула.
— Я так и знала, что ты не согласишься. Ну что ж… Живи во дворце. В одной комнате с кем-нибудь из солдат Антония. Или они отправят тебя к евнухам — превеселая компания… Уверена, что тебе не привыкать. Ты ведь привык, правда?
— У меня всегда была своя комната, — ответил он твердо и жестко.
— Может быть… и на этот раз будет.
Диона пожала плечами, словно его отказ нисколько не задел ее. В сущности, Луций Севилий прав: женщина, живущая одна — не вдова и не замужняя, — не должна приглашать в свой дом мужчину. И неважно, насколько невинно ее приглашение.
Но почему, почему, почему это должно иметь такое значение.
— Подумай — во дворце тебе будет несладко, — мягко настаивала она. — Ты ведь и сам об этом догадываешься. Тут, кстати, между мужской и женской половиной есть коридор. А дверь выходит на улицу и запирается на замок. Это фактически отдельный дом. Я сдам тебе его в аренду. Может же женщина позволить себе такое — даже женщина, не имеющая мужчины, который мог бы блюсти ее репутацию? Ты будешь платить мне одну амфору цекубского в месяц.
— Дороговато, — нарушил наконец молчание Луций Севилий.
— Что ж, тогда — амфору цекубского в качестве задатка и уроки латыни Тимолеону.
— А это — слишком дешево.
Он улыбался — не столь непринужденно, как было ему свойственно, но так, словно не мог удержаться от улыбки.
Вино я тебе подарю… Я согласен учить Тимолеона и расплачусь с тобой списком «Галльских войн» Цезаря.
— О нет, пожалуйста, не наказывай меня так, — взмолилась Диона. — Уроки латыни и «Свекровь» Теренция[18], переписанная отменным почерком.
— По рукам! Но почему «Свекровь»?
— Просто эта вещь мне нравится.
Луций засмеялся, но затем нахмурился.
— Я не уверен…
— Это — честная сделка, — убеждала она его. — Я — хозяйка дома; ты — мой постоялец. Даже римская матрона не смогла бы ни к чему придраться.
— Ну-у, римскую матрону не убедил бы и сам царь Минос[19]. — Луций Севилий покачал головой. — Однако, кажется, меня ты убедила. Похоже, ты знаешь, как лишить мужчину воли. Но грозить мне компанией евнухов царицы со слащавыми скользкими рожами — дешевый прием!
— Однако он сработал, — поддела его Диона. — Евнухи неизбежны, как мухи, — если только люди Антония сами не найдут себе жилья или не научатся не обращать на них внимания. Боюсь, они зачастят ко мне, как только узнают, что у меня есть убежище. Ну да ладно. Тимолеону ты нравишься. Он даже не подлил тебе уксуса в вино.
— Я полагаю, он еще успеет это сделать, если я поддамся тебе.
Луций откинулся на спинку кушетки с видом человека, проигравшего сражение, которое он, по чести сказать, и не особенно хотел выиграть, и отхлебнул изрядный глоток вина.
— Может постоялец побеспокоить свою хозяйку просьбой угостить его еще одним кусочком этого весьма необычного торта?
Она передала ему тарелку.
— Торт с миндалем и с медом. А специи — секрет хозяйки.
— Какой таинственный торт! — сказал Луций Севилий. Мгновенно проглотил кусок и снова наполнил кубки. Что ж, желаю хозяйке процветать, раз уж она решила стать деловой женщиной.
Диона подняла кубок и отпила вина.
— За процветание! — проговорила она.
Судачить, конечно, начали, как обычно и водится. Но это ничего не значило ни для Дионы, ни для Тимолеона. Луций Севилий был ничуть не обременительным постояльцем. Он входил и выходил через собственную дверь, выполнял все просьбы и приказания триумвира, проводил почти все свободное время в огромной библиотеке Мусейона и александрийской академии или осматривал город и пригороды. Луций учил Тимолеона своей изысканной латыни, а Тимолеон Луция — беглому разговорному египетскому.
Это была самая чудесная зима в жизни Дионы. На улице дул сильный, пронизывающий ветер, приносящий с собой стужу и непогоду, но в доме было тепло, и до Дионы доносились голоса, повторявшие латынь, и нескладные, но забористые уличные египетские стишки. Вечерами, когда не было дел во дворце или храме, она часто ужинала с Луцием Севилием или сидела с ним возле жаровни, болтая обо всем, что только приходило ей в голову.
