Ирина Тарасова - Не бойся, малышка
Колька помедлил секунду, потом обнял ее, потрепал по макушке.
— Иди досыпай, — сказал он и снисходительно улыбнулся. — Видела б ты себя сейчас — курица курицей.
Он легко оттолкнул ее и, не оглядываясь, стал спускаться по лестнице. Таня закрыла дверь и поплелась в спальню. У нее было такое чувство, как будто ее выпотрошили. «Курица… потрошеная курица… сердце и печенка в отдельном кулечке». Она легла на кровать и заплакала. Слезы успокоили ее, и она, свернувшись калачиком, снова заснула, иногда постанывая во сне.
ГЛАВА 5
Дверной звонок разбудил ее. Таня накинула халат и поспешила открыть дверь.
— Даже не спрашиваешь: «Кто»?
Черноволосый мужчина в строгом костюме шагнул через порог, Таня посторонилась.
— Вы… за договором?
— Догадливая.
Мужчина смерил ее чуть насмешливым взглядом.
— Осваиваешься?
Таня, смущенно улыбаясь, кивнула.
— Будем знакомы, Виталий Михайлович, — сказал мужчина и, не снимая ботинок, прошел в комнату и сел на диван.
Таня ревностно посмотрела на светлый палас. Следов не было.
— Давай поговорим, — откинувшись на мягкие подушки, сказал Виталий Михайлович и кивнул на пуф, который стоял рядом.
Таня присела, положив руки на колени.
— Садись ближе, — сказал Виталий Михайлович, взял ее за руку, посадил рядом с собой и обнял за плечи. — Рассказывай, как живешь-поживаешь.
— Нормально… Хорошо… — ответила Таня, усилием воли сдерживая дрожь. Хотя Виталий Михайлович был ростом не выше ее, но во всей его плотной фигуре, холодном взгляде и неторопливых жестах было нечто, заставляющее ее трепетать.
— Как с Максимом познакомились? — продолжал допрос мужчина, сжимая ее плечо.
— Он подвез меня.
— Ты его любовница?
— Нет. Просто подвез по дороге, — ответила она и посмотрела на мужчину. Он по-прежнему был невозмутим. — Вы вроде сказали, что мы к Максиму поедем.
— Господин Рыбалко подождет, — спокойно произнес он, по-прежнему снисходительно глядя на нее. — А нам с тобой нужно кой о чем покалякать.
Он убрал руку с ее плеча и провел ладонью ее по волосам.
— Ну и лохматая же ты. — Он отдернул руку. — Какой дрянью вы мажетесь!
— Это гель, чтоб волосы лучше лежали…
— Торчали, хочешь сказать, — хмыкнул он и, достав носовой платок, вытер пальцы.
— Я сейчас причешусь.
Таня сделала попытку встать, но его рука, как шлагбаум, загородила ей дорогу.
— Не рыпайся, — сказал он, взял за подбородок и повернул к себе. — Глаза у тебя красивые… как у кошки, только… Сколько тебе лет?
— Скоро двадцать, — ответила Таня, дернула головой и высвободилась. Виталий Михайлович медленно опустил руку и сжал ее тонкое запястье.
— Значит, жизнь у тебя не больно легкая, коль такие глаза, — сказал он тихо.
Таня подняла голову. Виталий Михайлович продолжал разглядывать ее. Его темные глаза-буравчики, казалось, хотели просверлить ее насквозь.
— Может, все же поедем? — спросила она, отводя взгляд.
— Поедем, когда я скажу. — Он отпустил ее руку. — У меня к тебе разговор. Куришь?
— Нет, — качнула головой Таня и спрятала ладони между коленей.
— Хорошо.
Виталий Михайлович достал из кармана пачку «Парламента» и, щелкнув золотой зажигалкой, прикурил.
— Принеси пепельницу, которая здесь стояла, — попросил он.
Таня бросилась в кухню, открыла створку шкафа и достала пепельницу в виде раскрытой кверху ладони.
— Возьмите, я помыла и убрала, — сказала она, ставя пепельницу на прозрачную столешницу. — Максим же не курит?
— Помыла — хорошо.
Виталий Михайлович стряхнул пепел в протянутую керамическую ладонь.
— Вижу… ты хорошая девочка. За один день берлогу в приличное жилье превратила.
— Еще не все, — торопливо, как будто оправдываясь, сказала Таня. — Вот эту комнату прибрала, кухню… Спальню еще, там мебели мало, а в третьей не знаю, как и приступить… Такой бардак…
— Приберешь, Максимка еще дня три поваляется.
— Так быстро… — растерялась Таня. — Может, еще полежит, ведь инфаркт.
— Нет.
Виталий Михайлович глубоко затянулся и выпустил перед собой облако дыма, скрывшее на секунду его лицо.
— Что — нет? — переспросила она.
