Имоджен Эдвардс-Джонс - Отель Вавилон
А по большому счету традиционное английское чаепитие, как и все остальное в гостиничном бизнесе, лишь способ заработать деньги. Их в это время суток можно получить от клиентов прилично. Только задумайтесь о наценках. Чайник чая, порция печенья и бутербродов, пара клубничин и капелька густых сливок стоят меньше фунта. Мы берем за них почти двенадцать с человека и еще пять, если попросят добавку чая. В ресторане, где я работал прежде, примерно то же удовольствие оценивали в двадцать восемь фунтов, а тратили на него всего два. Теперь у нас на кухне больше не готовят мини-эклеры и клубничные меренги. Главный кондитер тратит слишком много времени на канапе и замысловатые творения для банкетов, чтобы убивать несколько часов подряд на изысканные пирожные. Их мы закупаем. Когда же дел у кондитера не слишком много, он может создать истинное произведение искусства, впрочем, в последнее время им радуются только те, кто делает заказ на свадьбу.
Во время чаепития ухитряется заработать и Джино. К примеру, загоняет шампанское стоимостью два фунта за бокал по целых десять с половиной. Или — я не раз бывал тому свидетелем, — если задержавшихся после ленча немало, проходит по гостиной с целой бутылкой, надеясь, что захмелевшие клиенты примут предложение.
Если не считать туристов из Японии и Америки, для которых традиционный английский чай был мил во все времена, в последние годы контингент клиентов несколько изменился. Прежде отдохнуть за чашкой чая и утреннего кофе, приходили в основном женщины в городских одеждах с крестными детьми, подругами или мамашами, и гостиная пропитывалась духом окружающих Лондон графств. Теперь же публика собирается более гламурная. Дамы, что являются на ленч, приходят и на чаепитие, но, насколько я заметил, в разные дни. К тому же в последнее время заказывают нередко вовсе не чай, а главным образом шампанское. Словом, чаепитие нынче в моде, в основном среди женщин, и Джино этому не нарадуется.
Лучший месяц в этом смысле — август. Впрочем, август во многих отношениях самый прибыльный, потому что отель наводняют арабы. Кстати, арабы обожают чай. Приезжая, они вручают управляющему рестораном фунтов сто, чтобы за ними закрепили определенный столик и уголок в гостиной. И начинается настоящее сумасшествие.
Экономить деньги они не умеют и любят во всем быть первыми. Их расписание совсем не такое, как у остальных постояльцев. Просыпаются арабы между двумя и тремя часами дня и спускаются позавтракать — как раз в то время, когда начинается чаепитие. На женщинах-арабках одежды, каких ты в жизни не видывал. Они приходят в ресторан и оценивают, на ком из них самые дорогие украшения и кто сделал самый большой заказ. Нам все это, естественно, на руку, хотя, бывает, действует на нервы, потому что «чаепитие» арабов тянется очень долго. Даже чересчур долго. Когда в пять тридцать ресторан пора закрыть, чтобы подготовить к раннему ужину, они все еще там.
Обычно женщины-арабки, нагрузившись наличными, около пяти отправляются в поход по магазинам, а мужчины остаются и говорят о делах. В какой-то момент все куда-то исчезают и возвращаются примерно в девять тридцать поужинать. Едят они помногу, мужчины хлещут водку, делая вид перед женами, что пьют обыкновенную воду. Потом целой компанией едут в ночные клубы, казино и на стриптиз-шоу в Сохо, а возвращаются около трех ночи. В отелях типа «Лейнсборо», где в августе специально для арабов предлагают особое меню, заказать в номер поесть гости из стран Персидского залива могут и посреди ночи.
Вообще-то в период между тремя и четырьмя дня, когда у большинства кухонных работников перерыв, наплыв посетителей не очень-то желателен. Помню, мне рассказывали, один менее крупный отель в Кенсингтоне буквально заполонили однажды днем, когда в Лондоне шла Неделя высокой моды. В него хлынул поток красоток на каблуках, прямо из Национального музея естественной истории, где проводилось большинство показов. Целая толпа супермоделей: Наоми Кэмпбелл, Клаудия Шиффер и прочие тощие красавицы, все вместе. В ресторане не было ни души, и вдруг как гром среди ясного неба в три сорок пять наводнившие его манекенщицы стали заказывать чипсы, «Космополитен», «Кровавую Мэри» и шампанское. Заказывали, заказывали, заказывали, пробыли три четверти часа, оплатили счета и бац! Исчезли все до одной. Ресторан оставили в жутком виде: повсюду бокалы, миски и переполненные пепельницы. Потом, примерно в шесть пятнадцать, модели снова нагрянули.