— Нет инфаркта. — Он сделал еще одну затяжку и, наклонившись над стеклянным столиком, затушил сигарету. — Ничего путного врачи сказать не могут. — Были спазмы, остановка сердца была. Но вовремя вкололи, что нужно, и все, Максимка на этом свете задержался. Смерть отступила.
Виталий Михайлович встал, подошел к окну и некоторое время стоял, вглядываясь куда-то через стекло.
— Говорят, скоро потеплеет. Пора уж…
— Да, на следующей неделе уже лето, а настоящего тепла так и не было, — подхватила Таня.
— Не было… — повторил он. — Все уже было… Было и прошло, мхом поросло…
Он вернулся на диван, взял ее руку, провел пальцами по внешней стороне ладони, потом крепко сжал ее пальцы. Она попыталась выдернуть руку, но он только ослабил хватку, но не выпустил.
— Сиди и слушай, — сказал он.
Таня покорно опустила голову.
— Нет, смотри в глаза, — сказал он.
— Мне неудобно, — прошептала она.
Он разжал ладонь. Смущение на ее лице сменилось вежливой улыбкой.
— Я тебе работу хочу предложить, — не ответив на ее улыбку, спокойно начал он. — Хорошо оплачиваемую.
На ее лице появилась заинтересованность.
— Нужно с Максимом пожить, — продолжил он.
— Я поживу, — радостно откликнулась она. — Я все приберу, буду стирать, готовить.
— Само собой. Только я о другом. Я хочу, чтоб ты стала его женщиной.
Он смотрел не мигая, а когда она опустила глаза, провел указательным пальцем по ее щеке.
— Как же это? — выдохнула она, ежась.
— Обычно.
Он отвернулся, его рука успокоилась на мягком подлокотнике. Таня облегченно вздохнула.
— Максимка — он хороший, — продолжил Виталий Михайлович. — Только есть у него один пунктик: без женщины — не может. Ему повезло: Лилька, жена его, нормальной бабой была. Только, как ушла, заметался он, стал куролесить, в убытки пошел. Я бы давно снял его, только… — Он оглянулся на Таню, будто размышляя, стоит ли говорить с ней об этом.
— Вы, наверное, с юности дружите, — предположила она, чтоб поддержать разговор.
— С детства. В Суворовском вместе были. Он меня от шпаны отбил. Максим один прием знает: вмиг вырубить может. Тогда мне ногу сломали, так он на себе отволок. В госпитале я тогда месяц провалялся. С того времени и дружим.
— Но сейчас вы — главный? По работе, — сказала она, смущаясь.
— Вроде того. Генеральный директор.
— А Максим?
— Скажем так — начальник участка, пока убыточного. Но если все выгорит… — Секундная пауза повисла в воздухе. — Ладно, — махнул он, — плевать через плечо не буду. Все хорошо будет.
— К черту, — подхватила Таня и опять смутилась.
— Значит, вот что, дорогая, — сказал Виталий Михайлович, улыбнувшись, словно ее смущение доставляло ему удовольствие. — Будь ему зайчиком, как там в песне поется?..
— Или не будь… — растерянно прошептала Таня.
— Понятливая ты, — кивнул Виталий Михайлович. — Если все нормалек с Максимкой будет, я тебя не обижу.
Таня отвела глаза, поежившись, как от холода.
— Вообще-то я приезжая, — сказала она осторожно. — Трудно на новом месте…
— Помогу, чем могу. А могу я много чего… Но если с Максимкой что случится… — Он сжал кулаки и потер их друг о дружку. — Сотру в порошок.
Таня судорожно сглотнула.
— Я что… Я ничего… Конечно… — залепетала она, стараясь прогнать внезапно охвативший ее страх. — Если Максиму нужен уход…
— Фигня все это, — оборвал ее Виталий Михайлович. — Значит, такое у тебя задание — чтоб у Максима настроение было хорошее. У него уже был года два назад микроинфаркт, он его на ногах перенес. Я думаю, это когда он с Лилькой расстался и в загул ушел. Так вот, загулы ему сейчас — смерть. Ты же не хочешь взять грех на душу?
— Нет, — выдохнула Таня.
— Значит, будешь при нем. Следи, чтоб с катушек не слетел.
— Как сиделка?
— Хоть лежалка, мне без разницы. Он мне нужен. Завод на полную загрузку надо ставить. Но это все равно не раньше будет, чем через месяц-два. А сейчас — иди одевайся. На сборы тебе — пятнадцать минут.
Таня рывком поднялась с дивана и прошла в спальню. Освободившись от гипнотического взгляда Виталия Михайловича, она мгновенно прочувствовала облегчение. Подобрав с пола распластанное, как шкура леопарда, платье, она встряхнула его. Пахнуло едкой смесью пота и дешевого табака. «Наверное, и волосы мои так пахнут, — подумала она. — Надо срочно вымыться. В четверть часа, конечно, не уложусь, зато не буду вонять, как старая скаковая лошадь», — решила она.