На следующий день в отель прислали расписание показов, и стало понятно, когда ждать очередного набега. На кухне нажарили уйму креветок, приготовили салат из сырых овощей, сардельки чиполата в медовом соусе, море «Космополитена» и «Кровавой Мэри»; положили шампанское в лед, а об обычной подготовке к ужину и вовсе забыли. Выставили угощения напоказ и успокоились. Модели снова явились, умяли все, за исключением салата, к которому, как ни странно, даже не притронулись. За два дня ресторан продал девяносто пять порций чипсов (по два фунта семьдесят пять центов) и двести бокалов шампанского. Невероятно!
Стою, облокотившись на стойку, наблюдаю, как Тони выслушивает по телефону рекламу какого-то ресторана, и вдруг замечаю подъезжающий к отелю черный лимузин. Гость пожаловал явно важный — Стив сосредоточивает на машине все свое внимание, а уж он-то чует деньги за добрых полмили. Подойдя задом к стеклянной двери, швейцар тихонько шлепает по окну белыми перчатками. Тони поднимает голову и немедленно прекращает разговор. Кладет трубку и громко объявляет Джезу и Дейву, которые укладывают на тележку чей-то багаж:
— Эй, ребята! Приехал наш друг техасец.
16.00–17.00
Новость о появлении мистера Мастерсона проносится по гостинице, точно электрический разряд. Все, кто полдня бродил как сонная муха и работал спустя рукава, мгновенно оживают и приободряются. Аромат больших денег творит в гостиничных делах истинные чудеса. Сводит на нет любую проблему. Доселе закрытые двери вдруг растворяются настежь, а люди расцветают счастливыми улыбками.
Первым преображается Стив. Расторопно открывает дверцу лимузина, приветствует гостя, обращаясь к нему по имени, достает багаж и вносит его в вестибюль, прежде чем техасец успевает застегнуть кашемировое пальто верблюжьего цвета. За усердие и поклоны Стив получает двадцатифунтовую купюру. И уходит на место, пятясь, будто перед ним член королевской семьи. Впрочем, по-моему, в гостиничном мире мистер Мастерсон и есть король.
Следующий одаривает техасца всей теплотой широкой улыбки Тони. Он протягивает руку, говорит, что очень рад снова видеть мистера Мастерсона, и спрашивает, как тот чувствовал себя в дороге. Вообще-то это задача не его, а Адриана, но за заботу и внимательность консьерж получает полтинник.
По сути, услышав о приезде долгожданного гостя, все вдруг выбираются из своих нор. Джеймс выводит поставщика икры в вестибюль, «неожиданно натыкается» на мистера Мастерсона, который как раз подходит к стойке, как будто между прочим упоминает о том, что достал сигары «Тринидад дипломатикс», и тоже зарабатывает пятьдесят фунтов. Из бара, на минуту оставляя ревизора, выскакивает Джино, спешащий сообщить, что ему привезли отменное редкое виски, которое мистеру Мастерсону, возможно, захочется отведать. За старания старший бармен получает две купюры по пятьдесят фунтов. Даже у накачанного кофеином Андрэ, управляющего отелем, находится причина выглянуть в вестибюль, хоть дел у него во время чаепития предостаточно. Он сообщает мистеру Мастерсону, что тот в любой момент может занимать свой любимый столик, и удаляется тоже с полтинником. Наконец из стеклянных дверей выходит и сам Адриан. С ослепительной улыбкой на губах, включив все обаяние, на какое только способен работник индустрии обслуживания, он встречает техасца так, будто это его лучший в целом мире товарищ. Они обмениваются крепкими рукопожатиями, приятельскими похлопываниями по спине, справляются о здоровье друг друга — с таким видом, будто это их и в самом деле волнует Такого рода приветствия Адриан приберегает для клиентов, оставляющих в отеле более десяти тысяч фунтов за раз. Интересно, чтобы он выделывал перед Дэвидом Бэкхемом, который в мадридском отеле «Санто-Мауро» заплатил по счету целых четыреста тридцать три тысячи сто пятьдесят семь фунтов.
Уступаю право зарегистрировать мистера Мастерсона напарнице. По-моему, такое изобилие подхалимства и коммерческого угодничества способно вызывать лишь отвращение. Не понимаю, почему я так реагирую на ретивость сотрудников. Ведь несколько дней подряд все кругом только и разговаривали, что об этом человеке и его несметных богатствах. Перед ним ходят на задних лапках в надежде получить награду, и это не должно меня шокировать. Лиз лезет из кожи вон. Потряхивает волосами, выпячивает бюст. Строит глазки, будто перед ней раскрасавец киноактер, а не низенький, лысый, краснолицый старик семидесяти лет. Мастерсону ее кривлянья как будто нравятся, и, принимая ключ от номера, он вручает ей розовую пятидесятифунтовую бумажку. В течение пяти минут, не успев добраться до лифта, нефтяной барон раздал уже почти пятьсот фунтов.
